— Вот тебе крест, что правда! — заверил Мишка. — Эх, если б мы нашли пистоль Довбуша! — мечтательно добавил он. — Мы бы отдали его партизанам. Они бы тогда всех фашистов наказали!..

И в который раз детям опять вспомнилась легенда про Олексу Довбуша. Ее рассказал им дедо Микула…

Это было давным-давно, когда богачи еще больше бедняками верховодили, чем теперь. Работал крестьянин на пана по нескольку дней в неделю, от зари до зари. Да, кроме всего, отдавал ему половину урожая со своего клочка земли. Горевали бедняки — слезы реками с гор бежали.

Рос в Карпатах бедняцкий сын Олекса Довбуш, стройный и высокий, словно бук. Плечистый и крепкий, как дуб.

Не выдержал он, глядючи на людское горе, крикнул так, что весь край его услышал.

— Ойо-гов! Легини! До каких пор будем терпеть панов поганых? Хватит слезы лить! Точите топоры, да пойдем панов бить!

И стали легины опрышками, и пошли вместе с Олексой расправляться с богачами. Били их, забирали у них добро и отдавали бедным людям. Испугались паны. Войско послали на Олексу. Да не брала его ни пуля, ни сабля. Потому что один добрый волшебник заговорил его от всякой беды: и от пули и от сабли. А еще подарил он ему пистоль волшебный, который бил поганых панов без промаха. Пуля догоняла врага, где бы тот ни скрывался — хоть на краю света.

И все-таки пришлось опрышкам распрощаться со своим Олексой. Какой-то проклятущий пан узнал, как можно победить Довбуша. Он сделал из подковы черного коня злую пулю. Она змеей зашипела и впилась в молодецкое тело, и упал, как подкошенный, славный Олекса.

Умирая, он опрышкам наказ дал — спрятать послушный только его рукам волшебный пистоль в горах.

— Говорят люди, — всегда добавлял дедушка, — что растет теперь на том месте дивный цветок. Цветок с разноцветными лепестками. Серединка у него красная, огнем горит. Кто цветок сорвет, тот и волшебный пистоль найдет, тот и прогонит всех врагов с Карпат. Вот как!

— И где же он растет? — вздохнул Мишка. — Я вот хожу за коровами и всегда гляжу, не засветится ли цветок где-нибудь в траве…

— А думаешь, я не искала? — сказала Маричка и, помолчав, вдруг горячо добавила: — А давай, Мишко, ночью в лес пойдем! Может быть, в темноте мы его скорее заметам!

— И то правда, Маричка! — обрадовался Мишка. — Сегодня же, этой ночью и пойдем!

— Как добре стемнеет, я буду ждать тебя за селом. — Она почему-то перешла на шепот. — Возле разбитого дуба…

— Я приду…

И вдруг Маричку охватила какая-то непонятная радость. Она так звонко засмеялась, что синица, присевшая отдохнуть на ветке держидерева, испуганно тенькнув, взмыла вверх.

Маричка и сама не знала, почему ей стало так весело. Может быть, ее окрылила надежда? Может, они найдут ночью тот волшебный цветок?

Она пела и кружилась, а Мишка хмурил брови: и как только можно вертеться после такого важного разговора? Ох уж эти девчонки! Ну совсем не серьезные! Другое дело — мальчишки!

— Да хватит тебе, надоело! — окончательно разозлился пастушок. — Ты, наверно, что-то смешливое съела сегодня, айно?

— Ты лучше за моей Лаской присмотри. А я за водой сбегаю: пить хочется! — крикнула и побежала, срывая на ходу ромашки да синие колокольчики.

— Постой, Маричка! А я недавно родничок нашел. Никто о нем не знает, лишь я, — похвастался Мишка. — Раньше его там не было. Он родился этой весной!

Маричка остановилась. Недоверчиво улыбнулась: так-таки и не было! Уж очень Мишка любит похвастать!

— Не веришь? Вот идем! Да ты такой воды холодной, квасной никогда еще не пила!

Они стали пробираться к небольшой скале, скрытой высокими елями да густыми кустами держидерева. Из-под камня упорно пробивался на волю маленький родничок толщиною в палец. Он тихо журчал — пел свою однообразную, но веселую песенку.

