В этот момент послышался угрожающий грохот. Вражеский танк шел прямо на Волкова.

Превозмогая нестерпимую боль, лейтенант вскочил и, почти не чувствуя ног, побежал туда, где должны были находиться огневые позиции артиллерийского полка. На бегу Волков жадно искал глазами хоть какой-нибудь ориентир, хоть какую-нибудь примету позиций. А спиной, всем телом чувствовал нацеленные стволы пушки и пулемета.

Танк был уже в сотне метров. Волков старался бежать не прямо, а зигзагами, чтобы помешать прицельному выстрелу. Мелькнула мысль - на зигзаги уходят время и силы, не лучше ли бежать прямо? С каждой секундой тело ждало горячей пулеметной очереди или тугой волны снарядного взрыва. Но вражеское орудие и пулемет молчали. Зато все слышнее, все громче гремел угрожающий лязг гусениц. Повернув на бегу голову, Волков отчетливо увидел траки гусениц, отверстия орудийного надульника, хищное пулеметное рыльце. «Значит, хочет раздавить…» - обожгла мысль. И ноги стали еще тяжелее. Лязг гусениц все приближался. Казалось, уже слышится запах выхлопных газов. А вокруг ни бугорка, ни окопчика, хотя бы маленького, чтобы спрятаться или попытаться обмануть врага.

На какой- то миг лейтенанту показалось, что он стоит на месте, хотя от бега спирало дыхание и темнело в глазах. Пот ручьями заливал лицо, мокрая гимнастерка прилипла к телу. Хотел было сбросить на ходу шинель, но это задержало бы на какие-то секунды бег. И Волков, не останавливаясь, мчался дальше. По грохоту можно было определить -танк шел метрах в тридцати, и это расстояние с каждой секундой сокращалось. Теперь лейтенант лишь опасался того момента, когда смрадное чудище приблизится вплотную и надо будет повернуться, чтобы встретить смерть лицом к лицу.

Вдруг появилась предательская мысль: а стоит ли бежать дальше? И куда? Может, достать пистолет и - конец страху? Но что-то было сильнее этой мысли, и оно несло и толкало вперед - видно, еще теплилась надежда на спасение.

Где же огневые позиции артиллеристов? Справа или слева? И есть ли кто на них? Утром позиции нещадно бомбила фашистская авиация, по ним прошелся артналет. Ездовые, доставлявшие боеприпасы, сообщили: артиллеристам сильно досталось, их окопы и ровики перепаханы воронками, много убитых и раненых.

Наконец впереди мелькнули брустверы, оттуда кто-то выглянул. Или показалось? Волков берет левее, туда, где что-то мелькнуло. До окопа осталось метров двадцать. И вдруг в металлический лязг ворвался решительный голос:

- Лейтенант! Беги, как бежал! Слышишь?!

Преодолев страх смерти, он повернул вправо, мимо спасительного окопа, и сразу же услышал из-за бруствера резкий хлопок орудийного выстрела. Позади что-то сильно, со звоном звякнуло, словно в неподатливый металл вонзилась заноза.

Лейтенант, обернувшись, увидел, как остановился вражеский танк и из его левого борта полыхнул язычок пламени. Быстро увеличиваясь, оно охватило весь борт и перебросилось к башне.

Волков упал на землю, судорожно хватая воздух. Все его тело дрожало от напряжения. Но в голове билось ликующее: «Жив! Жив! Жив!»

Раздался выстрел танка. Лейтенант глянул в сторону окопа. Вражеский снаряд разорвался недалеко от пушки. Но прогремевший второй ее выстрел был вновь точен. «Пантера» окуталась дымом, сквозь который прорвался огонь. «Ага, подбили!» - беззвучно закричал Волков.

Гитлеровцы, открыв люки, пытались спастись, но по броне танка гулко застучали автоматные очереди.

Волков с трудом поднялся и, шатаясь, подошел к артиллеристам. Первым он увидел капитана с оторванным на одном плече полевым погоном. Правая рука безвольно повисла, с нее капала кровь. Капитан, казалось, не обращал на это внимание; сидя на погнутой станине орудия, жадно, глубокими затяжками курил. Рядом лежал автомат.

Второй артиллерист, низенький солдат неопределенного возраста, был, видимо, контужен. У орудия оказался разбитым прицел, а щит продырявлен и погнут. Наводку капитан делал, наверное, через канал ствола, в упор.

