Парни захохотали, а девчата солидарности ради встали на защиту женского сословия. Завязался шутливый спор, который вечен и бесконечен. Спорили, пока не дошли до хаты Орлова — он жил ближе остальных.

— Приходите ко мне вечером, — пригласила Нюся. — Яблоками угощу.

— Не возражаю, — сказала Зоя.

— И мы не против, — переглянувшись с Орловым, сказал Никифор.

На том и расстались.

В сумерках Никифор шагал по Нижней улице. Шел без палочки, чуть прихрамывая — уже мог ходить так на короткие расстояния.

Вместе с Зоей ему приходилось раза три бывать у Лущик. Поэтому он уверенно открыл калитку, обогнул низкую продолговатую хату и постучался в приоткрытую дверь.

— Входи, входи, — раздалось у него за спиной; в сумерках он и не заметил Нюсю, которая хлопотала у летней стряпки в дальнем углу двора. — Там Петя скучает, иди к нему. Я зараз управлюсь.

Орлов в отглаженной полотняной рубахе навыпуск, перехваченной в талии крученым поясом с махрами, сидел в горнице в церемонной позе званого гостя и курил. Обрадованно улыбнулся Никифору:

— Хуже нет заявляться первым-сидишь как попка-дурак!

Они уселись друг против друга за шатким столом, покрытым вышитой скатертью. Орлов достал нарядный кисет — видимо, девичий подарок. Предложил:

— Закуривай.

Взаимное угощение куревом у малознакомых парней-знак дружелюбия и во всех случаях — испытанный повод для завязки разговора.

— В каких частях служил? — поинтересовался Орлов.

— 130-я дивизия, 528-й полк, — назвал Никифор первоначальное место своей службы.

— Братишка, так и я в этой дивизии был! — оживился Орлов. — Ты где в плен попал? Еще под Уманью?.. Ну, а я позже… Небось, год назад и думки не держал, что v немцев очутишься? — с неожиданной горечью спросил Орлов. Но ответа на свой вопрос он не ждал: все было и так ясно. — М-да-а, — тянул он. — Судьба, как в той паршивой песенке поется, играет человеком… Да что там человеком — армиями! Все пошло к черту на рога!.. Э-ха!

— Ты что? Растерялся? В бабью присказку о несчастной судьбе стал верить? — с внезапной резкостью сказал Никифор, уставившись на собеседника жестким взглядом широко раздвинутых глаз.

Орлов от неожиданности крякнул. Преодолев секундное замешательство, он с раздражением спросил:

— Может, ты не растерялся? Сейчас редко такие встречаются… Объясни тогда, почему немцы прошли пол-России? Почему? — почти крикнул он со страданием в голосе.

— Плохо воевали, — глухо ответил Никифор.

— Плохо? Это мы уже слышали!.. А ты мне конкретно скажи, кто плохо воевал и почему плохо?

— Мы с тобой, — насмешливо проговорил Никифор. — Будь мы хорошие солдаты, не сидели бы сейчас здесь, не покуривали. Либо дрались бы… — Никифор сделал глубокую затяжку. — Либо в земле наши косточки лежали.

Орлов как-то разом сник. В глазах у него погас лихорадочный блеск. Торопливо свернул себе новую цигарку, жадно затянулся, окутавшись густым облаком махорочного дыма.

— Отчасти ты прав, — после продолжительного молчанья сказал он. — Но только отчасти. Пленные были и будут в самых дисциплинированных армиях. Война без пленных, как и без убитых, немыслима. И это не потому, что были и будут трусы и мерзавцы. Они — статья особая. Но создаются такие положения, когда сопротивление невозможно или бессмысленно.

— Нет таких положений! — отрезал Никифор.

— Есть! И ты сам доказательство, что есть, — прищурился Орлов. — Я не беру в расчет себя, хотя считаю, что сделал все от меня зависящее… Пускай я буду трус и предатель! Ну а ты?

— Я себя не оправдываю, — уклончиво ответил Никифор. Разговор принял опасное направление, и он решил, что следует быть осторожным.

— Припер, говоришь, к стенке? — Орлов удовлетворенно откинулся на спинку стула и со снисходительными нотками продолжил: — Я не одну ночь в концлагере об этом думал. И не один я такой! Уйма нашего народа у немца в плену. Не тысячи, а сотни тысяч. А с гражданским населением — миллионы. Пойми ты: миллионы! И все они, по-твоему, виноваты? Шутишь, приятель!

— Не нам с тобой судить об этом.

