«Не спите!» — рок сказал моим глазам.
Я приподнялся, точно буква лам…
О мои очи! не мешайте мне
Любовь делить с бесстыдством пополам.
Мой ятаган в чехол я опустил:
Не без того, кто просит мира сам.
Обагрены, о яр, твои персты…
Не кровь моя ль залубенела там?
Ты овладела сердцем до конца —
Ты для меня отныне мой ислам!
Я для тебя отныне, как дервиш:
За гнев молитвой я тебе воздам.
Не изменяй мне, о сахибджамал,
Ведь мой обет — столетьям и векам!
О ветвь бана! Поток твоей листвы
Едва-едва под стать ее кудрям…
Бессмысленно таиться от любви:
Как Азраил, она приходит к нам.
Моя любовь предсказана была
В самом Коране — верь моим словам!
Оставьте же меня с моею джан…
Свечой сгорю я — говорю я вам.
Что значит грош к руке Хатама Тай?
Легко с душой расстаться беднякам.
До смертной тьмы я твой цепной бургут,
А дух навек прильнул к твоим цепям.
О гурия! Не обнажай лица,
Иначе — смерть и старцам и юнцам!
Не вслушивайся в стон мой, о душа:
Здесь не поможет никакой бальзам.
Терпения не требуй от меня:
Любовь не пост, но пир! Она — байрам!
Краса моя… Она во мне, как див,
Так что мне сплетен воробьиный гам?
Уже само мечтанье это — клад!
Пади же, Саади, к ее ногам…
В зерцале сердца отражен прекрасный образ твой,
Зерцало чисто, дивный лик пленяет красотой.
Как драгоценное вино в прозрачном хрустале,
В глазах блистающих твоих искрится дух живой.
Воображение людей тобой поражено,
И говорливый мой язык немеет пред тобой.
Освобождает из петли главу степная лань,
Но я захлестнут навсегда кудрей твоих петлей.
Так бедный голубь, если он привык к одной стрехе,
Хоть смерть грозит, гнезда не вьет под кровлею другой.
Но жаловаться не могу я людям на тебя,
Ведь бесполезен плач и крик гонимого судьбой.
Твоей душою дай на миг мне стать и запылать,
Чтоб в небе темном и глухом сравниться с Сурайей.
Будь неприступной, будь всегда как крепость в высоте,
Чтобы залетный попугай не смел болтать с тобой.
Будь неприступной, будь всегда суровой, красота!
Дабы пленяться пустозвон не смел твоей хвалой.
Пусть в твой благоуханный сад войдет лишь Саади!
И пусть найдет закрытым вход гостей осиный рой.
Коль спокойно ты будешь на муки страдальца взирать —
Не смогу я свой мир и душевный покой отстоять.
Красоту свою гордую видишь ты в зеркале мира —
Но пойми: что влюбленным приходится претерпевать!
О, приди! Наступила весна. Мы умчимся с тобою,
Бросим сад и в пустыне оставим других кочевать.
Почему над ручьем не шумишь ты густым кипарисом?
Кипарисом тебе подобает весь мир осенять.
Ты такой красотою сияешь, таким совершенством,
Что и красноречивым каламом их не описать.
Кто сказал, что смотреть я не должен на лик твой чудесный?
Стыдно годы прожить и лица твоего не видать.
Так тебя я люблю, что из рук твоих чашу любую
Я приму, пусть мне яд суждено в том напитке принять.
Лика Азры не видел невежда, бранящий Вамика,
И презренный невежда лишь может меня укорять.
Я от горя в молчанье горю. Ты об этом не знаешь!
Ты не видишь: слеза на глазах моих блещет опять!
Ты ведь знал, Саади: твое сердце ограблено будет…
Как набегу разбоя грозящего противостать?
Но надежда мне брезжит теперь, что придет исцелены;.
Ночь уходит, глухая зима удаляется вспять.
В ночь разлуки с любимой мне завесы парча не нужна,—
В темной опочивальне одинокая ночь так длинна.
Люди мудрые знают, как теряет свой ум одержимый.
У влюбленных безумцев впереди безнадежность одна.
Пусть не плод померанца — свою руку безумец порежет,
Зулейха невиновна, недостойна укоров она.
Чтобы старец суровый не утратил душевного мира,
Скрой лицо кисеею, ибо ты так нежна, так юна.
Ты подобна бутону белой розы, а нежностью стана —
Кипарису: так дивно ты гибка, и тонка, и стройна.
Нет, любой твоей речи я ни словом не стану перечить,
Без тебя нет мне жизни, без тебя и светлая радость бедна.
Я всю ночь до рассвета просидел, своих глаз не смыкая,
К Сурайе устремляя блеск очей-близнецов из окна.
Ночь и светоч зажженный, — вместе радостно им до рассвета
Любоваться тобою, упиваться, не ведая сна.
Перед кем изолью свои жалобы? Ведь по закону
Шариата влюбленных — на тебе за убийство вина.
Ты похитила сердце обещаний коварной игрою…
Скажешь: племенем Са'да так разграблена вражья казна,
Не меня одного лишь — Саади — уничтожить ты можешь,
Многих верных… Но сжалься! Ты ведь милостью дивной полна!