Досаду командира взвода усугубил младший сержант Сандыбаев — его боевой товарищ по Велижскому рейду. Он подполз к Алексееву и вполголоса заговорил именно о том, о чем тот в это время думал:
— Товарищ старший лейтенант! Может, вернемся к Горкам? Мы бы там заарканили хоть полдюжины фрицев. А то просидим здесь без толку… В такую погоду сидят эти шакалы по теплым домам и шнапс глушат.
Алексеев сердито посмотрел на Сандыбаева:
— Не ной, Сандыбай. Без тебя тошно. Не здесь, так в другом месте возьмем «языка». Без него в лагерь не вернемся, понял…
Но не успел он договорить, как услышал тихий доклад сержанта Корытова:
— Едут, товарищ командир. На санях едут, а сколько их, пока не различаю.
— К бою! — скомандовал Алексеев. — Без моей команды огонь не открывать!
Прошло несколько томительных минут и сани, которые тащила крупная сытая лошадь то ли белой масти, то ли облепленная снегом, приблизились вплотную к засаде. В них сидели два немца, закутанные в женские шали. На ногах пестрели крестьянские половики.
— Не стрелять! Возьмем обоих живьем! — скомандовал Алексеев. — Корытов, Сандыбаев и Мисник, вперед! Остальным держать фрицев на прицеле.
Продрогшие на морозе фашисты не успели и ухватиться за автоматы, как были оглушены и обезоружены. Ими, как вскоре выяснилось, оказались майор Шмитке, заместитель начальника артиллерийского склада, находившегося на территории бывшего пионерского лагеря, и ефрейтор Фрайденберг, писарь. Из-под соломы, наваленной на сани, извлекли корзинку из ивовых прутьев с разной снедью и двумя бутылками шнапса и кожаный портфель с документами. Среди них была схема расположения склада и его охраны.
— Вот это улов, вот это класс! — от души радовался сержант Корытов. — А ты, Сандыбай, сомневался. А лошадь-то какая, ты только глянь, Алимхан!
А Сандыбаев уже и сам по-хозяйски оглаживал смирно стоявшую лошадь. Она напоминала ему родные степи Казахстана, родной колхоз, где он был конюхом. Алимхан до страсти любил коней и относился к ним как к разумным существам. И сейчас, забывшись на мгновение, он ласково похлопывал лошадь по шее, теребил ее холку, что-то приговаривая на родном языке.
Словно очнувшись, Сандыбаев решительно подошел к командиру взвода:
— Товарищ старший лейтенант, разрешите забрать коня и подарить леснику. Не оставлять же его немцам.
Алексеев чуть было не согласился, но внезапно его осенила какая-то мысль:
— Это хорошо, Алимхан, что ты так любишь лошадей. Молодец, что и про старика вспомнил. Но есть вещи поважнее. Придется лошадку все-таки вернуть фашистам. Вернее, она сама вернется в то место, откуда вышла, где ее конюшня. Верно я говорю, Сандыбаев?
— Все верно, только…
— Помолчи… Хохлов!
— Есть Хохлов, товарищ старший лейтенант.
— Давай-ка сюда корзинку со всем ее содержимым. Так, облупи пару яиц, если хочешь, сжуй их, а скорлупу высыпь в сани. Теперь водку давай. Открой, бутылку вылей больше половины в снег…
— Товарищ старший лейтенант, зачем же добро губить! Давайте я ее путем опробования уничтожу…
— Разговорчики! Делайте, что говорю.
— Ну, сделал, хотя…
— Вот тебе и «хотя». Закрой бутылку пробкой и в соломку ее поставь аккуратненько, чтобы горлышко чуть виднелось и кружечку их алюминиевую рядом брось.
— Ох, здорово, товарищ старший лейтенант, — восхищенно произнес Хохлов. — Вернется, значит, конек без пассажиров. В чем дело? А в санях пузырек недопитый и все такое. Выходит, загуляли майор с ефрейтором и нечего паниковать…
— Вот именно, дошло наконец? Сандыбаев, заворачивай экипаж назад…
А тем временем в разведывательной группе старшего лейтенанта Брандукова события развивались так. Еще при подходе к шоссе Клин — Новопетровское у жителей деревни Тиликтино разведчики узнали, что в доме отдыха Высоково фашисты разместили склад горючего. Не теряя времени, группа направилась к нему и вскоре скрытно подобралась к его ограждению. Младший сержант Кострикин и рядовой Грищенко насчитали за колючей проволокой тридцать больших цистерн, стоявших в земельной обваловке и на открытых площадках.
