Он гладил Анни по голове, зарываясь в пахнущие травяным шампунем волосы, ласкал губами ямочку возле шеи, баюкал на руках, как капризного ребенка.

  --Все будет хорошо, - шептал в маленькое ухо украшенное знакомой сережкой-колокольчиком.

  Он врал. "Хорошо" для таких как он не бывает.

   Анни он встретил возле одного из ночных клубов. Вскоре после трибунала, когда он еще не потерял надежду умереть, став жертвой подходящей поножовщины.

   Вызывающе красивая женщина в окружении каких-то неприятных личностей. Плачущая женщина, вырывающаяся женщина и он... Пустая оболочка от мужчины, мечтающая лишь о смерти, но не способная обрести даже смерть.

   Питер закрыл глаза и крепче обнял худенькие плечи.

  --Подсудимый, Вы по-прежнему не признаете свою вину? - вновь перед глазами возникло усатое лицо обвинителя трибунала.

  Под сводами огромного зала рождается величавое эхо, кажется, что сами древние стены вопрошают к преступнику.

  Лицо полковника представляющего обвинение выражает отвращение к отступнику, голос переполняет презрение к стоящему перед ним бывшему капитану. Кажется, что в этом человеке сейчас сосредоточено все правосудие мира. Отличная картинка для журналистов. Губы Питера неслышно шепчут, в который раз:

  --На мне нет вины. Я выполнил свой долг.

  И снова, будто в повторяющемся сне, тяжелые слова:

  --Резню в мирной деревушке Вы называете "долгом"?

  --Мое подразделение уничтожило базу бандитов, мое подразделение уничтожило возвращающуюся туда банду...

  --В деревне были женщины и дети! - обвиняюще восклицает полковник.

  --Враг всегда враг!

  Как же он любил красивые слова. Глупец.

  --Коррекция личности! - зачитывает приговор седовласый генерал-судья.

  Щелкают блицы журналистов, довольно кивают несколько престарелых "ананасов" поддерживающих обвинение... Шоу подходит к финалу.

  Питер обводит свой кабинет глазами - стеллажи книг, огромный лунный глобус с баром внутри, а перед глазами стоит белая комната, пропахшая чем-то страшным, больничным - так пахнет в госпитальных палатах, тюремных камерах и в моргах. Его ввозят на больничной каталке. Тесная белая комната с зеркальной стеной, которую он может видеть, если скосить глаза. Он пристегнут к каталке. Раньше преступников казнили, сейчас преступников "корректируют". Но комната все та же, видевшая сотни приговоренных и тысячи тех, кто наблюдает за экзекуцией сквозь зеркальную стену.

  "Стервятники боятся смотреть в глаза", - старая индейская мудрость, памятью о детстве, о книгах, о мечтах.

   Короткий поцелуй присоски вцепившейся в кожу. Темный сон, гасящий сознание. Когда-то вслед за снотворным подавался яд, останавливающий сердце - сейчас же мириады искусственных вирусов вбрасываются в кровь, вступают во взаимодействие с нейронами, меняют параметры биологических полей: "корректируют". "Рой" - так это называли в газетах. Панацея от рака. Спасение миллионам... И наказание. "Прививка добра" - заменившая казни. С каталки встает уже инвалид - человек не способный на насилие, всплеск эмоций, выброс адреналина и вместо агрессии, страшная боль скручивает преступника. Гуманно и жестоко. Нет. "Рационально"... Это самое важное.

  Все это Питер поймет позже. Когда будет стоять подобно смиреной овце, отдавая грабителям содержимое своего тощего кошелька, когда будет валяться в судорогах рядом с пистолетом, из которого он не может даже убить себя, когда и память о прошлом причиняет боль. Он поймет иронию своих палачей, наказавших его чем-то, что страшнее смерти.

   Но он до сих пор не может понять, что же не сработало в программе его внутренних стражей и палачей. Там, в темной подворотне наполненной тенями от далеких уличных фонарей, при виде бьющейся в руках подонков женской фигурки, произошло то, чего не могло случиться никогда. Питер знал это, но ведь это случилось. Он просто шагнул в тьму подворотни. На короткий миг он смог стать самим собой. Спокойная ярость боя, тело вспомнившее долгие уроки. Четверо врагов корчащихся на земле. Наивно-восхищенные глаза незнакомой красавицы, ее рука в его ладони...

