Воспрянул мой второй после того боя и черт ему не брат. Он и меня перестал бояться, не то что немца…

Начальнику разведки дивизии и командиру отряда не хотелось прерывать отдых бойцов, но что поделаешь.

— А ну, друзья-балагуры, погуляйте на свежем воздухе минут десять, — сказал начальник разведки не приказным, но достаточно твердым тоном. — Мне гостей надо принять в вашем «отеле»… Ферштеин? — как говорят наши соседи спереди.

— Об чем речь, — радушно, по-хозяйски отозвался рассказчик. — Все мы «кронштейн». Милости просим, располагайтесь, как дома.

— Только вы там снаружи не очень-то резвитесь, — бросил вслед уходящим бойцам начальник разведки. — Весь передок взбаламутите, а нам тишина нужна…

— Не, мы тихо, — сказал, выходя, заводила и что-то добавил вполголоса.

Снова сорвался смех, но уже потише, сдержаннее.

— Ну, народ, — с восхищением произнес начальник разведки, разворачивая карту на земляной лежанке, застеленной плащ-палатками. — По три-пять атак каждый день отбивают, в контратаки по два-три раза на дню ходят, а чуть затишек — как дети… Смотрите сюда…

Подсвечивая фонариком, начальник разведки показал на карте участок, где сосредоточился сейчас отряд, и место перехода переднего края.

— Здесь сплошной линии обороны у противника нет. Не закрепляются, надеются на скорое продвижение вперед. Останавливаются на ночь — обогреться, поесть, пополнить боеприпасы в населенных пунктах. По данным разведки, сегодня они сосредоточены в Бакаеве, Хованском, Кремееве.

— Это хорошо! — удовлетворенно сказал капитан Шевченко. — Обстановка для перехода линии фронта подходящая. Есть надежда, что удастся без шума выйти в тыл противника.

— Пройдете спокойно через лес между деревнями Беляево и Хованское, а дальше… Это уж как вам приказано.

— Ну и добре, — сказал Шевченко.

— Проводника вам не нужно?

— Нет. Спасибо вам за все.

— Ну, удачи вам!

На переднем крае застыла тягостная напряженная тишина, которая хуже самого сильного огня, ибо таила в себе что-то неожиданное, зловещее. Даже ракеты не взлетали в небо. Начавшаяся еще с вечера метель превратилась в сильную пургу. В морозной мгле почти незаметные на снежном поле мелькнули белые цепочки лыжников и растворились в темноте. Обходя немецкие гарнизоны, расположенные в населенных пунктах Подмосковья, отряд уходил на запад.

Проскочив линию фронта у лесной опушки южнее деревни Бакеево, отряд торопился как можно дальше за ночь уйти от переднего края. Обходя стороной деревни Бакеево и Еремеево, бойцы видели огни в некоторых деревенских домах, слышали обрывки залихватских песен на чужом языке.

— Ишь ты, гуляют шакалы, — с ненавистью проговорил младший сержант Базиров, останавливаясь и поправляя лыжные крепления. — Шандарахнуть бы по этим пижонам хотя бы одной гранатой.

— Я тебе шандарахну, — погрозил командир взвода старший лейтенант Брандуков.

— Выходит, так и будем в наблюдателях ходить.

— Наступит твой час, Базиров, уймись!

Заманчиво было ворваться в Еремеево, которое находилось в шести километрах от переднего края и наделать там шуму-грому. Но ввязываться в бой было пока не время. Задача состояла в том, чтобы поглубже проникнуть в тыл противника и уже там начать свою боевую работу.

Перейдя шоссейную дорогу Истра — Солнечногорск, отряд сделал короткий привал в лесу неподалеку от деревни Сысоево. Лыжники уже прошли более десяти километров.

К командиру подошел старший лейтенант Брандуков:

— Товарищ капитан. Там тянется провод. Очевидно, телефонная связь между гарнизонами фашистов.

— Может, резанем, комиссар?

— А какой резон? Только дразнить? Придут да восстановят. Не сидеть ведь здесь, караулить обрыв.

— Вот именно покараулим. До первого «языка».

— Верно, командир. «Язык» нам сейчас очень кстати. Значит, делаем засаду?

— Да, время у нас еще есть. Возьмем пленного, допросим и до рассвета сумеем еще километров двадцать — двадцать пять отмахать.

