– Предпочитаете папиросы или сигары? – Цорн пододвинул ящичек с многочисленными отделениями и пояснил: – Вот египетские папиросы, турецкие, гаванские сигары «Вегуэрос», «Регалия Байрон», – в продаже не найдете, – это из Суматры, Явы, Виргинии…

Престо поблагодарил и взял «Вегуэрос» – лучшее произведение Гаваны. Цорн закурил папиросу.

– Когда мне вчера сообщили, что к нам пожаловал сам Тонио Престо, я, признаться, сразу не поверил. Неужели вы решились изменить свою внешность?

Цорн смотрел прямо в лицо Престо, любезно улыбался, но не смеялся, что немало удивило Престо. Цорн, очевидно, умел великолепно владеть собой.

– Почему бы и нет? – ответил Престо вопросом на вопрос.

Цорн сделал паузу, улыбнулся еще шире, обнажив прекрасно сохранившиеся белые длинные зубы, и сказал:

– А вы можете поручиться, что ваши поклонники не учинят надо мною суда Линча?

Престо улыбнулся, в свою очередь, и едва не проговорился о вчерашней посетительнице.

– И дело не только в этом, – продолжал Цорн. – Я сам не уверен, имею ли право произвести над вами метаморфозу.

«Не хватает еще того, чтобы Цорн отказался!» – с волнением подумал Престо и сказал:

– Но ведь вы делаете их десятками?

Тонио волновался и был особенно смешон. Но Цорн по-прежнему только улыбался. Железный человек!

– Я здесь пробыл всего несколько часов, – добавил Тонио, – и уже видел столько товарищей по несчастью…

– Да, но вы составляете исключение. Исключение даже в моей, несколько необычной практике, – возразил Цорн. – Для всех моих пациентов их физическая ненормальность является лишь печальным побочным обстоятельством. Она лишает их многого, не давая ничего ни им, ни обществу. Они ничего не теряют и выигрывают все. Совершенно иное положение с вами. Ваша внешность неразрывно связана с вашим творчеством, с вашими публич ными выступлениями…

«И он о том же!» – с досадой подумал Престо и крикнул:

– Я не раб публики!

– Разумеется, вы свободный американский гражданин, – ответил Цорн. – Но я сейчас говорю не о вас, а о себе. Согласитесь, что вы представляете совершенно исключительное явление природы, как неповторимое произведение искусства… Вы видели химер на парижском соборе Нотр-Дам? Они очень безобразны, и в то же время в них есть своеобразная красота. Что сказали бы о человеке, который разбил бы химер и на их место поставил благообразных херувимов? Не называли бы его вандалом и варваром? История никогда не простила бы ему этого. Он опозорил бы свое имя. Я не хочу, чтобы это было мое имя… Боюсь, что вы и сами не обдумали до конца всех возможных последствий нашего намерения… Вы знаете, что моя врачебная практика – мой жизненный базис. Но я готов отказаться от гонорара и вернуть вам его, чтобы только не брать на себя такой огромной ответственности.

– Значит, вы отказываетесь изменить мою внешность? – упавшим голосом спросил Престо. В этот момент он выглядел глубоко несчастным. Неужели все его мечты о новой жизни в новом теле, о личном счастье рушатся?

Но не удрученный вид разжалобил Цорна. Его вообще едва ли можно было разжалобить. Цорн совсем не собирался упустить такого выгодного пациента. Однако это действительно был трудный случай в его практике. Вне сомнения, перевоплощение Престо произведет шум во всем мире. Конечно, Цорна не подвергнут суду Линча. Но возможно, что газеты будут бранить его, и еще неизвестно, послужит ли это для него новой рекламой или же повредит практике. Да и излишняя реклама была нежелательна Цорну. Он имел достаточную практику, привлекая клиентуру из самых состоятельных классов. Широкая публика о нем мало знала, представители власти не интересовались им, и это было ему только на руку: шум мог привлечь нежелательное внимание медицинских организаций, и тогда, кто знает, чем все это кончится! В лучшем случае – убытками, превосходящими гонорар Престо, чтобы погасить весь этот шум и замять дело. Поэтому он хотел всячески оградить себя и даже установил в кабинете аппарат, который записывал на валик весь разговор с Престо. В случае надобности Цорн мог доказать, что он сделал все возможное, что он сам усиленно отговаривал Престо.

