Не дожидаясь распоряжения командира дивизиона, Струев развернул корабль на сто восемьдесят градусов. Печуров застыл на крыле мостика, сухим, немигающим взглядом уставившись в море. Лучи прожекторов рассекали тьму. В их свете волны казались непрерывно пересыпающимися сугробами снега. Это впечатление усиливалось тем, что ветер срывал гребни волн, и водяная пыль стелилась над морем, как поземка над заснеженной степью. Никогда еще Печуров не видел моря таким жутким.

Вспомнился ему тот страшный летний день сорок первого года, когда подорвался на мине сторожевик, на котором они служили с Ильей Снастевым. Они, молодые лейтенанты, так гордились своим кораблем, который и в то трудное время успел прославиться боевыми делами. И вдруг этот нелепый взрыв. Через минуту на месте стремительного, грозного корабля на поверхности моря расплывалось огромное пятно мазута, в котором плавали люди. Спасательные пояса — вот все, на чем они держались. Илья еще ругался, что на его поясе порвалась лямка. Моряки помогали друг другу. Потом нагрянули вражеские самолеты и, низко кружась, стали поливать свинцом измученных людей. Пуля впилась Печурову в руку. Илья, разорвав свою рубашку, мокрую, черную от мазута, кое-как в воде перевязал ему рану. А потом все пропало — и Илья, и предательски ясное голубое небо с зловещими тенями «юнкерсов». Печуров очнулся, когда над морем уже полыхал закат, и все вокруг было залито его кровавым светом. На воде держалось всего несколько человек. Никогда не забудет Николай их черных, словно обугленных, лиц, на которых, как раны, краснели изъеденные мазутом глаза. Люди по-прежнему поддерживали друг друга. Николай, ослабевший от потери крови, не захлебнулся потому, что на нем оказалось два спасательных пояса. У одного из них не хватало тесемки. Это был пояс Ильи Снастева.

Ночью моряков подобрал наш катер.

Выписавшись из госпиталя, Николай первым долгом отыскал жену Ильи, студентку Лену. Она ожидала ребенка. Помогал ей, а потом и ее сынишке чем мог. В них он видел родных людей. А сколько счастья доставлял ему маленький Сашок! Мальчуган, повзрослев, потянулся к морю; любит он его так же, как любил отец.

И вот теперь он потерял Сашу. Что скажет Лене? Склонив голову, стоит на крыле мостика пожилой капитан 1 ранга. Никто не знает, что переживает он, какая адская боль стиснула его сердце.

Корабль делает галс за галсом. Прожекторы ощупывают поверхность моря. Но разве просто найти человека в этом кипящем месиве?

Дай волю Печурову, он гонял бы здесь корабль час, два, сутки, неделю. Но каким бы ни было горе, военный человек обязан подчиняться приказу. И просто рассудку. Печуров отогнул рукав реглана, посмотрел на часы. Поиски длятся уже тридцать минут. Если человек не захлебнулся сразу, его убил за это время холод: над океаном осень. И еще… Он не может забывать, что корабль ждут люди, которым грозит гибель. Десятки людей ждут помощи.

К капитану 1 ранга приблизился командир корабля.

— Хороший матрос был, — тихо произносит он.

— Для меня он был как сын, — столь же тихо говорит комдив. — Его отец спас мне жизнь.

Оба замолчали. Наконец Струев спросил:

— Что будем дальше делать?

— Ложитесь на заданный курс.

— На заданный курс? — не понял капитан-лейтенант. — А поиски?

— У нас есть приказ. Он должен быть выполнен. Распорядитесь.

Ушел капитан-лейтенант. Печуров остался на крыле мостика один. Совершенно один. Такого безысходного одиночества не знал он прежде. Погасли прожекторы. А старый моряк все смотрит и смотрит в ревущую, стонущую темноту. Что он видит в этой пустоте? Чего он ждет? Чуда?

С жалостью и тревогой поглядывает командир корабля на неподвижный силуэт на крыле мостика…

Уже рассветало, когда Струев, распахнув дверь, крикнул:

— Нашелся Снастев!

Печуров непонимающе взглянул на него. Смысл слов дошел не сразу.

— Мертвый? — с трудом разжал губы комдив.

— Живой! В лазарет отнесли.

— Где нашли? Когда? — сыпал вопросами Печуров, а сам не слушал ответов — торопился вниз.

