Формы этого плодотворного содружества подсказывает жизнь.

Я поехал на недавно пущенный Лебединский горнообогатительный комбинат. Мне хотелось подробно проследить превращение руды из тяжелой глыбы в мельчайший порошок концентрата по новой, примененной здесь технологии.

Комбинат работает на кварцитах Лебединского рудника. Из глубокой чаши карьера думпкары с рудой тянутся и тянутся к его громадным корпусам.

Вот подошел очередной состав. Думпкар, поднимающий свыше девяноста тонн, сбросил ношу в глубокую воронку опускного колодца. Хруп, хруп — и за несколько секунд мощнейшие дробилки колодца «разжевали» груду руды.

Мне рассказали об удивительном случае. Помните, в каком сенсационном духе писали о человеке, проглоченном китом и чудом оставшимся живым? Так вот, тут произошло нечто похожее. Даже заголовок подошел бы: «Один шанс из тысячи». Неосторожный, зазевавшись, соскользнул в воронку, провалился вместе с крупными глыбами и по совершено невероятной случайности избежал «жерновов», способных раздробить скалу. Он был без сознания, когда его успели снять с лепты конвейера на пути к уже неотвратимой гибели. Единственный в мире человек, прошедший сквозь дробилку вместе с глыбами руды, отделался переломом ребер…

Надев каски, мы обходным путем спустились глубоко под землю ко дну колодца. Раздробленная руда начинает отсюда подъем по конвейеру. Он заключен как бы в наклонный тоннель метро. Мы поднимались, и руда обгоняла нас. Шли долго. «Метро» кончилось. Надземная галерея вела к верхнему этажу корпуса. Из глубин руду поднимают высоко над землей, туда, где установлены мельницы, чтобы потом снова опустить ее по ступеням технологического процесса до уровня земли.

Обычно в гигантских вращающихся цилиндрах шары из особо прочной стали, перекатываясь, растирают руду в порошок. Но на Лебединском комбинате — новинка: бесшаровые мельницы. В них крупные куски дробят более мелкие. Другими словами, руда самоизмельчается.

А затем на помощь приходит вода. Измельченная руда превращается, если хотите, в жижу, в грязь. Там и железо, и бесполезная для металлургии порода.

Металл из этой жижи вытягивают магниты, помещенные внутри особых сепарационных барабанов. Темной массой он прилипает к их поверхности, а ненужная порода уходит прочь. Магниты мощные — я едва удержал в руке железный болт, рванувшийся к сепаратору.

Ниже, ниже — и вот мы уже среди вакуум-фильтров, где «железная грязь» — странное словосочетание, верно? — сохнет на ткани в воздушном потоке.

Человек в красной каске, в замызганном ватнике, возился возле трубы, из которой вода хлестала в большой квадратный чан.

— Знакомьтесь, Александр Кузьмич Захаров, без пяти минут кандидат наук.

«Без пяти минут кандидат» оказался членом пусконаладочной бригады научных работников. Он местный, из поселка под Старым Осколом, сын плотника, работавшего на КМА. Окончил техникум, занимался геологоразведкой. Потом поступил лаборантом в Научно-исследовательский институт по проблемам КМА. Работая, заочно окончил политехнический. Из лаборанта превратился в младшего научного сотрудника, потом стал старшим. Готова диссертация: «Исследование основных параметров фильтрования и подпрессовки осадков магнетитовых концентратов на вакуум-фильтрах».

Вакуум-фильтры — вот они, рядом. Не в лаборатории. Тема диссертации рождена производством, непосредственным участием в производстве.

Пусконаладочная бригада научных работников старается вместе с коллективом быстрее вывести фабрику на проектные мощности. А кроме того, надо совершенствовать технологию для следующих подочередей огромного предприятия, в том числе исправить кое-какие свои ошибочные рекомендации. Захаров рассказал, как на ходу изменили неудачно запроектированное расположение трубопроводов набора и вакуума, как усовершенствовали гидрозатворы, убив двух зайцев: устранили ручной труд на очистке и экономят воду.