Маричка опустилась на колени и принялась пить холодную, чуть кисловатую воду. Правду Мишка говорил — вода очень вкусная! Но Маричка ему не скажет об этом. Еще зазнаваться будет.

Девочка вытерла фартуком рот и внимательно стала рассматривать уголок, надежно скрытый от постороннего глаза. Тут лежал большой продолговатый, будто кем-то выточенный камень. Он был заботливо устлан сухим мхом. На нем находилось все Мишкино «богатство»: рогатка, узелок с солью, пустая бутылка.

— Это мой тайник. Ты никому о нем не говори! — приказал пастушок.

— А вот и скажу!

Конечно, Маричка будет молчать, но ей просто хочется позлить Мишку. Уж такая она есть — озорная, шаловливая.

— Попробуй только скажи, языкатая. Я тебе!.. — рассердился Мишка и погрозил ей кулаком.

— Йой, божечки! Так я и напугалась!

— Лучше давай полезем во-он на ту скалу, — примирительно сказал Мишка. — Оттуда села как на ладони видно.

Маричка стояла в нерешительности минуту-другую, потом согласилась.

— А… не сорвемся? — Ей немножко страшно взбираться на такую высоту. Но разве она скажет об этом Мишке!

Вот они, цепляясь за корни деревьев, обнаженные весенними ручьями, за кустарники, поднимаются все выше и выше. Затем останавливаются отдохнуть на небольшом выступе скалы. Маричка смотрит вниз и закрываем глаза.

— Йой, божечки! Я дальше не пойду. Вон какой обрыв! Страшно, — наконец признается она.

— А ты не смотри вниз, — советует Мишка.

Она и рада бы не глядеть туда, но глаза, такие непослушные, сами ищут дно обрыва. А вот и ель рядом. Обнялась со скалой и растет над пропастью как ни в чем не бывало. Ну и местечко она себе выбрала!

— Глянь, Маричка! Вон верхушка нашей церкви виднеется! Ого, как высоко мы взобрались!

Все же и Маричка осмеливается посмотреть вдаль. До чего же красиво вокруг! Вон Латорица голубой дорожкой распахнула гущу верб. Но голубой она кажется только издали. Вблизи же — быстрая и мутная: с гор течет. Если ей попадаются на пути большие камни, она злится — шумит и пенится. Тогда на воде показываются светлые пузырьки. И чудится издали, будто уронил кто-то в реку белую скатерть.

А там, за рекой, из густой зелени выглядывает островерхая графская вилла. Говорят, там комнат больше, чем хат в Дубчанах. И зачем одному человеку такой домище?

И село видно. Маленькие хаты, почти все крытые соломой или дранкой, как попало рассыпались у подножия горы. На краю Дубчан стоит высокий дуб, разбитый молнией. Со скалы он похож на человека с протянутыми руками. Он словно молит: «Помогите! Тяжко мне, люди добрые».

Вдоль Латорицы змеится железная дорога. Она убегает куда-то в горы.

Неожиданно из тоннеля вынырнул поезд, выбрасывая в небо клубы черного курчавого дыма.

— Смотри, смотри, Маричка, а поезд какой маленький! — с восторгом кричит Мишка. — Ага, это я придумал сюда залезть, айно?

Маричка тоже видит такое зрелище впервые. Она от восхищения не может устоять на месте. Но подпрыгивать тут опасно, и она только хлопает в ладоши.

— Ойо-ей! — одновременно вскрикнули дети.

На том месте, где шел поезд, неожиданно, будто из-под земли, вырвалось багровое клубящееся пламя и взметнулся вверх черный дым. Многоголосое эхо несколько минут бродило между горами, ударяясь о скалы. От этого взрыв казался еще страшнее. Дети стояли в оцепенении. Когда все затихло, Мишка чуть слышно сказал:

— Ты не бойся, Маричка. Это далеко.

— А я и не боюсь, — прошептала она.

«Это, наверно, партизаны…» — напряженно думал пастушок. Какую ж это силу надо иметь, чтоб вот так, с одного маха, целый поезд подорвать? Наверно, богатырскую.

— Слышь, Маричка, вот свалиться мне сейчас в пропасть, это партизаны фашистов бабахнули. Хортики везли, может, пушки, может, бомбы… Везли туда, на русских. А партизаны их — хлоп!

— Так им и надо! Так им и надо! — Маричка все ж ухитрилась немножко попрыгать на выступе скалы.