…Минут через тридцать на линии появились два немецких связиста, как выяснилось, из батальона связи 216-й пехотной дивизии: командир взвода связи фельдфебель Гофман и рядовой Флорке. Оба пожилые, небритые, замерзшие, с сосульками под носами, одетые черт те во что. Бойцы Брандукова взяли их без всякого труда: им даже показалось, что немцы сдались довольно охотно и без сопротивления отдали свои карабины и телефонные катушки.

Фельдфебель Гофман на допросе показал, что 216-я дивизия состоит из 348-го, 396-го, 398-го пехотных полков, артполка и ряда отдельных частей. На восточный фронт она прибыла 12 ноября из Франции и уже 16 ноября участвовала в наступлении на Москву. Командует дивизией генерал фон Вернер. В наступательных боях передовые части дивизии потеряли более половины личного состава убитыми и ранеными. В последние дни прибыло несколько маршевых рот для пополнения полков первой линии. Из разговоров офицеров ему известно, что завтра-послезавтра немецкие войска попытаются сломить сопротивление русских на подмосковных оборонительных рубежах и ворваться в Москву. От пленных также узнали, что город Истра и населенные пункты на западном берегу реки Истра, севернее города, заняты немецкими войсками. В связи с этим капитан Шевченко принял решение обойти места сосредоточения немецких частей с севера по льду Истринского водохранилища в направлении деревни Матвейково.

За долгую зимнюю ночь отряд отмахал от линии фронта более тридцати километров и оказался в лесах в 14 километрах западнее Истринского водохранилища.

Шедший впереди охранения лыжников командир взвода старший лейтенант Алексеев остановился.

— Я, кажется, слышал выстрел из ружья, — доложил он командиру отряда.

— Мне тоже так показалось, — подтвердил тот, останавливаясь и опираясь на лыжные палки. — Но, может, это дерево треснуло на морозе или лед на реке?

— Не похоже…

— Значит, выстрел, но чей? Кто в такую пору на охоту ходит! Надо проверить.

— Есть! Сейчас сделаем круговой досмотр.

— Хорошо. Действуйте, а мы малость передохнем.

Командир взвода укатил с группой лыжников в ту сторону, откуда донесся выстрел. Вернулся он довольно быстро и привел с собой низенького, юркого, при бороде-лопате, старика со старенькой тулкой-курковкой.

— Вот он — стрелок, — кивнул на старика Алексеев. — Крестится, божится, что не он палил, а левый ствол порохом пахнет. Свеженьким.

— Истинно так… Вот крест господний, — махнул рукой перед лицом дед. — Зачем мне ночью пулять? Рази я сдурел, господин хороший?

— Ты что, очумел, старик, — вытаращил глаза Алексеев. — Что за господин?

— А кто вас знает, как вас величать. Много счас всяких разных в лесах скрывается. А что не стрелял, то не стрелял.

— Не верьте ему, товарищ командир, — настаивал Алексеев. — Выстрел свежий. Он стрелял. Пусть признается. Может, сигнал кому подавал. Немцам или полицаям…

Старик сорвал с головы шапку, в снег:

— Мать честная! Кажись, свои! Ей-богу свои! А я-то думал, чужаки какие переодетые. Наши ведь на восток ушли, под Москвой вон, бьются. А тут свои! Вот радость! Вот диво! Аль ужо расколошматили фрица? Назад его поперли?

— Пока нет, старина, — сказал Шевченко. — Но попрем, погоним, дай срок… И все же зачем стрелял, дед? Сам-то кто будешь?

— Лесник я, дорогой товарищ командир, здешний, тутошний. При этом лесном массиве. Пытаюсь отпугивать вшивую погань от своего кордона. Ночью я постреливаю в местах разных, днем бабка. Закурить у вас не найдется?

Огнивцев достал пачку махорки, сложенную мелким квадратиком газету, протянул старику:

— Угощайтесь.

— От спасибо! Без курева беда. Весь самосад пришлось раздать отходящим красноармейцам… С горя, с досады люто курили… А газетку приберегу. Она поценнее курева будет. Изголодались по слову человечьему. Немцы невесть что брешут: и Москву они вроде взяли, и Красная Армия, дескать, разбита и то и се. Голова идет кругом. А тут газета…