— Казин! — воскликнул Саша Туманов. — Он!

— На кухлянке и на волосах растаял снег, — проговорил Тимофеев. — Очевидно, убили на улице, а потом затащили. Вот варежка его.

— Н-нет, — неуверенно прошептал Туманов. — Я такую видел у его пасынка, у Владимира, когда тот приходил к Медведеву выписывать лицензию на отлов соболя.

— Пасынка, говоришь? — переспросил майор; — Как он сюда попал?

— Не знаю, — ответил Саша.

— Это я так… Скорее себя спросил, — и майор продолжал осмотр. Около печки он увидел плевки табачной жвачки.

— Казин жевал табак?

— Жевал? Зачем же старику жевать табак?

— Жуют… некоторые.

— Нет. Казин не жевал. И не курил.

— А Владимир?

— Тоже.

— Значит, это следы третьего.

— Какого третьего? Что же здесь произошло?

— Пока трудно сказать. Если Казин-старший убит на улице, значит, вся трагедия разыгралась там. Жаль, уже темно. Придется ждать утра. Судя по трупу, после убийства прошло больше суток. Не боишься спать в землянке?

— Нет.

…Спозаранку, едва рассвело, Тимофеев и Саша облазили откос, проваливаясь по пояс в снегу. Майор нашел окровавленный лоскут материи, оторванный, по всей вероятности, от нижней рубахи.

— Владимир ранен, — сказал майор.

— А может быть, тот, третий?

— Нет. Видишь, ручной шов. Вряд ли тот одет в белье, сшитое на руках.

Наверху, у землянки, неожиданно послышался собачий лай и визг.

Майор и охотовед бросились туда. Они увидели, что псы откопали из-под снега труп своего собрата. Саша и Тимофеев с трудом разогнали лаек. Василий. Данилович стал осматривать погибшего пса. Ударом дубинки у того был раздроблен череп. Пока Тимофеев занимался осмотром, псы, с остервенением разрывавшие снег, откопали еще одну лайку. Этот пес был убит выстрелом в упор.

Теперь, когда наст около землянки был изрыт, лайки нашли под снегом еще несколько собачьих трупов.

— Это был собачий бунт! — сказал Саша. — Собаки набросились на чужого. Значит, Володи с тем нет, его-то собаки знают! Смотрите! — Туманов показал убитого пса, в зубах у которого остался кусок меховой кухлянки. — Это, Василий Данилович, волчий мех. Камчадалы не шьют кухлянок на волчьем меху.

— Да, пожалуй… Сколько же собак у него осталось?

— У чужака-то? Пять, самое большее шесть. Больше двенадцати обычно не запрягают. Он погубил чуть не полторы упряжки. Здорово бунтовали псы.

— Так…

Майор долго стоял у входа в землянку и всматривался в густую сетку медленно падающего снега. Где-то там, на северо-востоке, за грядами сопок шел по тайге враг.

Тайга молчала. Холод пробрался под кухлянку и заставил Василия Даниловича вздрогнуть. «Хотя бы снег перестал идти, — подумал майор, — можно было бы выслать на поиски вертолет».

— Давай, Саша, запрягать собак!

Впрочем, «запрягать» относилось только к Туманову. Сам Тимофеев мог лишь стоять в стороне и смотреть на ловкую и быструю работу молодого зоотехника. Это было досадно. Василий Данилович в который раз подумывал о том, что, живя на Камчатке, ему следовало бы научиться премудрости езды на собачьих упряжках. Тут трудно было отговориться нехваткой времени. Подобное искусство — часть обязанностей офицера, несущего службу в здешних краях.

Но пока Саша запрягал собак, у Василия Даниловича нашлось достаточно дел. Он тщательно заделал вход в землянку под корнем лиственницы, чтобы досужий и голодный зверь не смог попасть в нее. Сюда еще предстояло вернуться. Одно дело — версия, согласно которой Тимофеев считал, что Казина смертельно ранил его пасынок, другое — скрупулезное ведение следствия. Ведь нельзя сбрасывать со счетов одно немаловажное обстоятельство: почему Владимир убил своего отчима, при каких обстоятельствах? Гораздо естественнее предположить, что напарника уничтожил тот, кто сейчас пробирается к океану. Характер ранения: то ли разрывная пуля, то ли охотничий «жакан» — вещь еще спорная. Это обстоятельство, как и многие другие, тоже предстоит выяснять и решать в ходе следствия.

