– Да, люди с ног валятся… Харчей нет, вот что только плохо, Василь. Давай-ка в эту хату заглянем.

Они остановились около дома с острой черепичной крышей.

В поисках съестного связные обошли все дома. И везде пусто. По-видимому, геббельсовская пропаганда запугала жителей ужасами «сибирского плена» и они выселились заблаговременно и забрали все подчистую.

– Так хочется хлебца! За один ломоть десяток плиток шоколада отдал бы.

Василь толкнул Щербину и остановился: во дворе дома, мимо которого проходили, Пятницкий пристально разглядывал пузатого немца в штатском. Щербина не удержался от улыбки. Пятницкий, как и Бодров, в последнее время все чаще стал приглядываться к пленным. «Ищет лагерных палачей. Чудак! Это же все равно что в стоге сена иголку искать».

Вдруг Пятницкий шагнул к немцу, схватил его за воротник и уверенно крикнул:

– Вот мы и встретились, герр комендант!

В ответ тот обреченно простонал: «Майн гот, зольдат», упал на колени и стал что-то быстро бормотать. Петр резко взмахнул винтовкой и так же резко опустил ее. Брезгливо толкнул немца.

Ординарцы глазам своим не верили: Пятницкий нашел-таки обер-лейтенанта. «Да, позавидуешь выдержке Петра Николаевича! Я бы так не смог: сразу же прикончил бы этого убийцу», – подумал Щербина и подошел ближе.

– Чего смотришь? Заколоть удава, и все тут!

Пятницкий придержал его руку:

– Не горячись, Петро. По закону все должно делаться.

– Сведем его к замполиту, не простой это пленный, – поддержал Руднев.

– Верно, Василь.

Берест зашел в длинный полутемный сарай, куда поместили пленных. Они сидели на скамейках вдоль степ, посередине – стол со стулом.

Берест сел за стол и стал разглядывать пленных. Грязные, заросшие лица. Погасшие, безразличные ко всему взгляды. Да, это уже не те наглые, самоуверенные вояки, которых он видел в сорок первом…

Он не заметил, когда ординарцы ввели обер-лейтенанта. Тот, увидев немецких солдат, гаркнул: «Хайль Гитлер!» Пленные вскочили и дружно выкрикнули фашистское приветствие. Замполит вздрогнул от неожиданности, в руке блеснул пистолет. Разглядев ординарцев, стоявших у входа, все понял. «Ишь ты, храбрец какой нашелся! Шаль, словарь мой беден…»

– Кто из вас понимает по-русски?

Немцы зашептались, затем поднялся долговязый солдат и сказал, что он немного понимает.

– Хорошо. Ну-ка спроси, с какими словами в плен сдавались?

Солдаты ответили дружно:

– Гитлер капут!

– Теперь спроси: почему же они то «капут», то «хайль» кричат?

Несколько минут немцы о чем-то спорили. Наконец Берест услышал:

– Герр лейтенант, никакого обмана. Все говорят: «Мы по привычке!»

– Ну что ж, допустим… Но от плохой привычки надо отвыкать. А это что за птица?

Обер-лейтенант презрительно отвернулся, но тут же спохватился, довольно бегло заговорил по-русски, моля о пощаде.

Болтовню фашиста прервал Руднев:

– Товарищ замполит! Это палач концлагеря, Петр Николаевич его опознал.

– Вот как! Увести!

Попяв, что положение его безнадежно, эсэсовец, выбросив руку, вновь крикнул «Хайль!», но пленные молчали. Пятницкий подтолкнул обера к двери.

– Нечего тут цирк устраивать. Капут пришел, а ты все «хайль» вопишь!

В тот день Петр впервые почувствовал облегчение.

Притихла щемящая в сердце боль. Радость от того, что землю больше не поганит изверг-обер, заглушила ее. Вспомнил своих товарищей – мучеников лагеря. Собрать бы их сюда! Если бы это было возможно, прошел бы всю землю, отыскал живых, поднял из могил растерзанных, по-братски обнял бы всех и сказал им: «Возмездие свершилось!»

