Вражеские танки снова пошли в атаку.

Она была последней.

Домик, сложенный из камня, оказался слабее засевших в нем людей. Он не выдержал и рухнул, погребая в своих развалинах Павла Демченко и двух его товарищей.

Они погибли, но не отступили.

Весть о подвиге Павла Демченко прогремела в полку, о нем узнала вся дивизия. Еще долгие недели и месяцы продолжалась сталинградская битва, все меньше и меньше оставалось в ротах третьего батальона участников того боя, но рассказы о бесстрашном пулеметном расчете передавались из уст в уста, как эстафета.

А в феврале 1943 года, когда враг был разгромлен, изувеченные снарядами стены запестрели памятными надписями. Нужно сохранить в памяти народной места, где бои были особенно упорными. Дошла очередь до стен Дома Павлова, и в число его защитников включили Павла Демченко. Правда, пулеметчик совершил свой подвиг несколько ранее, но тот, кто выводил надписи, не боялся неточности. Все знали, что Павел Демченко — герой Тринадцатой гвардейской дивизии, и невозможно представить себе, чтоб знаменитый дом защищали без его участия…

В эти же февральские дни после разгрома гитлеровцев пулеметчики третьего батальона во главе — со своим командиром Алексеем Дороховым пришли к священному месту, где 22 сентября 1942 года состоялся поединок. Извлеченные из-под руин останки героев-пулеметчиков похоронили с воинскими почестями на одной из центральных площадей города в братской могиле бойцов Тринадцатой гвардейской.

В руинах отыскался и пулемет, который вручили Павлу Демченко в день, когда Тринадцатая гвардейская дивизия переправлялась через Волгу. Теперь, разбитый, искореженный, он стал достоянием истории. Его выставили в музее, чтоб сохранить навечно память о героях-пулеметчиках — Павле Демченко и двух его безымянных товарищах.

Эти трое дорого отдали свои жизни. Попытка гитлеровцев ворваться в здание военторга ни к чему не привела.

Спустя несколько дней сюда пришли бойцы соседнего полка, а седьмая рота возвратилась на разрушенную мельницу, которую занимал поредевший третий дроновский батальон.

Теперь боевые действия третьего батальона и его седьмой, наиболее полнокровной роты, которой командовал Наумов, сосредоточились в районе площади Девятого января.

Именно здесь и происходили бои, ставшие известными всему миру как славная героическая защита Дома Павлова.

В трехстах метрах от берега Волги высится красное кирпичное здание. Его обгорелые после пожара толстые стены изъедены, словно оспой, пулями и осколками снарядов.

Это бывшая государственная мельница № 4. Гитлеровцы именовали ее фабрикой. На своих картах они так и пометили — «Fabrik». Противник придавал зданию огромное значение. Он понимал, что это наиболее удобное место для опорного пункта, пользуясь которым, можно на большом участке выйти к Волге. И была поставлена задача — стереть эту «фабрик» с лица земли. К тому времени, как здесь обосновалась седьмая рота, от мельницы осталась одна лишь коробка. Крыши не было. Но нижний этаж — огромный и очень высокий подвал — все еще был надежно защищен массивным перекрытием. Больше половины подвала устилал двухметровый слой пшеницы. Из горы зерна беспорядочно торчали балки, обломки машин. И лишь высокие стены, исковерканные пулями и осколками снарядов, напоминали о том, что в свое время здание имело несколько этажей. О былых этажах свидетельствовали также и площадки, причудливо нависавшие то тут, то там. В углу, вырастая из груды пшеницы, стояла, почти вертикально, винтовая лестница. Когда-то по ней можно было подняться на чердак, но теперь она вела в пустоту, в никуда.

Ночью в подвале появился Елин. Его сопровождал командир батальона Жуков. Полковник проверял систему обороны третьего батальона и пришел в седьмую роту.

— Пошли, — указал Елин на лестницу и, увязая ногами в сыпучем зерне, направился в угол.

— Зачем вам туда, товарищ полковник? — нерешительно проговорил Жуков. — Место открытое…

— Тогда управимся вдвоем, без хозяина, — обратился он к своему ординарцу, который тоже увяз в рассыпанной пшенице.