На двух невысоких деревянных вышках несли охрану одиночные часовые. Спасаясь от мороза, они часто спускались вниз и устраивали пробежки по тропинке вдоль проволочного забора. У въезда на склад белел облепленный снегом небольшой кирпичный домик. У входа в него стоял солдат с карабином. По всему было видно, что там размещался караул, откуда выходили вооруженные карабинами солдаты для смены часовых на вышках. Ближайшие же бараки, в которых могла размещаться обслуживающая склад команда, находились в 800—900 метрах от караульного помещения. Подходы со стороны леса были скрытыми и не охранялись. На складе, несмотря на плохую погоду, было людно: беспрерывно въезжали и выезжали по дороге, ведущей к Клину, бензовозы на колесном и гусеничном ходу…
Обо всем замеченном Кострикин и Грищенко доложили Брандукову, который, помня указания командира и комиссара, нападать на склад днем не стал, так как еще не была известна численность охраны. Одно дело взвод. А если рота, да еще поставленная на лыжи? Можно провалить операцию. Поэтому было решено устроить засаду на шоссейной дороге севернее дома отдыха и захватить «языка».
Меж тем короткий зимний день угасал, быстро надвигались сумерки. Вьюга не унималась. Ветер, крепчая, посвистывал в дулах автоматов, скрипел сухостоем.
Дорогу Новопетровское — Клин, как убедились днем разведчики, гитлеровцы расчищали и содержали в проезжем состоянии. По ней от железнодорожной станции Волоколамск осуществлялось снабжение горючим, боеприпасами, продовольствием немецких частей и дивизий, наступающих на Московском направлении с запада и северо-запада. Однако разыгравшаяся к вечеру вьюга сделала дорогу во многих местах почти непроходимой.
Уже начало темнеть, когда разведчики залегли в засаду у шоссе. Ветер все усиливался, вздымая снежные вихри. Видимость не превышала 100—150 метров.
— В такую погоду хороший хозяин собаку не выгонит из дома, — сказал невесело сержант Ломов. — У нас, в Сибири, зима суровая, но такой свистопляски я еще не видел. Зря сидим…
— Э, не скажите, нужда заставит пироги со сметаной лопать. Глядишь — кому-то да приспичит или на заправку приехать, а то прошвырнуться на предмет выпить и закусить или их офицерье в Клин шастает к милосердным сестрам, — рассуждал рядовой Метальников.
Словно в ответ на его слова, на шоссе мутно вспыхнули и тут же погасли автомобильные фары. Донеслось сердитое, натужное рычание мотора, визг буксующих в снегу колес.
— Вот они, долгожданные, — весело сказал командир взвода. — Берем живьем. Ломов, Метальников и ты, — указал на третьего, — за мной. Остальным — прикрывать нас огнем.
Командир взвода и трое разведчиков перебежками бросились наперерез машине. В азарте они действовали недостаточно скрытно. Их заметили находившиеся в машине и открыли огонь. Бежавший впереди бойцов Брандуков, словно споткнувшись, неловко упал на дорогу. Увидев это, бойцы, находившиеся в засаде, как по команде, разом ударили по машине из всех видов оружия. Автомобиль круто вильнул, съехал в кювет и заглох. Выстрелов из него уже не раздавалось.
Бойцы в первую очередь устремились к командиру взвода. Но он уже вставал сам, морщась и прижимая к левому плечу рукавицу, из-под которой сочились алые струйки крови, расплываясь в багровое пятно, опустившееся почти до пояса.
— Погодите, — остановил он подбежавших к нему разведчиков и нетвердыми шагами направился к машине. Кто-то открыл переднюю дверцу. Из нее вывалился солдат-водитель и ткнулся головой в снег. На заднем сиденье, словно отдыхая, откинулись на спинку два офицера в шинелях с меховыми воротниками, в фуражках с наушниками. Оба были убиты наповал.
— Работнички! — то ли восхищенно, то ли возмущенно, прерывающимся голосом проговорил Брандуков. — Снайперы, мать вашу… Натренировали на свою голову. Хоть бы одного не добили.
— Обстановка так складывалась, — извиняющимся тоном проговорил кто-то. — Ну, и…