Пока Моня приводил в порядок свою одежду, а Элен одевалась, до них донеслись женские крики боли.

— Ерунда, — сказала     Элен, — лупцуют     Надежду — горничную Ванды, дочери генерала и моей ученицы.

— Я хочу на это посмотреть, — пробормотал Моня.

       Полуодетая Элен провела Моню в темную и пустую комнату, через застекленное ложное окно которой можно было заглянуть в комнату девушки. Ванда, дочь генерала, оказалась весьма симпатичной особой семнадцати лет. Она изо всех сил охаживала нагайкой очаровательную блондиночку, опустившуюся, задрав свои юбки, перед нею на четвереньки. Это и была Надежда. У нее была восхитительная, огромная, пышная жопа, которая так и плясала под немыслимо тонкой талией. Каждый удар нагайки заставлял горничную подскакивать, а

ее зад, казалось, от этого раздувался. Жуткая нагайка уже прочертила на нем изображение андреевского креста.

— Хозяйка,   я   больше   не   буду, — кричала   избиваемая,   и   ее задница, приподнимаясь, каждый раз выставляла напоказ широко распахнутую п.. .ду, затененную леском льняных волос.

— А теперь пошла вон, — закричала Ванда и пнула ногой Надежду точно в манду; горничная с воплями убежала.

         Тогда девушка открыла дверь чуланчика, из которого вышла девочка лет тринадцати-четырнадцати, худенькая, темноволосая, порочного вида.

— Это Ида, дочка толмача из посольства Австро-Венгрии, — пробормотала Элен на ухо Моне, — она забавляется с Вандой.

        И в самом деле, девчушка опрокинула Ванду на кровать, задрала ей юбки, выставив на свет божий целый лес растительности — лес еще девственный, — из которого появился длинный, как мизинец, клитор, который она и принялась с рвением сосать.

— Соси получше, Идочка, — влюбленно пробормотала Ванда, — я так возбуждена, и ты, наверное, тоже. Самое возбуждающее на свете — отстегать такую пухлую жопу, как у Надежды. Хватит, больше не соси... Я теперь тебя трахну.

         И девчушка, подобрав юбки, подкатилась поближе к старшей подруге, чьи полные белые ноги являли собой разительный контраст с худенькими, смуглыми и трепетными бедрышками партнерши.

— Забавно, — заявила Ванда, — что я сломала тебе целку своим клитором, а сама все еще остаюсь девушкой.

        Но они уже занялись делом. Ванда изо всех сил сжимала в своих объятиях маленькую подружку. Несколько мгновений она ласкала ее крохотную, совсем еще голенькую щелочку. Ида сказала:

— Милая Ванда, мой муженек, до чего ты волосат! Трахни же меня!

         Пышный зад Ванды заходил ходуном.

         Моню это зрелище вывело из себя, он засунул руку под юбки Элен и принялся неистово дрочить ее. Она, обхватив рукой толщенную Монину болванку, отвечала тем же и медленно, не спеша угнаться за неистовыми объятиями юных лесбиянок, принялась ее отдрачивать. От залупленного члена князя валил пар. Раздвинув красотке колени, Моня нервно пощипывал ее изящный бутон. Вдруг красная и растрепанная Ванда оторвалась от своей подружки и встала; Ида же, выхватив из подсвечника свечу, принялась довершать начатое незаурядным клитором генеральской дочки. Подойдя к двери, Ванда позвала Надежду, которая в испуге тут же явилась на зов. По приказу своей госпожи, красавица-блондинка расстегнула свой корсаж, свесив наружу большущие груди, а затем задрала юбки и встала раком. Вставший клитор Ванды немедленно вторгся между бархатистых ягодиц

и принялся ходить туда-сюда не хуже мужского члена. Малютка Ида, которая к тому времени успела заголить свою очаровательную, но еще плоскую грудку, уселась, продолжая играть со свечой, между ног Надежды и принялась со знанием дела сосать ей влагалище. В тот же миг Моня спустил под давлением пальцев Элен, и капли спермы залепили стекло, которое отделяло их от копошащихся лесбиянок.  Испугавшись, что их присутствие будет замечено, Элен и Моня, не,   выпуская друг друга, заспешили по коридору прочь.

— А что значит, — спросил Моня, — та фраза, которую мне сказал привратник: «генерал макает свою сосиску в яички всмятку?»

