И маленькая японочка, прямая и серьезная, удалилась, как тень, оставив Моню со слезами на глазах размышлять о хрупкости человеческих страстей.

  Потом он услышал звучный храп и, оглянувшись, увидел целомудренно спящих в объятиях друг друга негритянку и Рогонеля, но оба они были чудовищны. Наружу торчала огромная жопа Корнелии, на которой играл пробившийся через открытое окно отблеск лунного света. Моня вытащил из ножен саблю и воткнул ее в эту груду мяса.

  В зале тоже кто-то закричал. Следом за негритянкой туда вышли и Рогонель с Моней. Дым тут стоял коромыслом: только что сюда заявилось несколько пьяных и грубых русских офицеров; изрыгая грязные ругательства, они набросились на работающих в борделе англичанок, которые, не в силах перебороть отвращение к омерзительному внешнему виду этих солдафонов, наперебой бормотали свое В1оос1у или Оатпес!.

  Рогонель и Моня понаблюдали чуть-чуть, как насилуют шлюх, а затем под всеобщую и совершенно головокружительную содомизацию вышли наружу, оставив безутешных Адольфа Терре и Тристана де Винегра, пытавшихся навести в своем заведении хоть какой-нибудь порядок и без конца путавшихся в подолах собственных платьев.

  В этот момент подоспел генерал Стессель, и все вытянулись в струнку, даже негритянка.

  Японцы только что начали первый приступ осажденного города.

  Моне захотелось даже вернуться назад и посмотреть, что делает его шеф, но со стороны укреплений послышались дикие крики.

  Появились солдаты, они тащили за собой пленника. Это был высокий юноша, немец, которого нашли на переднем крае защитных линий, когда он грабил трупы. Он кричал по-немецки:

— Я не вор. Я люблю русских, я дерзко пробрался сквозь японские линии, чтобы предложить себя в качестве педрилы, петуха, козла. Вам наверняка не хватает баб, и я придусь ко двору.

— Смерть ему, — кричали солдаты, — пусть подыхает, шпион, вор, грабитель трупов!

  Поскольку с солдатами не было ни одного офицера, Моня шагнуль вперед и потребовал объяснений.

— Вы заблуждаетесь, — сказал он чужестранцу, — баб у нас сколько угодно, а вот за ваше преступление вам должно воздасться. Вы будете по вашей же просьбе пропедалированы солдатами, которые вас поймали, а потом вас посадят на кол. Таким образом, вы умрете, так же, как и жили, а это, по свидетельству моралистон, самая прекрасная смерть... Ваше имя?

— Эгон Мюллер, — задрожав, сообщил тот.

— Отлично, — сухо заявил Моня, — итак, вы явились из Иокогамы, где постыдно продали, как истинный сутенер, свою любовницу, японку по имени Килемю. Педрила, шпион, сутенер и охотник до трупов — вот кто вы такой. Пусть приготовят кол, а вы, бравы ребятушки, попользуйте петушка... не каждый день выпадает такая удача.

  Красавчика Эгона тут же раздели. Это и вправду был изумительно красивый юноша с округлой, как у гермафродита, грудью. При виде его прелестей солдаты повытаскивали свои проснувшиеся причиндалы.

  Тронутый зрелищем, Рогонель со слезами на глазах упрашивал своего господина приберечь Эгона, но Моня был неумолим и дозволил ординарцу лишь дать отсосать очаровательному эфебу свой член, пока тот получал в подставленную жопу одну за другой внедряющиеся во все более и более раздолбанную дыру пышущие ражем солдатские битки; ну, а солдаты со смирением божьих коровок возносили всевышнему молитвы с благодарностями за выпавшую им удачу.

  Когда в шпиона спустили в третий раз, он тоже начал испытывать все более и более неистовое наслаждение и принялся взбрыкивать задом, ни на секунду не выпуская изо рта член Рогонеля, будто перед ним еще маячило лет тридцать жизни.

  За это время установили и железный кол, который должен был послужить сидением новоявленному Антиною.

  Когда все солдаты перее...ли пленника, Моня произнес несколько слов на ухо Рогонелю, который все еще сверкал надраенным пером.

  Рогонель сходил в бордель и вскорости вернулся с юной японской проституткой Килемю, которая не могла понять, что от нее хотят.

  Вдруг она заметила Эгона, которого только что посадили на кол, воткнув в зад заостренный железный стержень. Немца корежили судороги, помогавшие пике мало-помалу проникать ему в жопу. Спереди его елдак раздулся до того, что, казалось, вот-вот лопнет.

  Моня показал солдатам на Килемю; несчастная малютка не отрывала от своего посаженного на кол возлюбленного глаз, в которых ужас, любовь и сострадание смешались в некую высшую, безутешную скорбь. Солдаты раздели ее донага и взгромоздили бедное птичье тельце японки на тело проткнутого немца.

  Они раздвинули несчастной ноги, и раздутый уд, о котором она так мечтала, вновь проник в нее.

  Бедной малютке с простой душой было не понять подобного варварства, но целиком наполнивший ее член пробудил в ней безмерное сладострастие. Она словно сошла с ума и своими судорожными движениями понемногу насаживала тело любовника все глубже на кол. Он спустил, отходя.

  Странную эмблему являли собой проткнутый мужчина и копошащаяся на нем женщина с перекошенным ртом! . . У подножия кола натекла лужа темной крови.

— Солдаты, отдайте умирающим честь, — вскричал Моня и, обращаясь к Килемю, добавил: — Я исполнил твои пожелания! . . В этот миг в Японии цветут вишни, влюбленные бродят среди розового снега опадающих лепестков!

  И, наведя на нее револьвер, он вдребезги разнес ей голову, так что мозг маленькой куртизанки забрызгал офицеру все лицо, словно она хотела плюнуть в глаза своему палачу.

Глава VII

  После совместной экзекуции шпиона Эгона Мюллера и японской потаскушки Килемю князь Вибеску приобрел в Порт-Артуре большую популярность.

  Однажды генерал Стессель вызвал его к себе и, протянув Моне конверт, сказал:

— Князь Вибеску, хоть вы и не русский, но без сомнения, являетесь одним из лучших офицеров в Порт-Артуре... Мы ожидаем подкреплений, но нужно, чтобы генерал Куропаткин поторопился... Если он проволынит еще немного, нам придется капитулировать... Эти собаки японцы так и караулят нас, в один прекрасный день их фанатизм превозможет наше сопротивление. Нужно, чтобы вы пересекли японские линии и передали эту депешу генералиссимусу.

  Был подготовлен воздушный шар. Целую неделю упражнялись Моня с Рогонелем в управлении аэростатом, а потом однажды поутру шар надули.

  Оба курьера забрались в гондолу и, после традиционного «отдать концы!», быстрехонько очутились среди облаков; земля предстала перед ними как нечто крохотное, на ней четко проглядывал театр военных действий с его армиями и бороздящими моря эскадрами, ну а спичка, зажженная, чтобы прикурить сигарету, оставляла за собой более яркий след, чем ядра гигантских пушек, которыми усердно пользовались воюющие стороны.

  Свежий ветерок подхватил воздушный шар и понес его в сторону русской армии. Через несколько дней они приземлились в ее расположении, где их, поздравив с благополучным прибытием, встретил рослый офицер. Это был Федор, человек с тремя яичками, в прошлом любовник Элен Вердье, сестры Жопопии Залупи.