Однако при внимательном рассмотрении маркузианская «критика» «общества потребления» обнаруживает свой одномерный характер. «Социальный критик» не только переоценивает степень унифицированности американского общества, послужившего ему моделью «современного общества» как такового, но и совершенно неоправданно переносит тенденции, подмеченные им в Соединенных Штатах, на современное капиталистическое общество в целом, абстрагируясь от конкретных условий и тенденций социального развития в различных секторах капиталистического мира. Такой результат во многом предопределяется уже исходными принципами построения «критической теории». Маркузе пытается построить критику современного капиталистического общества на базе теорий и идеологических конструкций, выдвинутых с целью оправдания капитализма.
Так, отрицая революционную роль рабочего класса в развитых капиталистических странах, он многое заимствует у Р. Арона, а отождествляя капитализм и социализм как разновидности «индустриального общества», он основывается на теории «единого индустриального общества» и теории «конвергенции», развиваемых У. Ростоу и другими апологетически настроенными по отношению к капитализму социологами. В результате, сохраняя внешнюю антикапиталистическую направленность, взгляды Маркузе обнаруживают отсутствие подлинно революционно-критической сущности и выливаются в утопические построения, легко «перевариваемые» и усваиваемые системой государственно-монополистического капитализма.
Выводы «социального критика» об «одномерности» «развитого индустриального общества», об утрате пролетариатом передовых капиталистических стран революционной роли проистекают из отождествления интеграционных процессов с процессом, квалифицируемым Маркузе как переход общества от «двумерности» к «одномерности»; из фетишизации техники и рассмотрения последней как причины формирования (через механизм потребностей) «счастливого» непротиворечивого сознания; из абсолютизации относительной самостоятельности сознания; из рассмотрения структуры общественных потребностей не с точки зрения их исторического развития, а с точки зрения априорных «идеальных типов».
При таком подходе «социального критика» к обществу последнее выступает для него как чисто культурный феномен (или как тощая этическая абстракция), а не как многомерный развивающийся организм, в котором всякое социальное явление должно рассматриваться как момент исторического процесса и оцениваться с учетом будущей перспективы.
Как показывает история, каждая новая ступень в развитии общества создает и новые предпосылки для материальной и духовной интеграции последнего, без которой оказалось бы невозможным дальнейшее развитие производства и обмена деятельностью. Капитализм «проделывает» в этом направлении, как отмечал Маркс, колоссальную «работу». Создавая общенациональный и мировой рынок продуктов материального производства, он уже на сравнительно ранних стадиях своего развития объединяет некогда разрозненные региональные образования и подчиняет их единой центральной власти, вводит общее законодательство и общенациональные стандарты. Но пока капитализм развивается не только «вглубь», но и «вширь», пока монополии еще не приходят на смену свободной конкуренции, а средства коммуникации, как рычаг непосредственного воздействия на сознание, еще не носят «массового» характера, до тех пор регулирование общенациональной жизни осуществляется в основном с помощью экономических рычагов. Переход от свободной конкуренции к монополии, образование мировой социалистической системы и распад колониальной системы империализма заставляют господствующую буржуазию прибегнуть к поискам резервов для укрепления своих позиций. В погоне за прибылью она создает хозяйственно-управленческую систему, построенную на принципе максимально возможного при капитализме использования «централизации», внедрения стандартов и производственно-трудовых стереотипов. В условиях усиления государственно-монополистического характера капитализма и противоборства двух систем экономические рычаги становятся недостаточными для управления общественным организмом. Возникает потребность в управлении массами путем непосредственного воздействия на их сознание, в создании общенационального рынка стандартных товаров духовного производства как интегрирующей, призванной объединить всех членов общества на базе капиталистического производства социальной силы. Научно-техническая революция облегчает решение этой проблемы, хотя, конечно, не является непосредственной причиной ее возникновения.
Исходя из посылок, что «интеграционные» процессы, протекающие в его недрах, современный капитализм пытается использовать для формирования «одномерного», т. е. послушного, некритически мыслящего индивида, настроенного апологетически по отношению к социальной действительности, Маркузе, однако, склонен видеть причину всех социальных зол, воплощаемых в «одномерности», в рациональной организации производства, в создании целостной, отлаженной системы производственных, управленческих и культурных институтов, опирающихся в своей деятельности на современную технику.
Психологически подавленный мощью капитала, лишающего социальные слои, интересы которых представляет Маркузе, стабильного социального статуса, «критический философ» не хочет видеть ни двойственного, внутренне противоречивого характеpa самой капиталистической интеграции, ни качественного различия функций техники, ни различия конечных целей интеграционных процессов в условиях различных общественных систем.
Действительно процессы экономической интеграции, протекающие в недрах самого капиталистического общества, носят двойственный характер. Создавая предпосылки для дальнейшего усиления эксплуатации трудящихся, для интенсификации труда и духовной обработки масс, они вместе с тем объективно способствуют созданию материальных предпосылок социализма, который, в свою очередь, завершает историческую «работу», начатую капитализмом.
Но и в рамках самих капиталистических общественных отношений экономическая интеграция не ведет автоматически к интеграции социальной и политической, к слиянию пролетариата с буржуазией, к «дереволюционизации» политических партий рабочего класса, т. е. к «одномерности», ибо если отношения собственности влияют на направление и цели интеграции, то сама интеграция не изменяет сущности господствующих отношений собственности и управления, не кладет конец эксплуатации труда капиталом, а стало быть, не ликвидирует тех объективных факторов, которые определяют положение пролетариата в капиталистическом обществе как революционного класса.
В отношении Маркузе к технике явственно прослеживаются элементы сознания современной техно-бюрократической элиты, фетишизирующей роль техники в жизни общества, определяющей ее функции вне социальных связей, в которые вплетена система машин. Маркузе бросает Марксу обвинения в «недооценке» порабощающей роли техники: «Маркс недооценивал степень покорения природы и человека, степень контроля технологии над свободой, самоопределением индивида: ассимиляции свободы и необходимости, удовлетворения и подавления ожиданий политики, бизнеса и индивида» [35]. Подобного рода «обвинения» основаны на непонимании отношения Маркса к технике. Для Маркса проблема техники не стоит как абстрактная проблема добра и зла. Маркс рассматривает технику в системе конкретных общественных отношений. Последние изменяются с развитием техники, но в общем контексте социальной действительности воля класса, его действия, определяемые в конечном счете характером производственных отношений, всегда детерминируют социальную роль техники в обществе. Поставленная между человеком и природой, между человеком и человеком, техника «оживает», приобретая таким образом способность выполнять противоречивые функции. Но двойственность, противоречивость функций техники – это противоречивость самой социальной действительности, самого общества.
Очевидно, что не только наука и техника, но и вся человеческая культура в целом, каждый ее элемент в потенции функционально противоречивы, что связано с противоречивым характером самого существования человека как творца культуры. Сложность современной техники создает видимость ее полной функциональной самостоятельности по отношению к обществу и тем более к отдельному индивиду. Но каков бы ни был уровень сложности техники, вопрос о том, какой именно окажется ее реальная функция, какая из ее потенциальных функций будет использована, зависит от самого человека, вернее, от характера отношений между людьми в процессе производства, распределения и потребления.