— Не нам?! — взорвался Орлов. — А кому тогда? Ведь мы с самого начала все видели своими глазами!.. Гнилая царская Россия смогла сдержать немцев у западных границ, а у нас они дошли до Сталинграда! Это как надо понимать?..

— Матушки мои! — раздалось от двери. — Накурили-то как. Хоть топор вешай.

В комнату вошли Зоя и Нюся.

— Военный совет в Филях, — тоном экскурсовода объявила Зоя.

— Точнее, совет двух битых вояк! — подхватила Нюся.

— Ну, ты скажешь! — поморщился Орлов. Нюся преувеличенно удивилась:

— Смотрите, пожалуйста: он еще обижается!..

Девушки принесли с собой масляную коптилку, потому что совсем уже стемнело. Дрожащий язычок пламени озарил комнату. Воздух и в самом деле был сизым от махорочного дыма. Пришлось открыть окно.

Орлов порывался продолжить спор, но Нюся ему не дала.

— Хватит, — сказала она. — Я хозяйка, и я распоряжаюсь! Играем в подкидного. Зоя сдавай…

Никифор рассеянно шлепал по столу картами. Как и Орлова, его захватил спор, и он продолжал подыски-зать и обдумывать свои возражения.

— Митя? А, Митя?

— Вы меня? — очнулся Никифор.

— Ну да! Ведь это вас зовут Митей?

— А что? — оторопело забегал Никифор глазами.

Присутствующие разом засмеялись, приметив замешательство на его лице. Нюся по-своему поняла рассеянность Никифора.

— Кто она? Кто? — приставала она, хищно раздувая тонкие крылья носа. — О ком вы думали?

— О вас! — брякнул Никифор, не придумав ничего иного.

Зоя и Петя Орлов поперхнулись в смехе. А Нюся покраснела и обиделась.

— Скажи девушке «не люблю» — поверит и оскорбится, скажи без подготовки «люблю» — не поверит и еще больше оскорбится, — философствовал Орлов.

Чтобы замять неловкость, Зоя быстренько раздала карты и крикнула:

— Играем в «своего козыря». У кого шестерка треф?

Игра пошла своим чередом.

В начале двенадцатого Зоя объявила, что у нее заболела голова, и бросила карты на стол.

— Пошли в сад, — предложила Нюся. Таинственными и густыми кажутся ночью редколистые яблони. Выпрямляясь, шелохнет в безветрии веточка. Шлепнется подточенный червем плод — звук падения неправдоподобно отчетлив и громок. Пахнет остывающей после дневного зноя землей, полынью, сурепкой, вянущей лебедой.

Проводив гостей до садовой скамейки, Нюся нырнула в темноту и вернулась с тростниковой кошелкой, полной яблок-падалиц. Некоторое время в темноте только и слышно было, что хруст и жевание.

— Ж-жвачные ж-животные! — прыснула Зоя.

— …Сказала она, посмотрев в зеркало.

— Я говорю: жвачные, а не жвачное.

— Слушайте, что это гудит?

— Комар.

— Нет, я серьёзно?

— И я серьёзно. Вот он кружится… Снижается… Садится! Сейчас я его поймаю.

— Я тебе поймаю. Прими руки-то!

Едва слышный прерывистый гул через минуту стал отчетливым и басистым. Летел самолёт.

Через Днепр, со стороны Никополя, взметнулись два голубых щупальца. Они торопливо зашарили в звездных провалах, но до самолета не доставали.

Стало ясно: самолет советский.

Петя Орлов и Никифор выбежали из-под яблони на чистое место и застыли с поднятыми лицами. Но разве разглядишь что-нибудь в ночном небе! Впрочем, Никифору показалось, что он увидел: две близко расположенные звездочки разом мигнули, будто их на мгновение что-то закрыло.

— А вдруг бомбу сбросит? — боязливо прошептала Нюся.

— Ну зачем бомбить гражданское население! Если б тут стояли немецкие войска, тогда другое дело, — успокоил девушку Никифор.

В этот момент сверху послышался странный шелестящий звук, отчетливо слышимый сквозь гул моторов. Никто не успел сообразить, что это такое, как в дальнем конце сада резко трепыхнулись ветви яблони и что-то глухо ударилось о землю.

— Бомбит! Ложись! — крикнул Орлов и первым упал на траву. За ним упали остальные.

Лежали и ждали взрыва. Но взрыва не было. Гул самолета стихал вдали, прожекторы в Никополе погасли, дремотная тишина вновь окутывала село.