- Думаю, товарищ полковник, мы проведем эти мероприятия организованно. Конечно, прежде всего надо попытаться убедить людей, что они не правы и их действия граничат с преступлением. Мы, конечно, с начальником вашего политотдела побеседуем, с некоторыми командирами из семей, переселившихся стихийно. А чтобы у них не было предвзятого мнения, будто мы прокуроры и следователи, вначале устроим для всех лекцию. Ведь мы политработники и наше дело убеждать людей вескими, аргументированными фактами. Наиболее сознательные вернутся в прежние квартиры, а кто будет упорствовать, можно привлечь к ответственности… А тем временем выделенные мною товарищи изучат и доложат мне суть дела с жалобой жены Канашова. Она буквально забросала командующего и члена Военного совета письмами и в последних грозится писать в Москву Наркому обороны. Вот полюбуйтесь, - и полковой комиссар извлек из портфеля подшивку писем.
- Эдак листов около сотни… Квартиру у нее отбираете, а пришла к вам за помощью - отругали матом и выставили за дверь.
Русачев промолчал.
- Ну, это ладно, разберемся…
…На другой день с утра по всему военному городку были расклеены красочные афиши. Они извещали, что вечером во вновь отстроенном клубе (который также еще не был принят) состоится лекция для жен командного состава на тему «Жена - боевая подруга командира и ее роль в семье». Приглашались и командиры, не уехавшие в лагерь.
В тот же день Марина Саввишна, встречаясь со многими женщинами, говорила:
- Ну, бабы, готовьтесь ответ держать перед большим начальством.
Некоторые жены, у кого мужья были вызваны на беседу с представителем округа, оробели.
- Боязно как-то, Саввишна. А что, как и впрямь будут судить за самоуправство? Ведь у нас дети?
- За правду нелегко стоять, - отвечала Марина Саввишна. - Мне, думаете, легче, чем вам? Мой-то со мной вторую неделю не говорит, ходит туча тучей…
Еще задолго до начала лекции клуб наполнился народом. На лицах многих женщин угадывалось смущение. В самых задних рядах разместились командиры - соучастники этого стихийного переселения. В назначенный час зал был набит до отказа. Сидели на стульях, табуретках, принесенных из дому.
Лекция была интересная. Полковой комиссар с закрученными штопором усами быстро овладел вниманием аудитории. Да и не могли эти люди быть безразличными, коли речь шла о жизни, быте, поведении, о их любви к мужьям, о воспитании детей, - словом, о новой семье социалистического общества. Докладчик говорил вдохновенно, приводил немало примеров о подлинной боевой дружбе женщин - жен революционеров-демократов, о глубокой, настоящей любви Маркса и Женни фон Вестфален, Ленина и Крупской.
Полковой комиссар, закончив свою лекцию под бурные аплодисменты, радостно про себя отметил: «Первая поставленная цель достигнута. Теперь надо заставить кого-нибудь выступить и публично покаяться».
Представитель из округа предварительно побеседовал с заместителем комдива по политчасти Коврыгиным и попросил подготовить два-три выступления жен командиров. Коврыгин долго уговаривал Аржанцеву и еще одну жену. Он и их квартирный вопрос обещал решить в первую очередь, лишь бы они выступили. Даже текст выступления им составил. Председательствующий Русачев объявил, что сейчас лектор ответит на вопросы, а потом будет предоставлено слово собравшимся.
Градом посыпались вопросы:
- Будут ли улучшены квартирные условия для малодетных и бездетных?
Лектор ответил полушутливо:
- Бесспорно, товарищи, но семьи командиров должны уметь жить по-походному, в любых условиях.
Ответ вызвал всеобщее разочарование. Женщины тревожно зашумели.
- Как быть с малыми детьми? Не могут же они ходить в школу за десять километров. Почему не поддерживают наше предложение открыть начальную школу в военном городке? Ведь у нас с осени должны пойти в первый класс тридцать детей.
- Вопрос этот, товарищи женщины, сложный. Сразу на него не ответить положительно. Надо обдумать… Потерпите…
Шум в зале усилился. Представитель уловил недовольство слушателей.
