Выпускника Академии встретил здесь самый радушный прием. Хозяин заведения на Лубянке был связан с посетителем давней историей — организацией террористического акта в Денежном переулке, более известном как убийство посла Германии графа Мирбаха, совершенном в 1918 году нынешним гостем Дзержинского Яковом Блюмкиным.
Судьба Якова Блюмкина — это кровавая эскапада. Начало ей было положено выстрелом в немецкого посла в дни эсеровского мятежа в Москве. В звездный час своей кровавой славы Яков Григорьевич еще раз подтвердил нехитрую истину, сформулированную когда-то героем Орсона Уэллса мистером Аркадиным: «Убийства совершаются двадцать тысяч лет, но, как правило, дилетантами».
В день мятежа левых социалистов-революционеров — 6 июля 1918 года — в 14 часов 40 минут к Германскому посольству в Денежном переулке подъехал автомобиль. Из него вышли два чекиста. Это были члены партии левых социалистов-революционеров: начальник контрразведки Яков Блюмкин и фотограф ВЧК Андреев. Блюмкин попросил шофера и вооруженного матроса из охраны не выключать мотор и не покидать машину, даже если они услышат выстрелы.
Войдя в здание, чекисты предъявили свои удостоверения советнику посольства доктору Карлу Рицлеру и военному атташе лейтенанту Леонгарту Мюллеру. Документы были в порядке. Затем посетители потребовали встречи с послом, утверждая, что речь пойдет о родственнике графа, австрийском офицере Роберте Мирбахе, и дело это якобы требует спешного решения. Когда дипломат вышел к гостям, Блюмкин продемонстрировал ему какие-то нелепые бумаги, не имевшие отношения к делу. В этот момент спутник Якова, чекист Андреев, произнес условленную фразу: «Видимо, господину графу интересно знать, какие меры будут приняты с нашей стороны?»
В ту же секунду Блюмкин нарочито резко вытащил револьвер, как это делали в немых фильмах, и начал стрелять в Мирбаха и сотрудников посольства. Все выстрелы были мимо! Мирбах бросился в соседнюю комнату, а Андреев кинул ему вслед бомбу — она не разорвалась! Детонатор сработал только после того, как Блюмкин бросил ту же бомбу вторично. Трудно понять, в какой момент, но Яков успел схватить фуражку Мирбаха — свой первый трофей — и побежал по коридору. Так когда-то ирокезы уносили скальпы убитых бледнолицых.
Террористы выскочили из здания. Уже на улице Блюмкин, перелезая через ограду, зацепился штаниной, и, пока он пытался освободиться, сотрудник посольства выстрелил ему в ягодицу. Отцепившись, убийца свалился на землю и, раненый, умудрился подвернуть другую ногу. Ковыляя, террорист добрел до автомобиля и, взобравшись на сиденье, приказал мчаться в сторону Пречистенки. Всю дорогу он простоял на коленях, закрывая пятерней кровоточащую задницу.
«Как я после покушения узнал, Блюмкин, якобы для справок, взял из Комиссии (ВЧК. — О. Ш.) дело о племяннике гр. Мирбаха, Роберте Мирбахе, обвиняемом в шпионаже; чтобы получить аудиенцию у Мирбаха, подделано было удостоверение (подписи моя и Ксенофонтова) о том, что мы якобы делегируем Блюмкина к Мирбаху» — сообщал в своих показаниях, данных по поводу эсеровского мятежа и событий 6 июля 1918 года, Феликс Дзержинский[36]. Сразу же после убийства германского дипломата председатель ВЧК прибыл в Денежный переулок, в здание немецкого посольства, где находился еще теплый труп. «Лейтенант Мюллер встретил меня громким упреком: что вы теперь скажете, господин Дзержинский?» — вспоминал чекист № 1[37]. Убийство возмутило «железного Феликса». Хозяин Лубянки метал гневные молнии в адрес «Я. Г Б.». «Я его на месте убью, как изменника», — ворчал Дзержинский[38].
О плане покушения на главу немецкой миссии в посольстве узнали за несколько месяцев до событий. Донесения агентов не вызывали сомнений и указывали, что готовится крупная провокация. Как только это стало очевидным, немецкие дипломаты обратились в ВЧК с просьбой пресечь подготовку убийства германского посла. Реакция Комиссии была более чем сдержанная.
