— Господин Бергер, шеф вызывает вас.

— Хорошо, сейчас иду.

Через минуту мужчина был уже в кабинете начальника.

— Господин Бергер, мне звонил гауптштурмфюрер Гериц, начальник здешнего гестапо, и просил, чтобы вы незамедлительно явились к нему…

Проницательный наблюдатель заметил бы в этот момент некоторое замешательство на лице Бергера. Даже партийные сановники предпочитали не иметь ничего общего с гестапо.

— Он не сказал, о чем идет речь? — спокойно спросил Бергер.

— Нет. Он просил только, чтобы вы пришли к нему.

— Хорошо.

— Как идут поставки армии?

— По плану. Задержек нет. Рекламаций — также. Я лично слежу за этим и вмешиваюсь, где нужно.

— Это мне нравится. Однако поезжайте, пожалуйста, они там не любят ждать.

Бергер попрощался, сел в машину и спустя несколько минут был уже в здании гестапо. У него проверили документы, выписали пропуск, и дежурный проводил его до кабинета шефа.

— Хайль Гитлер, господин гауптштурмфюрер!

— Хайль Гитлер! Прошу садиться, — бросил Гериц, стоя в непринужденной позе за столом. Он долгим проницательным взглядом окинул прибывшего.

Бергер сел. В правом кармане брюк он ощущал неприятную тяжесть пистолета и запасной обоймы к нему. Шеф гестапо угостил собеседника папиросой, затем начал перебирать лежащие на столе бумаги. Длительное время тянулось напряженное молчание.

— Я слушаю, господин гауптштурмфюрер. Вы меня вызывали?..

— Вы спешите? — Гериц окинул Бергера холодным взглядом.

— В такие минуты, как сейчас, спешка плохой советчик, — спокойно отреагировал Бергер.

— Я согласен, но не во всем. Вы занимаетесь поставками для армии?

— Точнее, наше объединение. А я отвечаю за это непосредственно.

Гериц что-то напряженно обдумывал, а Бергер не спускал взгляда с его рук и лица.

— Сколько работников вам подчиняется?

— Трудно сразу подсчитать. Думаю, что около ста.

— Вы хорошо знаете своих людей?

— Многих — да. Особенно тех, которые уже давно у нас работают.

— Они верны фюреру и третьему рейху?

— Думаю, что да…

— Имеете ли сомнения в отношении кого-нибудь из них?

— Я не думал об этом.

— А стоило бы. Я раскрою вам карты. Мы считаем вас своим человеком. Нам стало известно, что информация о наших военных объектах проникает к полякам…

Бергер напряженно слушал.

— Люди, работающие по снабжению воинских частей, имеют неограниченные возможности вести шпионскую работу. Прошу иметь это в виду… Даю вам партийное поручение: необходимо взять под наблюдение каждого сотрудника, шофера, рабочего — особенно выходцев из польских семей — всех, кто имеет контакты с нашими воинскими поставками, базами снабжения, оборонительными объектами на границе. Если кто-нибудь вызовет у вас даже тень подозрения, прошу сразу же нам доложить. Может быть, это наведет нас на след. Понятно?

— Конечно. Благодарю за доверие, господин гауптштурмфюрер. Я не обращал до сих пор внимания на эти вещи, но, вы понимаете, у нас столько работы…

— Хорошо, буду ждать от вас обстоятельной информации.

В течение нескольких дней Бергер кроме своей обычной работы скрупулезно выполнял и поручение Герица. Он писал характеристики на работников. Делал он, однако, это так, чтобы направить гестапо по ложному следу. Он ставил под подозрение отъявленных гитлеровцев или законспирированных работников абвера и гестапо, за которыми уже долгое время наблюдал.

Бергер был поляком по национальности, выходцем из Белостока. В Восточную Пруссию он «эмигрировал» несколько лет назад, разумеется в поисках работы. Обжившись, он отыскал в своей родословной «немецких» предков, что послужило основанием для принятия гражданства третьего рейха. Затем он заменил имя и фамилию Петра Берговского на Петера Бергера. Со временем вступил в нацистскую партию, принимал активное участие в политической жизни, добиваясь доверия немцев. Бергер поселился в Элке, где был расквартирован штаб командования артиллерии Восточной Пруссии. На польскую разведывательную службу он работал уже с 1933 года, поддерживал связи с Отдельным информационным сектором при командовании 3-го корпуса в Гродно. Работа позволяла Бергеру бывать в воинских частях, его объединение занималось снабжением продовольствием, промышленными товарами, углем. Природная хитрость и сметливость разведчика позволяли ему узнавать вражеские секреты.