Густые брови Жукова сошлись у переносицы. Неужели полковник неправильно его понял?

Но полковник, конечно, ничего дурного не подумал. Елин был уверен в молодом капитане, и естественное беспокойство Жукова за своего командира было понятно. Эх, нескладно получилось, зря обидел человека.

— Ладно, капитан… Знаю, вы не робкого десятка, — примирительно сказал Елин, уступая дорогу прошедшему вперед Жукову.

По винтовой лестнице они добрались почти до самого верха и оказались на хорошо сохранившейся площадке — великолепное место для обзора!

Перед ними предстала обычная для сталинградской ночи картина. В темноту безоблачного звездного неба врывались ослепительные вспышки ракет; огненный серпантин трассирующих пуль пересекал небосвод, словно кто-то задался целью обезображенную, израненную землю разукрасить лентами — красными, зелеными, серебристыми. Где-то там, у противника, один за другим разрывались снаряды нашей артиллерии: из-за Волги раздавались ее раскаты. С наибольшей силой бушевал огненный буран в северной части горизонта: на Мамаевом кургане, который удерживала дивизия полковника Горишного, и дальше на север, там, где заводы «Красный Октябрь», «Баррикады», Тракторный. Туда, на заводские поселки, перемещался теперь нажим.

После жестоких боев наступление противника на район центральной пристани приостановлено. План командующего Паулюса выйти к реке, а затем атаковать Советскую Армию во фланг и тыл ударом вдоль Волга — сорвался. Противник понес огромные потери и на какой-то срок выдохся. Две трети состава погибло в двух фашистских дивизиях, наступавших в этом районе, а также у вокзала, где славно дрался наш первый батальон. Из пятисот танков фашистов осталось не более ста пятидесяти. Но Сталинград 1942 года был для Гитлера важен не только стратегически. Он был необходим политически. И туда гнали с Запада все новые и новые эшелоны с живой силой, с техникой.

В начале третьей декады сентября наша разведка донесла: противник сосредоточивает силы, чтоб ударить на район заводов и заводских поселков. Для Тринадцатой гвардейской боевая задача оставалась прежней — продолжать уничтожение врага в центральной части города, овладеть районом пристани, очистить от противника весь прилегающий район вплоть до железной дороги.

И вот сейчас полковник Елин еще и еще раз изучает передний край своего полка. Предстоит борьба за каждый дом. Борьба сложная, упорная.

Внизу, перед площадкой, с которой Елин и Жуков осматривают местность, совсем недалеко — в каких-нибудь тридцати метрах — мельничный склад, длинное невысокое строение. Теперь это пустая коробка. От нее, перпендикулярно реке, уходит в город железнодорожная ветка.

Еще в полуторастах метрах по обе стороны пути — два одинаковых четырехэтажных дома. Торцовой частью они выходят на площадь Девятого января. Дом слева изрядно побит. Местами разворочена крыша, отвалился кусок стены. Не иначе — бомба угодила. Но зато другой дом, зеленый, тот, что справа, уцелел. Удачно, черт побери, расположены эти два дома! Тот, кто их занимает, контролирует площадь, да и всю прилегающую местность.

— Много их там? — спросил Елин и отнял от глаз бинокль. «Их» — это гитлеровцев.

— Не думаю, товарищ полковник. Разведчики туда ходили.

— Ходили, говоришь? — оживился Елин. — Кого посылали?

— По правде сказать, товарищ полковник, не посылал, сами зашли. Народ такой: куда ни поехал, а мимо не проехал…

— Да, уж такой народ, — согласился Елин. Он снова поднес к глазам бинокль и долго вглядывался в темноту. — Что же они там увидели?

— Говорят, одни гражданские в подвалах.

— Занять оба дома! — приказал командир полка.

— Есть, товарищ полковник! — отчеканил Жуков.

— Продумай и доложи, — переходя с официального тона, сказал Елин, когда они спускались по винтовой лестнице. — Надо будет — подброшу огонька…