Цорн развел руками и сказал:

– Ваше уродство – такая же болезнь, как и всякая другая. И потому, как врач, я не имею права отказать вам во врачебной помощи. – Эту и последующие фразы он сказал особенно громко и отчетливо. – Это очень сложный конфликт, и лучшим выходом из него может быть добровольный отказ от вашего намерения. Поэтому я могу лишь просить вас, убедительно просить отказаться от вашего намерения. Обдумайте еще раз все хорошенько. Подождем день-два. И если вы придете к решению…

– Мое решение твердо! – воскликнул Престо. – И два дня ничего в нем не изменят.

Цорн вздохнул, еще раз развел руками.

– Ну что ж! Этим самым вы принимаете всю ответственность на себя. – И уже другим тоном, как врач, он спросил Тонио: – На что вы жалуетесь, мистер Престо?

– На судьбу.

Цорн с видом понимающего человека молча и сочувственно кивнул головой и сказал:

– Судьба для нас, современных людей, всего только закон причинности. Поэтому мы больше не умоляем судьбу. Мы сгибаем ее в бараний рог… Вы последний больной. Прием у меня окончен. Пойдемте в парк и там побеседуем, – добавил он, посмотрев на часы.

Престо и Цорн шли по дорожке, усыпанной желтым песком, направляясь в отдаленную часть парка.

– Итак, вы жалуетесь на судьбу? – повторил Цорн.

– Да, – горячо ответил Престо. – Почему один человек рождается красавцем, а другой уродом? И это уродство, как проклятие, как печать Каина, неизменяемо, если не считать медленного возрастного изменения от младенчества до старости?

Цорн покачал головой:

– Вы не правы. Вы совершенно не правы! Не только наше лицо, но форма всего нашего тела не представляет собою чего-либо стойкого, неподвижного. Они подвижны и текучи, как река. Тело наше непрерывно сгорает, улетучивается, и на месте уплывшего все время строится новое. Через мгновение вы уже не тот, что были, а в продолжение примерно семи лет в вашем теле не останется ни одного атома из тех, что составляют сейчас ваше тело.

– И тем не менее сегодняшний я как две капли похож на вчерашнего, – со вздохом сказал Престо.

Цорн улыбнулся. Но это была не обидная для Престо улыбка. Доктор улыбнулся его словам, а не жестам.

– Да, иллюзия постоянства форм имеется. Но эта иллюзия получается оттого, что формы тела строятся вновь по тому же самому образцу, как и тело «уплывшее», сгоревшее в обмене веществ, исчезнувшее. А строится тело в том же самом виде только потому, что органы внутренней секреции своими гормонами направляют строительство по раз намеченному плану.

– Но разве это не говорит о постоянстве форм?

– Ни в коем случае! Отлитая из бронзы статуэтка не изменяется, пока время не разрушит ее. Она имеет устойчивые формы. Иное дело – формы нашего тела. Довольно одной из желез внутренней секреции начать работать с малейшим отступлением от определенного плана, и формы нашего тела начнут изменяться. Да вот не угодно ли посмотреть на этих больных.

Навстречу им по дорожке сада шел человек гигантского роста. Пропорции тела его были неправильны. Он имел чрезвычайно длинные ноги и руки при коротком туловище и маленькой голове. Несмотря на свой огромный рост, у великана было совершенно детское выражение лица. Увидев доктора Цорна, он начал оправлять свой костюм, как мальчик, который боится получить замечание от взрослого.

Гигант поклонился врачу и прошел мимо.

– Видите, какой гигант? Нормальный рост европейца колеблется между ста шестьюдесятью двумя сантиметрами у итальянцев и ста семьюдесятью семью у норвежцев. А рост этого великана – двести тринадцать сантиметров. Ему всего семнадцать лет. До десяти лет он рос совершенно нормальным ребенком, а потом вдруг начал неудержимо тянуться вверх. Почему? Потому, что у него передняя доля придатка мозга – гипофиза – начала развиваться слишком быстро, или, как говорим мы, врачи, это результат гиперфункции, то есть усиленной деятельности передней доли гипофиза. А вот карлица – смотрите вправо. Ей тридцать семь лет, а рост ее всего девяносто семь сантиметров. Задержка роста у нее произошла потому, что функция щитовидной железы была ослаблена.