Бергер ненавидел гитлеризм, он чувствовал себя солдатом, который во имя родины долгое время вел опасную разведывательную работу. Он действовал на свой страх и риск и мог рассчитывать только на свои силы. Малейшая оплошность грозила смертью. Не только сапер ошибается один раз — разведчик тоже.

Август 1939 года был для Бергера исключительно тяжелым. Он жил как в лихорадке. Посещал воинские части. Часто бывал в компании высших офицеров, для которых единственной темой разговора была готовящаяся война с Польшей. Потом долгие томительные ночные часы он проводил у рации, передавая новейшую информацию о готовящейся агрессии. Он верил, что нападение неумолимо и быстро приближается, и эту свою убежденность хотел передать своему руководству в Гродно.

Утром 1 сентября 1939 года Бергер был разбужен ревом моторов десятков бомбардировщиков и истребителей, взлетавших с аэродрома в Элке. Он выглянул в окно. Небо было безоблачным. Самолеты летели на юг. Бергер понял, что началась война…

Каждый день приносил мрачные вести. Гитлеровские войска с севера, юга и запада все глубже вторгались в глубь польской земли, подавляя очаги сопротивления. Гитлеровские печать, радио, десятки репродукторов на улицах Элка захлебывались от восхваления молниеносных побед.

Разведчик Бергер чувствовал себя разбитым. Война не застала его врасплох. Он уже давно знал о ее приближении, верил, что его разведывательная работа не напрасна. Он считал, что на родине по достоинству оценят его информацию. Однако с началом войны он напрасно часами вызывал своих. Никто уже не принимал его сообщений. Десятки раз он спрашивал себя: что делать дальше? Разум подсказывал оставаться на месте и выжидать. Но разве он мог ждать, когда родина была в огне войны и решалась ее судьба? В течение многих лет центр запрещал ему даже малейшие акты диверсии или саботажа, хотя он не раз имел для этого подходящие случаи. Теперь этот запрет перестал его связывать, и он мог действовать. С большим трудом и риском Бергеру удалось раздобыть тротил, взрыватели, шнур. Теперь он мог нанести удар. Вопрос был лишь в том, что взорвать, где причинить больше вреда?..

Под предлогом контроля за поставками Бергер целыми днями разъезжал по воинским частям, которые в качестве резерва были дислоцированы в районе Элка, Пиша и Олецко. Линия фронта продвинулась далеко в глубь страны. Таким образом, Бергер добирался даже до гарнизонов, временно размещенных в Белостокском районе, — в Ломже, Замбруве, Граево.

Со дня принятия решения о диверсии Бергер внимательно наблюдал за жизнью гарнизонов, проходящими воинскими транспортами и за аэродромами. Он искал самое уязвимое место, хотел нанести как можно более чувствительный удар. В этот день утром он прибыл на авиабазу на окраине Элка. Туда были переброшены новые эскадрильи, которые срочно нуждались в снабжении. На аэродромном поле и в прилегающей округе стояли десятки самолетов, среди которых шныряли группы механиков. В цистернах подвозился бензин, а на специально оборудованных тракторных тележках — бомбы и снаряжение. Почти ежечасно эскадрильи бомбардировщиков и истребителей поднимались в воздух, выстраивались в боевой порядок и улетали на юг, где шли бои.

В эту ночь Бергеру не спалось. Сидя в маленькой комнатке на чердаке одинокого дома, где еще недавно была спрятана его радиостанция, он снаряжал мину. Он соединил несколько шашек тротила, пристроил автоматический взрыватель и тщательно обернул самодельную мину. Затем отнес этот тяжелый груз к машине и спрятал под передним сиденьем. «Если все пройдет хорошо, — подумал он, — мина вскоре выполнит свое предназначение…»