- Почему так долго затянулась приемка нового здания?
- Видите ли, к таким вопросам надо подходить по-государственному. Вы знаете, что у нас везде ведется огромное строительство. Требуется много средств.
Тогда одна женщина не вытерпела и вскочила с места.
- Это мы хорошо знаем! Газеты получаем регулярно. Радио тоже слушаем. Но что мешает комиссии принять готовый дом?
И тут представитель не сдержался.
- Собственно, вы и мешаете. Заселили самочинно…
Но голос его потонул в шуме протестующих женских голосов. Тогда представитель наклонился к Коврыгину и зашептал на ухо:
- Давай выпускай своих ораторов…
- Сейчас, сейчас! - Тот услужливо закивал головой, передал листок Русачеву, и комдив объявил:
- Товарищи, начнем выступления… Вопросы задавайте письменно, представитель округа ответит в конце собрания. Слово для выступления предоставляю жене командира пулеметной роты товарищу Аржанцевой…
Но Аржапцевсй не было. Русачев стоял, тревожно всматриваясь в затемненный зал. Вдруг он увидел, как по проходу пробирается жена Канашова. «Неужели выступит? Эта разделает меня под орех!» Но она подошла и положила записку на стол президиума. Аржанцева писала: «Прошу извинить, но выступить не могу… У меня заболел ребенок», Коврыгин. дважды прочитал записку и изменился в лице. «Вот черт, как обвела ловко!» Он тут же поднялся и попросил слова у Русачева.
- Я думаю, товарищи женщины, надо не доводить дела до неприятностей. Возвращайтесь в свои прежние комнаты, а комиссия примет новый дом - и тогда устроим новоселье… - Коврыгин попытался улыбнуться, но улыбка не получилась. - Верно я говорю?
Шум негодующих голосов пронесся по залу:
- Нет!
- Не можем мы туда-сюда ездить!
- Да что это за издевательство? Детей бы пожалели!
И тут начались стихийные выступления. Из зала вышла пожилая, седая женщина и уверенно прошла на трибуну.
- Может быть, вам еще неизвестно, товарищ представитель округа, где мы жили. Пойдите поглядите, раз в гости приехали. Там, в городе, вам плохо видно наше житье-бытье.
Внимание всех было приковано к этой женщине.
- Мы тут в сыром бараке жили, - говорила она.- Но так больше жить не можем!
Из зала донесся возбужденный голос:
- Они бы еще для нас, как для солдат, койки поставили в три яруса.
Представитель округа поднялся и бросил в темный зал:
- Трудно, знаем, что трудно… Вы правы, товарищи женщины, но общежитие прививает людям чувство коллективизма, сплоченности, взаимной выручки. А она вам нужна не меньше, чем вашим мужьям, которые руководят войсками.
Седая женщина, стоявшая на трибуне, прервала его:
- Попробуйте сами так пожить, товарищ полковой комиссар, хоть один денек… На двадцать живущих семей в бараке три крана в общем умывальнике и одно отхожее место.
Дружный смех потряс зал. И даже в президиуме не удержались от улыбки.
- Да, но как вы, сознательные женщины, могли решиться на такое преступление? Вы же подводите своих мужей!
Женщина медленно сошла с трибуны и кивнула головой в зал.
- А вы их спросите, товарищ полковой комиссар. Каждая, я думаю, даст вам ответ.
Сказав так, она ушла и словно растаяла в полутемном зале.
- Разрешите мне слово, - поднялся из рядов высокий и пожилой старший политрук.
- Пожалуйста, - сказал председатель собрания.
- Кто это? - спросил представитель у Коврыгина.
- Парторг полка Ларионов.
- То, что мы здесь встретились, товарищи, по волнующему нас вопросу, - это хорошо. Хорошо, что некоторые женщины рассказали, как обстоит дело у нас с жильем, но, мне кажется, к решению этого дела мы подошли не с того конца…
В президиуме недоуменно переглянулись, зашептались, в зале началось оживление. А он продолжал:
- Восточная мудрость гласит: «Сколько бы ты раз ни повторял слово «рахат-лукум», от этого во рту слаще не станет». Больше двух домов, что имеется, пока не будет…