Позднее в частном разговоре со своей соседкой — женой наркома просвещения Розанель-Луначарской и ее двоюродной сестрой Татьяной Сац Блюмкин откровенно признался — о плане покушения знал Ленин. И хотя он лично с вождем на эту тему не разговаривал, но… зато беседовал с Дзержинским. Что же мог сказать лейтенанту Мюллеру Феликс Эдмундович? То, что подписи и удостоверения были настоящими? То, что эсер Блюмкин, начальник отдела по борьбе с иностранным шпионажем, предварительно проконсультировался с главой ВЧК и заручился полной его поддержкой? Или, быть может, об устном приказе Ленина об аресте убийц, отданном по телефону сразу после покушения: «Искать, очень тщательно искать, но не найти»? Это своими ушами слышал народный комиссар просвещения Луначарский.
Розанель-Луначарская говорила впоследствии с возмущением: «Большевики, как всегда, использовали эсеров как убийц, как людей, террористически воплощающих их идеалы в жизнь». Между тем спустя несколько лет герой 6 июля жил в соседней с апартаментами наркома квартире, в доме, стена к стене примыкавшем к бывшему Германскому посольству — месту криминальной славы Блюмкина. Он поселился здесь еще тогда, когда Луначарский ютился в одной из первых коммуналок на Мясницкой.
После июльских событий в Москве жизнь Блюмкина складывалась благополучно. ВЧК, выполняя директивы вождя, не нашла Якова Григорьевича. Осень 1918 года он провел в Петрограде, где в местной ЧК его спрятал Дзержинский, а затем отправился на Украину и принял участие в подготовке ряда терактов против гетмана Скоропадского. После вступления в Киев частей Красной Армии и установления в городе власти Советов Блюмкин явился с «повинной» к своему старому знакомому, начальнику местной ЧК Лацису, который встретил его необычайно радушно. Не прошло и нескольких месяцев, как гуманный Президиум ВЦИК принял решение об амнистии шалуна, и Блюмкин вступил в РКП(б) по рекомендации Феликса Дзержинского и через Орготдел ЦК.
Дзержинский и Зиновьев пригласили этого человека не случайно. Вся его бурная жизнь была доказательством того, что именно он, как никто другой, подходит для весьма необычного задания в Центральной Азии.
Яков несколько лет состоял в аппарате наркомвоена Троцкого в должности «для особых поручений». Блюмкин боготворил Льва Давидовича и прекрасно помнил его слова, сказанные на IV съезде Советов во время обсуждения возможности заключения Брестского мира. «В московском железнодорожном узле, — возмущался Троцкий, — есть три вагона с резолюциями, но нет ни одного вагона с оружием!» Одна эта фраза едва не провалила агитацию Ленина в пользу Брестского мира с Германией.
Когда в 1920 году, Красная Армия заняла Крым и решалась судьба сорока тысяч офицеров белой армии, именно Блюмкин был послан для «решения» этой проблемы. Белые, не успевшие эвакуироваться с войсками Врангеля, сдались в плен под честное слово Фрунзе: «Если вы разоружитесь, то всех мирно отпустят в пределы континентальной России». Против такого разрешения вопроса с пленными категорически выступал Троцкий, разразившийся яростной тирадой: «Мы пускаем в глубь страны сорок тысяч лютых врагов революции!» И Лев Давидович добился того, чтобы было принято единодушное решение— всех пленных расстрелять.
Пленные жили в лагерях в глубине полуострова, и массовая ликвидация, по мысли ее организаторов, должна была остаться незамеченной. Проследить за исполнением приказа были посланы Бела Кун, Землячка и Блюмкин. На глазах Якова и при личном участии этого «контролера из Москвы», бегавшего и добивавшего расстрелянных, все обреченные были уничтожены. Авторы ликвидации — Троцкий и Пятаков. Блюмкин один из самых ярых ее исполнителей. Об этом он любил рассказывать, бывая в гостях у наркома просвещения, самому Анатолию Васильевичу, его жене Розанель-Луначарской и ее двоюродной сестре, балерине Большого Театра Татьяне Сац, к которой пытался посвататься.