Исчезновение похитителя

Радист вошел в казарму, стараясь не шуметь. Отовсюду несся могучий солдатский храп. Радист чиркнул спичкой. При слабом огоньке он едва различил фигуры спящих. Вошедший присмотрелся к обуви. У одной кровати стояли унты из собачьего меха. Радист подошел к койке и тронул за плечо лежащего на ней человека.

— Паша! Паш! — шепотом позвал радист.

Спящий что-то промычал в ответ.

— Паша! Метеосводку получил. Мотор прогревать пора! Скоро утро.

— Как погода?

— Ясную обещают, ветер слабый.

— Вторую неделю обещают. Я медведем стал.

— Проясняется. Звезды видно.

Летчик мигом сел на постели и стал одеваться.

— Проясняется, говоришь? Эх, застава Бабенко, застава Бабенко, Крепко мы здесь засели.

Быстро натянув куртку и штаны, пилот сунул ноги в унты:

— Что ж, пойдем посмотрим, как проясняется. Проверим…

Студеный воздух жег горло, щипал нос, щеки. Летчик крякнул и взглянул вверх. Звезды светили тускло. На седом от мороза небе медленно двигались темные тени облаков.

— Действительно проясняется, — повеселел пилот. — Вот это дело. Наконец-то! Засиделись, словно на курорте.

— Подожди-ка, — остановил разговорившегося пилота радист. — Слышишь? Собаки лают.

— Показалось тебе. Едва пурга кончилась — и сразу гости. Так не бывает. Не в метелицу же они шли по тайге. Показалось!

— Нет, не показалось. Лают.

Постовой, стоящий на вышке у въезда на территорию заставы, пронзительно засвистел, вызывая дежурного.

— Где же показалось. Вон и постовой услышал.

— Теперь и я слышу. Кто бы это?

Из дома выбежал, на ходу нахлобучивая шапку, дежурный по заставе. Он направился к воротам. За ним, проваливаясь по пояс в снег, пошли летчик и радист.

Собачий лай слышался все ближе. Вскоре во двор вбежала упряжка. Дежурный, летчик и радист подошли к приезжим.

— Застава Бабенко? — спросил, слезая с нарт, высокий мужчина.

— Товарищ майор! — воскликнул летчик, узнав Тимофеева. — Вот здорово! Опять встретились. Вовремя прибыли, к хорошей погоде.

Дежурный докладывал, что за истекшие сутки на заставе никаких происшествий не было.

— А вчера, позавчера?

— Ничего. Все спокойно.

— Черт возьми! — не выдержал Тимофеев. — Начальник у себя?

К приехавшим спешил капитан Бабенко.

— Наряды были усилены? — обратился к начальнику заставы майор.

— Так точно.

— Что ж, — сухо сказал Тимофеев. — Пойдемте в дом. Поговорим.

— Надо прогревать мотор, — сказал, обращаясь к радисту, летчик. — Видно, работенка будет.

— Пожалуй! — весело отозвался радист.

У нарт остался Саша. Он хлопотал с собаками. Те, которых он выпряг, уже рыли в сугробе ямки для отдыха.

В кабинете начальника заставы Тимофеев тяжело опустился на стул.

— Товарищ Бабенко, — обратился он, наконец, к начальнику заставы, — попросите, пожалуйста, электрика увеличить обороты, чтобы свет не мигал. Удивительно раздражает.

— Хорошо.

Бабенко передал распоряжение дежурному.

— Так. Значит, нарушитель не появлялся на линии границы?

— Нет, — ответил начальник заставы. — Я уже вам докладывал. Охраняемый участок усиленно патрулируется. Вся застава на ногах. В пургу мы особенно тщательно следили за побережьем.

— Вы полностью исключаете прорыв?

— Полностью исключаю, товарищ майор. За последние две недели — ни одного следа лыж…

— Куда же он мог запропаститься? — скорее себя, чем кого-либо спросил Тимофеев. Он встал и подошел к висящей на стене карте участка.

Густо-зеленое поле тайги на ней чередовалось с коричневыми пятнами высоток. Вдоль всего восточного побережья полуострова протянулись гольцовые безлесные сопки, и только на северо-востоке между ними образовался разрыв: своеобразные ворота к океану. Здесь-то и пролегла тропа, по которой, как предполагал Саша Туманов и как объяснил дед Филипп, должен был двигаться похититель. По расчетам Тимофеева, ему пора бы уж выйти на берег океана и попасть в руки пограничников. Однако этого не случилось.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: