— Обойдусь без твоих артистов.

— Ну что ты цепляешься за этого юнца?

— Потому что знаю его. А что молод — мы с тобой тоже не стариками родились.

Никитин сказал и поморщился. Не привык он себя в ранг стариков заносить. Но ничего не поделаешь: скоро сорок стукнет — самый пожилой на лодке. Так уж жизнью заведено: подводная служба — удел молодых.

Из рубочного люка выпрыгнул старшина-радист. Лихо отрапортовал:

— Товарищ капитан первого ранга, штаб передал: «Двенадцать ноль-ноль, квадрат восемь».

Сомов взглянул на часы:

— Времени на переход — в обрез. Отправляйся в путь, командир.

— Погоди минутку. — Никитин склонился над люком: — Боцман!

На мостике показался коренастый моряк с эмблемой главного старшины на берете.

— Выбросьте буй, — приказал ему Никитин.

Вскоре у борта лодки заплясал на волне разрисованный белыми и красными полосами поплавок.

— Это еще зачем? — рассердился комбриг. — Лишнее имущество накопил?

— После подберем.

— Да уж, подберешь. Вот прикажу его стоимость из твоего кармана покрыть — будешь ценить казенное добро.

Лодка погрузилась. Спустившись в центральный пост, Сомов и Никитин уселись в креслах возле шахты перископа. В отсеке — тишина. Когда лодка идет под водой, люди неразговорчивы. Словно многометровая морская толща давит не только на корпус корабля, но и на сознание его обитателей.

Неподалеку от Сомова сидят рулевые. Он пригляделся к их работе. Стараются моряки, и выучка чувствуется. Ни одного лишнего движения. Вдруг Сомов уловил еле внятный говор.

— Комбриг нашему штурману экзамен устраивает, — прошептал один из моряков.

Офицер вспомнил: этот матрос стоял у штурвала на мостике.

— Для него, как и для всех нас, каждый поход — экзамен, — столь же тихо отозвался боцман, передвигая манипуляторы горизонтальных рулей. — А вы, чем болтать, ровнее бы курс выдерживали. Это лучшей помощью будет нашему лейтенанту.

От долгого сидения затекли ноги. Комбриг встал, прошелся по отсеку. Остановился за спиной штурмана. Его рабочее место — тесный, загроможденный приборами закуток в углу отсека. На низком столе развернута карта. В бронзовом стаканчике дюжина остро отточенных карандашей. Штурман согнулся над столом. Даже не видя его лица, можно определить, что он очень молод. Тонкая мальчишеская шея, острые плечи. Одет штурман в темно-синий китель. Поеживается от холода, а куртку не надевает. Только лейтенантам свойственно такое щегольство.

Крутов производил какие-то расчеты на листке бумаги. Ошибаясь, стирал цифры резинкой. Одни лишь штурманы пользуются резинкой, работая даже с черновиком. Аккуратнейший народ!

— Товарищ капитан второго ранга, — не оборачиваясь произнес лейтенант ломким высоким голосом, — через десять минут будем в точке.

— Хорошо, штурман, — откликнулся Никитин. — Объявляю боевую тревогу.

«А здорово он доверяет ему, — подумал комбриг. — Прокладку курса так ни разу и не проверил».

— Слышу шум винтов. Пеленг сорок, — доложил гидроакустик.

Нет, на этот раз не ошибся лейтенант. Вывел лодку точно в назначенный район, где ее дожидались надводные корабли, участвующие в учении.

— Итак, товарищ комбриг, с вашего разрешения приступаем. — Никитин сбросил реглан и поплевал на руки, как заправский забияка, вступающий в драку. — Померяемся, приятели, кто кого!

Гидроакустик все докладывал о кораблях, шедших по направлению к лодке. Их было много. Никитин покачал головой:

— Это что же, всех «охотников» против нас бросили?

— Знают, что иначе Никитина не поймать, — засмеялся Сомов.

Шум винтов уже различали все, находившиеся в отсеке. Разноголосый, грозный, он нарастал, приближался.

— Ну что ж, потягаемся! — расправил плечи Никитин. — Право руля! Боцман, на погружение, глубина восемьдесят!

Лодка беспрерывно маневрировала. Возбуждение боя охватило подводников. Общее настроение передалось и комбригу.

— Еще, еще левее! — крикнул он рулевому, когда шелест винтов настигал лодку с кормы.

— Товарищ Сомов, командую кораблем я! — мягко напомнил ему Никитин.

Сомов в сердцах махнул рукой. Действительно, забылся. Встав в сторонке, он больше не вмешивался.

Палуба дернулась. По команде Никитина электрики враз остановили двигатели, а затем дали задний ход. Шум кораблей пронесся над лодкой. Где-то впереди захлопали учебные глубинные бомбы. Взрывы были слабые: бомбы упали далеко по курсу.

— Ловко одурачил ты их, Павел Иванович! — восторженно отметил Сомов.

Но противолодочные корабли все не отставали. Лодка продолжала увертываться от ударов. То и дело бухали взрывы. Все далеко. Так лодку не поймать!

Из любопытства Сомов подошел к штурману. Тот работал с лихорадочной поспешностью. В руках у него карандаш сменялся транспортиром, циркулем, вычислительной линейкой. Ему надо было отразить на карте каждый поворот, каждое изменение хода. Тонкая паутинка курса на карте, ранее прямая, как натянутая струна, превратилась в клубок.

«Да, друг, вряд ли тебе в этой путанице разобраться», — подумал комбриг, и ему немного стало жалко лейтенанта. Испытание слишком тяжелое для начинающего штурмана. Как бы веру в свои силы не потерял. А парень, видать, дельный, настойчивый…

— Все! — громко выдохнул Никитин, вытирая платком вспотевший лоб. Обветренное лицо его сияло задорной радостью. — Вырвались, честное слово, вырвались!

— Кораблей не слышно, — в подтверждение его слов сообщил акустик.

Сомов от души пожал Никитину руку:

— Молодец, Павел!

— Нельзя иначе при начальстве. А то признает еще, что, и командира надо заменить каким-нибудь бригадным артистом!

Никитин повернулся к Крутову:

— Курс домой, штурман. Всплывем там же, где погружались.

— Есть, всплыть в той же точке! — спокойно ответил лейтенант.

В отсеке опять наступила тишина. Только из угла, где сидел штурман, доносились щелчки лага, отсчитывавшего кабельтовы пройденного пути.

— Пойдем закусим, Матвей Тимофеевич, — предложил Никитин. — Видишь, бачки понесли. Обедать время.

За столом кают-компании разговор велся о только что закончившемся учении. Заместитель командира по политической части, старпом, инженер-механик обменивались впечатлениями о действиях моряков на боевых постах, шутили над своими переживаниями. Неожиданно для комбрига штурман оказался интересным собеседником. Он с юмором разбирал ошибки «противника». Наблюдения его были глубокими и меткими.

Сейчас Сомов внимательно рассмотрел его. Не такой уж он хрупкий, как вначале показался. Пышет здоровьем. На щеках завидный румянец и глаза живые, с хитринкой. Комбригу он все больше нравился. Из этого выйдет толк. Только нужно бережнее относиться к нему. Не прав Павел, что сразу наваливает на лейтенанта непосильную ношу. Ну разве справиться ему с прокладкой курса в таком сумасшедшем танце, который закатил Никитин? Тут и у опытного штурмана голова кругом пойдет. И конечно, Крутов и сам сейчас сомневается в своих расчетах, но признаться в этом не хочет.

Так думал командир бригады и решил пособить лейтенанту.

— Павел Иванович, — предложил он Никитину, — может, всплывем на пару минут? Пусть штурман определится по радиомаякам. И ему облегчение, и у тебя на душе будет спокойнее.

Реакция на его слова была совсем не такой, как он ожидал. Смолкли все за столом. Штурман побледнел, и в его глазах комбриг прочел горечь и обиду. Лейтенант что-то собирался сказать, но его опередил командир корабля:

— Нет, всплывать раньше времени не будем. Сомнения в точности прокладки у нас нет.

Штурман попросил разрешения выйти из-за стола и исчез в люке переборки.

«А малый самолюбивый, — проводил его взглядом Сомов. — И горячий. Под стать Никитину».

Лодка всплыла после того, как штурман коротко доложил командиру:

— Пришли!

Сомов и Никитин выбрались на мокрый мостик. Туман рассеялся. Солнце уже клонилось к горизонту, но после электрического освещения отсека все вокруг было настолько ослепительно, что резало глаза.