— Посмотри, — ответила Элен, и через приоткрытую дверь Моня заглянул в рабочий кабинет генерала. Там он увидел, как его начальник, стоя,   трахал в задницу очаровательного мальчугана,   по плечам которого рассыпались восхитительные каштановые кудряшки. Его ангельские голубые глаза светились невинностью эфебов, которых боги губили молодыми, ибо их любили. Его красивая белая и упругая попка, казалось, со скромностью принимала мужской подарок, доставляемый ей генералом, который, надо сказать, весьма походил внешне на Сократа.

— Генерал, — объяснила Элен, — сам воспитывает своего двенадцатилетнего сына. Метафора привратника показалась не очень ясной, поскольку генерал вместо того, чтобы пускать все на самотек, находит сей метод, как нельзя подходящим, чтобы питать и обогащать ум своего отпрыска. Он вдалбливает ему через задницу науку, представляющуюся мне весьма весомой, и в дальнейшем юный князь сможет без стыда произвести хорошее впечатление на заседаниях Государственного Совета.

— Инцест, — подтвердил Моня, — творит чудеса.

       Генерал, казалось, достиг вершин наслаждения, он закатил глаза, от которых остались видны одни белки в красных прожилках.

— Серж, — вскричал он сдавленным голосом, — хорошо ли ты ощущаешь тот инструмент, который, не удовлетворившись тем, что тебя породил, принял на себя и задачу превращения тебя в совершенного молодого человека? Запомни, Содом — вот символ цивилизации. Гомосексуализм сделал людей подобными богам, а все несчастья проистекают из того желания, которое, как заявляют особи противоположного пола, они испытывают друг по отношению к другу - Сегодня осталось только одно средство спасти несчастную святую Русь — нужно, чтобы мужчины-филопеды без отлагательств занялись сократической любовью, а женщины отправлялись на скалы Левадии, чтобы почерпнуть уроки софизма.

         И испустив сладострастный хрип, он разрядился в очаровательную попку своего сына.

Глава VI

  Началась осада Порт-Артура. Моня со своим денщиком Рогонелем оказался заточен в нем вместе с войсками бравого Стесселя.

  Пока японцы пытались преодолеть кольцо укреплений из колючей проволоки, защитники города в качестве компенсации за постоянную угрозу пасть жертвой непрекращающихся обстрелов находили утешение в регулярных посещениях по-прежнему открытых борделей и кафе-шантанов.

  В один из вечером Моня обильно отобедал в компании Рогонеля и нескольких журналистов. Им подали замечательное филе из конины, выловленную в порту рыбу и консервированные ананасы; все это они запивали отличным шампанским.

  По правде говоря, десерт оказался прерван неожиданным появлением снаряда, который разорвался, разрушив часть ресторана и поубивав кое-кого из посетителей. Моню это приключение позабавило, он хладнокровно раскурил сигару от загоревшейся скатерти. После чего они с Рогонелем отправились в кафе-шантан.

— Этот чертов генерал, — рассуждал по дороге князь, — проклятый Кокодрев оказался явно незаурядным стратегом, он предугадал осаду Порт-Артура и, по всей вероятности, отправил меня сюда, чтобы отомстить за то, что я застал его за кровосмесительной связью с собственным сыном. Как и Овидий, я наказан за преступление своих глаз, но я не напишу ни «Скорбных элегий», ни «Писем с Понта». Я предпочитаю провести в утехах оставшиеся мне дни.

  Несколько пушечных ядер со свистом пронеслось у них над головой, они перешагнули через валявшееся на земле тело разорванной ядром напополам женщины и оказались перед «Усладами Папаши».

  Это был шикарнейший кабак Порт-Артура. Они вошли внутрь. В зале дым стоял коромыслом. Выступала немецкая певичка — рыжая и дебелая, пела она с сильным немецким акцентом, и ее то и дело заглушали аплодисменты тех зрителей, которые понимали по-немецки. Затем вышли четыре английские girls, какие-то sisters, они танцевали жигу, но с отдельными па кэк-уока и мачиша. Это были очень симпатичные девушки. Чтобы продемонстрировать отделанные разными финтифлюшками панталоны, они высоко задирали свои шуршащие юбки, но, к счастью, панталоны на них были с разрезами, и то и дело удавалось заметить в обрамлении батиста то увесистый зад, то оттеняющие белизну живота заросли. А когда они вскидывали вверх одну из ног, раскрывались и их замшелые вагины. Они пели