При виде лейтенанта капитан попытался улыбнуться. Но губы на черном от копоти лице не слушались его. Волков скорее догадался, чем расслышал, о чем хотел спросить капитан. Прерывисто дыша, лейтенант сообщил:

- Б-батарея мин-номет-тная п-погиб-бла…

К своему удивлению, Волков почти не услышал своего голоса, он показался ему глухим и чужим. А неожиданное заикание угнетало еще больше.

Но капитан все-таки улыбнулся. С трудом поднялся, хрипло сказал:

- Дело сделано… Теперь можно и отойти…

Подошел солдат, тронул капитана за правый рукав шинели. Капитан, видимо, только сейчас почувствовал боль и дал перевязать рану. После этого они втроем пошли в тыл, навстречу угасавшему дню…

Только к утру лейтенант Волков нашел остатки своей минометной батареи. Ее командир лейтенант Евсютин широко раскрытыми глазами смотрел на приближавшегося друга. Обхватив его за узкие плечи, чуть отстранил от себя:

- Да ты седой, Гриша!

Волков тронул себя за голову, словно проверяя седину наощупь.

Прошло несколько дней, и на долю лейтенанта Волкова выпало еще одно испытание. К тому времени полки дивизии уже остановили врага и заделали брешь в обороне. В ответ гитлеровцы начали усиленно бомбить позиции наших войск. Один из ударов вражеской авиации пришелся на минометную батарею, которая перед этим пополнилась людьми и минометами.

В это время лейтенант Волков отправился на полковой КП. Увидев, как фашистский «юнкерс» сбросил на огневые позиции его батареи кассеты с гранатами, решил возвратиться, чтобы помочь пострадавшим. Вдруг самолет круто развернулся и на бреющем пошел навстречу одинокой фигуре, бежавшей по открытому полю. Видимо, у фашистского летчика пробудился азарт сорок первого года, когда в трудные дни нашего отступления гитлеровцы охотились даже на одиночек.

Чуть сбоку прошелестела по земле пулеметная очередь, и лишь потом донесся звук стрельбы. Волков упал. «Юнкере» сделал поворот и снова устремился в атаку. Еще одна пулеметная стежка вздыбила комья мерзлой почвы совсем рядом, задев отброшенную командирскую сумку. От блестящего целлулоида остались лишь мелкие скрученные кусочки.

Волков лежал, не поднимая головы. Через минуту гитлеровец еще раз, уже без стрельбы, прошелся над полем и повернул на запад. Но далеко уйти не успел - это был уже не сорок первый. Из-за горизонта выскочила пара наших «яков» и, сделав горку, стремительно атаковала «юнкерс». Вспыхнув, тот начал падать…

Теперь у лейтенанта голова совсем поседела. С тех пор так и прозвали в полку командира огневого взвода Григория Волкова седым лейтенантом.

НЕ РАДИ СЛАВЫ

Фашистский танк разбив гранатой,

Он не считал, что подвиг это.

С. Кирсанов

Где тот критерий, которым на войне можно точно определить меру подвига?

Принято считать, что наиболее полно могут рассказать о том, как человек воевал, боевые ордена и медали. Ведь награду давали, как правило, за подвиг. Но война знала немало случаев, когда свидетелем подвига был лишь сам свершивший его. А часто бывало и такое: герой узнавал о своем подвиге от других. И удивлялся: вроде ничего особенного не совершил. Да и можно ли было в такой обстановке действовать иначе?

Наградами гордились, но сражались, конечно, не ради них…

Как- то позвонили из штаба полка: срочно вышлите представления на отличившихся в боях на тройском плацдарме. К минометчикам приехал офицер штаба, чтобы помочь написать представления по всей форме. В землянке собрались командир батареи лейтенант Евсютин, командиры огневых взводов. Парторг старшина Зсленков подал Евсютину список личного состава. Начали обсуждать кандидатуры.

- Сержант Акимов,- назвал лейтенант первую фамилию. И сразу же сообщил: - Действовал, как герой. Помните венгерский городок Камендин? Не растерялся, отсек вражескую пехоту от танков. Все вокруг в дыму, враг лупит, а сержант, знай, бросает мины. Одним словом, достоин ордена.