   Боль пришла только потом. Страшная как никогда. Длящаяся целую вечность. Но не способная убить. Ведь в легкой смерти ему тоже отказано.

   В себя он пришел уже в этом кабинете, на этом самом диване. Рядом была Анни. С тех пор она почти всегда была рядом. Анни - половинка, дарованная ему судьбой. Его любовь, его жизнь...

   Он вновь поцеловал заплаканное лицо, слизнув соленые капельки. Теперь он не боялся слез. Слезы действительно даруют облегчение... Хотя как же он напугал посетителей того кафе, в которое он забрел через пару дней после коррекции - рыдающий здоровяк, это ненормально... и страшно. Ведь слезы - это удел женщин и детей.

   Он ухмыльнулся.

  --Чему ты улыбаешься? - всхлипнула Анни, удобнее устраиваясь у него на коленях. И тихо шепнула:

  --Пит, зачем?

  И в который раз он не ответил. Он не знал зачем, но он не хотел сдаваться. Сейчас, когда у него есть Анни, он должен быть самим собой. Капитан Питер Редуайт не сдастся.

  --Ведь однажды получилось! - хочет сказать он ей, но мягкие женские губы не дают ему говорить...

   Когда он вновь может думать, комнату уже заполняют густые сумерки, все так же ровно отщелкивают секунды огромные напольные часы собранные еще дедушкой Анни, строго золотятся корешки ее книг с названиями будто из магических сказок: "Механизм перехода между 1q- и 3q-фазами в двумерной модели кристалла." или "Кулоновское увлечение электронов проводимости в пространственно-разделенных двумерных слоях. Приближение эффективных параметров."... Многие из названий он когда-то заучил наизусть, чтобы не очень выделяться среди яйцеголовых коллег и друзей Анни. Впрочем, сейчас эти слова приобрели для него новый смысл. Как-никак он студент третьего курса Универа. Новая жизнь. И любимая женщина, уютно дышащая рядом.

   В наполненной шорохами тишине тонко прозвенел комар. Взмах руки и ощущение неприятной вязкой массы между пальцами.

  --Лишил жизни бедную комариху, - хихикнула Анни.

  --Я защитил любимую женщину, - усмехнулся Питер, щекотнув языком ее ухо.

   Ледяная волна понимания внезапно обрушилась на него. Вскочив с дивана, Питер бросился к столу. Как был, нагой. Включил свет. Жестом остановил всполошившуюся Анни. Каждый месяц он пытался, пытался стать самим собой. Пытался и не мог. А сейчас...

   Выцветшая фотография под стеклом на столе: восемь парней в десантных комбезах на фоне огромного, чем-то смахивающего на хищную рыбу, корабля. За эту фотку их ротный едва не переломал им шеи - плохая примета сниматься на фоне бортов.

  "Ты был прав, ротный", - мысленно признал Питер.

  Он смотрел на лица парней, которых уже не было в этом мире. Он вспоминал.

   Перед глазами вновь плыла пыльная, запорошенная красной пылью, дорога. А на обочине четыре головы. Отрезанные головы инженеров. Замученная Джул закутанная в блестящий саван фольги. Сожженная "мирными" броня... Ухмыляющиеся лица тех, кто медленно режет горло связанному, извивающемуся на земле пареньку в камуфляже - кадры с кассеты захваченной в бою.

   Лицо над стволом пулемета, хвостик жестких волос... Вопль:

  --Ананасы!!!

  Лицо, как у тех... С кассеты "Ананасвидео". Вожделеющий чужой крови хищный оскал.

   Питер жмет на спуск автомата, короткая очередь - голова "ананаса" разлетается брызгами крови и осколками черепа. Рядом хлопает подствольник Расмуса. Бой.

   Какое-то мгновение Питер стоит, ожидая волны боли. Но боль не приходит. Вернее с ним только та боль, что всегда была с ним. Ведь он не убийца, он просто исполнял свой долг.

   Вновь перед глазами грязные дороги. Колонна бронемашин, пестрые тряпки вдавленные в месиво грязи. Все знают, что это за "тряпки". На войне всегда бывают невинные жертвы... Догорающие хижины. Он сам отдающий приказы... Война.