Стоял март, дождливый и туманный. Шагая в голове батальона, Неустроев вспоминал родные края и на чем свет стоит бранил климат Германии. «У нас на Урале еще лежит снег, поджимают морозы, только в полдень звенит капель. Крыши домов под снегом, карнизы – в сосульках! Хорошо! А здесь промозглая сырость, до костей пробирает». Еще в начале похода почувствовал неутихающую боль в ногах. Забеспокоился, – может, с костью что. Осторожно спросил Ярунова, как у него. «Болят, Степан Андреевич», – без колебаний подтвердил тот. «Нашел ты, Степан, с кем равняться, – подумал Неустроев. – Василий Иванович вдвое старше». Спросил у Гусева, у которого тоже были перебиты ноги. «При таком темпе железные и те не выдержат, заболят», – ответил Кузьма.

А ведь и верно – сотни километров позади. Значит, с ногами все нормально. Недаром хирург, прощаясь, сказала, что скорее в другом месте кость переломится, чем там, где срослась.

Беспокоили и пленные, что шли в хвосте колонны. В случае чего могут и ударить. Отправить бы их в тыл, да где он, этот тыл? Батальон идет по коридору, прорубленному первым эшелоном. Берест, правда, успокаивает: «Не дураки же немцы, понимают – конец наступил рейху». Неустроев придерживается другого взгляда. Солдаты эти присягали на верность Гитлеру, он для них был фюрером не только Германии, но и всего мира. От «хайль» до «капут» поворот чрезвычайно крутой. А потому от фашистов всяких каверз можно ожидать.

Словом, пленные – обуза.

А тут вдруг подвели большую группу вооруженных немцев. Комбат изумленно глянул на единственного нашего солдата, сопровождавшего их. Шутка ли, с полсотни немцев с автоматами – и такая беспечность: один конвоир.

– Что за игра с фашистами? Почему не разоружили? – Неустроев сурово взглянул на солдата, доложившего о доставке пленных.

Солдат виновато переминался с ноги на ногу и молчал. Тогда из колонны немцев вышел пожилой ефрейтор и сказал по-русски:

– Товарищ капитан! Мы есть зольдат, мы понимайт: Гитлер капут. Идем нах плен добровольно. Куда сложить оружие, товарищ капитан?

Вид у немца такой, будто он выполнил важный долг. Комбат с любопытством разглядывал его.

«Занятно. Говорит по-русски. И слово «товарищ» повторяет настойчиво».

Все же, видя, что число пленных увеличилось, распорядился, чтобы они сдали оружие.

Подошел Берест. «Вот кстати, – обрадовался Неустроев. – Пусть он и разбирается в психологии этих вояк».

Первые же слова ефрейтора привели замполита в замешательство. Его зовут Карл, он просит дать ему справку о том, что он действительно привел пятьдесят немецких солдат, которые без боя сдали оружие. Берест вспыхнул. Что за нелепая просьба? Или ефрейтор в конце войны надеется щегольнуть справкой в новой Германии?

По-видимому, немец понял недоумение замполита и поспешил рассказать о себе. До войны был рабочим Рура. Как и многие, верил в Гитлера, в величие и непобедимость рейха. С этой верой дошел до Сталинграда и там похоронил ее вместе с тысячами своих боевых товарищей.

В плену прошел политические курсы, организованные комитетом «Свободная Германия». Слушал выступления Пика, Ульбрихта, русских товарищей. Благодарен России, которая сберегла и развила учение великих немцев Маркса и Энгельса. Ему стыдно за себя и за всех тех немцев, которые, выполняя приказы фюрера, совершили преступления против человечества, против советского народа.

Карлу, как и многим другим, после курсов разрешили вернуться в гитлеровскую армию. Это – огромное доверие, и он хочет оправдать его. Не воевать вернулся он на фронт, а разлагать фашистские войска.

– Я хочу, чтобы русские знайл: Карл есть честен, – взволнованно говорил ефрейтор. – Ви сами может послайт эту справку нах Москау. А я опьять идти туда работать до победы.

Карл замолк, а Берест глядел в его голубоватые, блестевшие радостью глаза и волновался. Ефрейтор хочет, чтобы в Москве знали, что он верен своему слову! Если бы так рассуждали и другие немцы, кровь на полях войны уже не лилась.

Берест спросил: будут ли еще фашистские солдаты оказывать сопротивление советским войскам? Карл ответил: настроение плохое, а воевать будут. Но не потому, что верят в Гитлера. Солдаты запуганы. Пропаганда твердит одно: русские будут мстить за все, они уничтожат всех мужчин, в случае поражения в живых останутся только женщины, дети и инвалиды.