Капитан 1 ранга всматривается в бледное лицо юноши, лежащего на постели.

— Саша!

Тот открывает глаза. Серые, улыбающиеся глаза под сросшимися бровями. Сейчас он еще больше похож на Илью Снастева.

— Перепугал я вас всех…

Он сбивчиво рассказывает, что произошло. Волна настигла его на шкафуте. Он сильно ударился головой обо что-то, от боли выпустил из рук штормлеер. Еще бы немного— и оказался за бортом. Но, собрав остаток сил, дополз до какой-то двери, открыл ее. Очередная волна ударила в дверь, и его отбросило в глубь помещения. Больше он ничего не помнит.

Моряки обшарили весь корабль, но никому и в голову не пришло заглянуть в хлеборезку. Матроса нашли коки, когда пришли за хлебом к завтраку.

В постели Саше не лежится.

— Скажите доктору, чтобы отпустил меня. Там товарищи без смены вахту несут.

— Ничего. Отдохни, — говорит ему Печуров. — Пока без тебя управятся.

Он не может оторвать глаз от этого мальчишеского лица, ставшего ему еще более родным.

— Ты сегодня настоящее крещение выдержал, сынок. Ты будешь таким же моряком, как отец.

Забинтованной рукой Саша стирает капельки со щек Николая Николаевича. Нет, это не слезы. Не такой человек капитан 1 ранга Печуров. Это просто следы брызг. Ведь реглан на нем весь мокрый. Матрос внимательно вглядывается в лицо комдива. Моложавое оно, но сколько на нем глубоких морщин. Кажется, за эту ночь их еще прибавилось…

Появился рассыльный.

— Товарищ капитан первого ранга, вас приглашают на мостик!

Значит, прибыли к месту назначения. Сейчас командир дивизиона будет руководить спасением людей с разбитого штормом судна. Придется рисковать. На море не обойтись без риска. Но капитан 1 ранга верит: люди выдержат, справятся!

Тулуп, шлем и валенки еще не просохли. Они тяжелые и пахнут прелым. Особенно противно надевать шлем. Сергей морщится, когда влажный мех касается щек. Но ничего не поделаешь. Нужно снова идти на вахту, на ветер, под ледяные брызги.

Огромный тулуп сковывает движения. Матрос топчется у своего рундука. То не может застегнуть пряжку, то ищет рукавицы, упавшие под ноги. В кубрике тесно. Отдыхающие моряки затеяли шахматный турнир. Болельщики сгрудились вокруг стола, шумно переживают каждый ход. Страстным спорщикам не устоять на месте, они то и дело задевают Сергея.

— Дайте человеку собраться, — урезонивает их старшина 1-й статьи Михайлов. — Ему на вахту пора.

Старшина подходит к Сергею, осматривает со всех сторон, поднимает ему воротник тулупа.

— Теплее одевайтесь, товарищ Сивцов. Наверху как на полюсе.

Голос у Михайлова хриплый. Боцман весь день на морозе. Да и служба у него такая — от одних команд за день горло сдаст. Но сейчас он говорит мягко, обветренное лицо улыбается, и в глазах нет обычного строгого блеска.

Сегодня Сергей впервые заступает на самостоятельную вахту. Днем разговаривал с ним помощник командира. Товарищи замучили своими поучениями. Словно он в командование кораблем вступает. А дело-то у него совсем пустяковое: стой да смотри.

Михайлов провожает матроса до двери тамбура. На прощание жмет руку:

— Надеюсь на вас.

— Не беспокойтесь, — заверяет матрос. — Полный порядок будет.

Захлопнулась за спиной Сергея железная дверь. После яркого света кубрика словно в смолу окунулся. Матрос моргает, чтобы увериться, открыты ли глаза: ничего не видно. Ветер ударяет в грудь, швыряет в лицо пригоршни снега. Ноги скользят по обледеневшей палубе. Низко согнувшись, выставив вперед руки, Сергей бредет наугад.

— Наконец-то! — слышится возглас невидимого напарника. — Давай скорее. Я совсем в сосульку превратился.

Они стоят за небольшим брезентовым обвесом на носу корабля. Глаза Сергея понемногу привыкают к темноте. Теперь он различает припорошенную снегом палубу, а внизу за бортом темно-серую воду, рябую от более светлых полосок — барашков волн.