В тени сделалось прохладно. Я отошёл от ракиты и лёг на горячий песок. Ко мне подошли Калимулла, Ибрагим и Галимджан. Вытянулись рядом со мной. Они вволю наплавались, дышат тяжело. От их мокрых тел веет холодом и запахом реки. Все трое переглядываются и помалкивают. Но я догадываюсь, что привело их ко мне. Сейчас станут меня уговаривать уйти вместе с ними подальше от деревни вниз по Ушне: там сподручнее глушить рыбу — никто не увидит. И Рахили как раз не видать поблизости.

Я не дожидаюсь их уговоров. Вскакиваю с места, командую:

— Пошли!

Мы разбросали сухие ветки под ракитой, где я только что сидел, вытащили корзину с нашими «боеприпасами».

Галимджан, раздвигая камыши, шёл первым, прокладывал дорогу. Мы двинулись за ним, слегка пригибаясь, оглядываясь по сторонам, чтобы нас никто не заметил. Река осталась позади. Я иду не прячась. В этом нет нужды. Я заметил, что Рахиля стоит и глядит нам вслед. Смешно смотреть, как мальчишки крадутся, с опаской озираясь. Никто не видел её, кроме меня. А мне почему-то приятно, что нам не удалось уйти от неё незамеченными. Осторожно прикасаясь рукой, я раздвигаю длинные стебли розовых цветов и углубляюсь всё дальше и дальше в заросли. Вскоре камыши поредели. Ушна, будто не желая с нами расстаться, круто прогнувшись, серебряной лентой опять легла перед нами. Здесь она пошире, а берега пологие. Вода на этом месте необычайно чистая. У самого берега, где нависают плакучие ивы, куда не попадают лучи солнца, Ушна задумчивая и таинственная — не поймёшь, глубоко здесь или мелко.

Мне становится грустно, что Рахили нет с нами: мы видим эту красоту, а она не видит; нам легко и радостно, а она не испытывает нашего восторга. Но разве скажешь об этом мальчишкам? Не поймут. Смеяться станут. Странно, кто это выдумал, что девчонке нельзя дружить с мальчишками? Какая глупость!

Я стараюсь отогнать беспокойные мысли. Не рано ли думать обо всём этом? Тебе всего только пятнадцать, Гильфан! В сущности, ты ещё мальчишка. Играй со сверстниками в запуски, ходи на рыбалку. Погляди, какая красота вокруг. Можно ли грустить, когда кругом всё так хорошо!

Галимджан хорошо знал впадины и мели Ушны. Он, оказывается, заранее наметил, где можно забросить крючок с наживкой, а где лучше сачком половить. Он показал нам глубокий синий омут, в котором вода почти стояла.

— Здесь будем глушить, — сказал он.

— В деревне могут услышать, — усомнился кто-то.

Галимджан оглянулся вокруг, подумал и махнул рукой, приглашая следовать за ним. Мы долго шли не останавливаясь, всё отдаляясь и отдаляясь от Апакая. Со стороны мы, наверно, похожи на перекочёвывающее племя индейцев. Головы у всех покрыты зелёными, сделанными из лопухов, шляпами.

Наконец мы добрались до свалившегося в реку старого и высохшего дерева, которое и после смерти цепко держалось окостеневшими корнями за родной берег. Галимджан обернулся ко мне и спросил:

— Может, здесь остановимся, Гильфан-абый? Течение здесь было спокойное, почти незаметное. К ветвям поверженного дерева, погрузившегося в воду, пристали пучки травы, сучья, древесная труха и всякий мусор. В таких местах всегда много рыбы.

Галимджан бросил в воду заряд. Все кинулись в укрытие. В этот момент до меня явственно донёсся голос Рахили: «Отдайте мою корзину! Куда вы её дели?» Оглянувшись, я застыл на месте. Не сразу поверил своим глазам. По краю берега шла Рахиля. Она быстро приближалась к тому месту, откуда мы только что кинулись наутёк. Кажется, подумала, что мы убегаем от неё: ускорила шаги, в голосе дрожь — вот-вот заплачет. Она уже поравнялась с поверженным деревом, засохшие ветви которого лежали в воде. Сейчас громыхнёт взрыв, и тогда…

Я кинулся назад. Увидев меня, Рахиля замерла, вытаращив от удивления глаза. Наверно, вид у меня был страшный. Может, она подумала, что я собираюсь её ударить. Я схватил её за руку и рванулся вместе с ней в заросли. Но споткнулся, и мы кубарем скатились в глубокую канаву. Едва Рахиля раскрыла рот, чтобы гневно закричать на меня, голос её потонул в оглушительном раскате.