А ведь горно-обогатительный комбинат потребляет целый Терек. Он шумит в подземном «Дарьяльском ущелье», прозаически именуемом «хвостовым лотком». Ничего себе лоток: тоннель в три четверти километра! Идем по мостикам над потоком. На улице — теплынь, а здесь сырость подземелья, пар дыхания.

Вырвавшись на белый свет, мутный Терек попадает в цех оборотного водоснабжения. Действующая здесь дорогая и сложная техника возвращает три четверти осветленной воды в начальный оборот.

У пусконаладочной бригады научных работников оказался свой штаб в одном из сырых и основательно продуваемых уголков корпуса. Каждый находит в цехах интересное и полезное для роста своей научной квалификации.

И что не менее важно, ощущает единство, общность с производственниками. В ночь на 25 ноября прошлого года ни один из бригады не ушел с комбината до шести утра: всем хотелось вместе с рабочими «своими руками пощупать первый концентрат в промышленном исполнении».

Освоение проектной мощности комбината рассчитано на 18 месяцев. Думают сократить срок примерно вдвое. Это сотни тысяч тонн концентрата в погашение долга из-за затяжки со строительством. Уже в начале мая я читал на красной доске института первую «молнию», поздравлявшую обогатителей с досрочным освоением на Лебединском ГОКе проектных показателей по циклу рудного самоизмельчения.

Поздравляли обогатителей вообще, не разделяя производственников и научных работников. И правильно: те и другие хорошо поработали ради общего дела!

И снова, как два года назад, бежит рейсовый автобус из Курска по магистрали Симферополь — Москва. На этот раз — пора буйного цветения, белые сады, сбегающие по холмам, белые же кусты придорожного терна, врывающиеся в окна ароматы, победившие привычную бензиновую гарь густого потока машин. Ленивые, маловодные, речки, деревни, вытянувшиеся над черемуховыми ложками.

В Тросне — стилизованное кафе «Тещины блины», где внутри деревянные лавки, на полках рукодельные крынки, и по стене черный контур мчащейся тройки. А за Тросной — поворот на дорогу уже не столь бойкую, как главная наша трасса к черноморской благодати. Ведет она на Украину, и навстречу, как обычно, несутся огромные серебристые рефрижераторы «Болгарэкспорта». В прошлый раз видел я тут на обочине две цыганские повозки с полукруглым верхом, защитой от дождя и зноя, со скарбом, с резвящимися жеребятами — следы уходящей жизни больших российских дорог… Теперь почти в том самом месте остановился на минутку венгерский «Икарус», и пассажиры автолинии Харьков — Москва торопливо рвут душистые белые ветви.

Но как изменились подъезды к Железногорску! Над символической глыбой руды у придорожной арки, над отвалами породы, стрелами экскаваторов мощно, монолитно поднялась, подавив все вокруг, громада корпусов горнообогатительного комбината.

Карьер-рудник и комбинат — основа горнопромышленного ядра на Михайловском месторождении. Как бы приостановившись у городской черты, возле указателя, ще под крупными, издали различимыми буквами «Железногорск» изображена аномально ведущая себя магнитная стрелка — вытянулась скорее с востока на запад, чем с севера на юг, — вместе с читателем хочу сразу повернуть к карьеру.

О Железногорске — потом. Сначала о «Михайловке I» и «Михайловке II».

…Впервые карьер под Железногорском показал мне два года назад инженер Анатолий Михайлович Булат. Конечно, я был далеко не первым гостем, которого ему по долгу службы приходилось сопровождать по стройке, и он знал, как ошеломить приезжего. Машина остановилась, мы вышли:

— Вот, полюбуйтесь.

Надписи у обрыва остерегали приближаться к краю. В нескольких шагах была пропасть. Спокойная красота российской лесостепи обрывалась в глубочайший каньон.

— Длина примерно пять километров, ширина — три, — сказал Булат. — Такую «оспину» различишь из космоса.

Конечно, же, самосвалы внизу казались букашками-таракашками. Люди… Впрочем, людей не то что не было видно: их просто не было. То есть люди сидели в кабинах, буднично повелевая мощностями, перед которыми еще недавно благоговейно снимали шапки.