У нас над головой что-то тяжко ухнуло, и в канаву скатилось несколько увесистых мокрых камней, мне на голову, плечи упали ошмётки чёрного речного ила, похожего на мазут. Рахиля вскрикнула, рванулась, чтобы вырваться и убежать. Но я сильнее придавил её к земле, заставил лежать. Она всхлипнула и замерла. И в этот момент раздался второй взрыв, сильнее первого…

Мимо нас с топаньем пробежала к реке ватага ребят.

Рахиля сидя утирала слёзы и отряхивала с волос мусор.

— Откуда ты взялась? — грозно спросил Галимджан, появившись вдруг над нами.

Он стоял на краю канавы и, пригнувшись, рассматривал нас, облепленных грязью.

Рахиля окинула его презрительным взглядом.

— Взялась вот! Не твоё дело…

Слегка отклонившись назад, она посмотрела на меня удивлённо и испуганно, будто только что увидела. Хотела резко встать, но вскрикнула и, схватившись обеими руками за колено, опять опустилась на траву.

— Что с тобой, Рахиля? — спросил я, бросившись к ней.

Я протянул руки, чтобы помочь Рахиле подняться, но в последний момент чего-то испугался и не прикоснулся к ней. Скорее всего, меня заставили оробеть её глаза, широко раскрытые, устремлённые на меня в упор. Они были полны слёз.

— Что случилось? — снова спросил я.

— Ничего! Пусть тебя это не беспокоит!..

— А почему же ты плачешь?

— И не думаю.

Закусив губы, Рахиля встала. На её побледневшем лице было страдание. Но она не застонала. Сильно хромая, пошла по тропинке. Вскоре её силуэт пропал среди камышовых зарослей и тальника.

Я подошёл к берегу и смотрел со стороны, как мальчишки вылавливают руками оглушённую рыбу. В другое время, может, я и сам бы разделся и плюхнулся в воду, шарил бы под корягами рукой и выбрасывал на берег добычу, а сейчас мне всё это было неинтересно. Досадно как-то стало от всего, что мы творим. Ребята восторженно кричали, визжали, если кому-то удавалось ухватить за жабры рыбу покрупнее. Меня их голоса почему-то стали раздражать. Мне вдруг почудилось, что я неожиданно сделался взрослым. Подумалось, что мои сверстники в этот момент где-то в другом месте заняты иными делами, куда более важными.

Я с силой пнул корзину. Она вместе с нашим добром свалилась к воде. Я обвёл строгим взглядом ребят, изумлённо вытаращившихся на меня, и тоном взрослого сказал:

— Эй, пескари, ну-ка, вылазьте из воды! Пора домой!

В этот момент из-за камышей появился высокий человек в поношенной красноармейской форме. Его скуластое лицо и руки были коричневы от загара. Приблизившись, он поздоровался и внимательно оглядел нас. Присел на ствол поваленного дерева и, ударяя прутиком по сапогу, спросил:

— Из какого вы аула, ребятки?

Я хлопнул себя по груди, ткнул кулаком Калимуллу, кивнул на Ибрагима:

— Мы из Донбасса, абый.

— Они в гости приехали, Харис-абый, — уточнил Галимджан.

— Вот как, гости, значит… — Сердитое лицо незнакомца смягчилось. — Остальные все апакайские?

Галимджан кивнул.

— А ты, братишка Галимджан, показал приезжим ребятам свои родные места?

Галимджан отрицательно покачал головой, потом буркнул, потупясь:

— Нет ещё, не успел.

— Надо было с этого начинать. Тогда бы всё успел. Ну ничего, лучше поздно, чем никогда. Теперь покажешь, — сказал Харис-абый, добродушно улыбаясь. Его морщинистое лицо разгладилось, и он показался мне совсем молодым.

В ивовых зарослях время от времени робко щёлкала и попискивала пеночка, прощалась с клонящимся к горизонту солнцем. Накалясь за день, оно расплавилось и растеклось алым заревом в полнеба. В прибрежных кустах щебетали и возились воробьи, перепрыгивая с ветки на ветку, — устраивались на ночлег. Где-то вдалеке, у леса, куковала кукушка.

Харис-абый встал и, приставив ко рту ладони, закричал по-мальчишески задорно:

— Эге-ге-э-эй!!!