ПЕРВЫЙ АДЪЮТАНТ

…Лучше пройти

с пустым рукавом,

Чем с пустой душой.

М.Луконин

Мне он приглянулся сразу. Стройный, черноволосый, в аккуратной телогрейке, на которой блестела медаль «За отвагу», сержант смотрел на меня озорными глазами, в которых пряталась хитринка. Словно говорил: «Возьмешь к себе - не ошибешься. Не возьмешь - тоже не беда. Все равно воевать нам вместе».

- Фамилия?

- Иванов.

- Давно воюешь, Иванов?

Чуть отвернул лицо, и взгляд скользнул в сторону.

- Недавно…

Больше расспрашивать некогда, скоро снова атакуем. До центра Сталинграда оставались сотни метров.

- Будешь у меня адъютантом. От меня - ни шагу. Остальные обязанности освоишь в ходе боев. Понятно?

Неожиданно для меня сержант обрадовался приказу, залихватски подбросил ладонь к ушанке:

- Так точно, товарищ капитан! Ни шагу от вас!

Так Петр Иванов приступил к своим обязанностям адъютанта командира полка.

В первом же бою я почувствовал: парень не из робких. Не мечется, за чужие спины не прячется, а даже старается быть впереди меня. Особенно когда чувствует угрозу ближнего огня.

- Ты чего раньше батьки в пекло спешишь? - одергиваю адъютанта.

Иванов смущается. Но чуть опасность - снова норовит прикрыть меня.

В Сталинграде нам по-настоящему познакомиться не пришлось. Но вот жестокое сражение закончилось победой, и полк ушел в степное село Бузиновку на отдых и пополнение. Иванов по-прежнему старательно выполнял мои поручения. Однако нам никак не удавалось поговорить по душам. А это нужно было, потому что я все чаще замечал на себе вопросительный взгляд адъютанта: вроде хочет что-то сказать, но не решается.

В Бузиновке одно из моих заданий требовало от Иванова особого доверия. И тут мой адъютант решился:

- Товарищ командир, а вас не интересует моя биография?

Спрашивает с вызовом: мол, поинтересуйтесь - может, и доверять перестанете.

- И чем же она знаменита? - спрашиваю с долей безразличия. А мысленно упрекаю себя: по сути, ведь мне почти ничего не известно об этом разбитном, но в общем славном парне, знаю только, что отличают его смекалка и сноровка в солдатском деле.

- Я ведь в прошлом крупный вор,- бросил он вдруг, как камнем в стекло. И сразу напрягся весь. Ждет, что отвечу.

- И на чем же, Петя, специализировался? На чужих карманах или квартирах?

- На сейфах государственных касс.

Я даже присвистнул от неожиданного признания.

- Мне нарсуд восемь годочков отвалил. Потом за честный труд в местах не столь отдаленных скостили немного, учли мою просьбу, разрешили на фронте получить отпущение грехов.

Вспоминаю: за последние бои в Сталинграде сержант Иванов к медали «За отвагу» добавил орден Красной Звезды.

- Воюешь ты хорошо,- отвечаю ему.- Родина тебе доверяет и не напоминает о прошлых грехах. Такое мое мнение…

- Спасибо, товарищ капитан! - серьезно ответил сержант. И еще раз добавил: - Спасибо!

После памятного разговора Иванов словно переродился. Теперь он воевал, если можно так выразиться, легко и уверенно. Было в нем что-то от знаменитого чапаевского адъютанта Петьки. Да и сам Петр старался подражать своему тезке: как и тот, отличался смелостью, лихостью, а порой и бесшабашностью. Когда надо было доставить в батальон срочный приказ, адъютант был незаменим. Петр обладал какой-то удивительной способностью точно определять место падения бомб, уходить от осколков, умел короткими перебежками проскочить опасный участок артналета, ужом проползти через минное поле. В то же время он был заботлив, находчив в чисто житейских фронтовых делах: умел быстро сварить кашу, заштопать пробитую пулей шинель. Его забота была простой, необходимой, ненавязчивой…

После его откровенного признания мы больше не возвращались к прошлому Петра. Лишь однажды, накануне Курской битвы, не могу вспомнить по какому поводу, на досуге зашла речь о послевоенной жизни. До победы еще дожить надо, а в штабной землянке, слышу, сержант Иванов спрашивает майора Саченко, замполита:

- Поле войны, товарищ майор, наверное, снова будете писать статьи в газетах?

- Это точно, Петя. Буду рассказывать, какой кровью оплачена жизнь,- замполит отрывается от записей, протирает толстые стекла очков.

Я тоже оторвался от карты, развернутой на двух снарядных ящиках, служивших нам столом.

- А ты, Петро, чем займешься? - спрашиваю не без умысла. Интересно, какие мысли бродят на этот счет в лихой голове адъютанта.

Ответил он сразу, как о чем-то заранее решенном:

- Пойду учиться в институт. Чтобы стать управляющим банком.

- Вот это замахнулся! - не удержался замполит.- Банк - и не меньше? Может, бухгалтером?

- Может, и бухгалтером,- соглашается Иванов.- Но только чтобы при деньгах, при государственных. Теперь я буду народную копейку во как беречь,- сержант крепко сжимает кулак.- Сколько же надо отстроить сел и городов, дыр законопатить в народном хозяйстве!…

Мы с замполитом переглянулись: такие планы нас радовали.

В конце июля сорок третьего 229-й гвардейский стрелковый полк ночью форсировал Северский Донец и зацепился за противоположный берег. Сутками шли непрерывные бои. Мы выбивали противника из траншей, отражали его контратаки, отбивались гранатами, схватывались врукопашную. На моих глазах сержант Иванов уничтожил несколько гитлеровцев, а в опасные минуты по-прежнему оказывался впереди меня. Я уже давно понял тактику адъютанта: он прикрывал собой командира от случайной пули.

- Петро, не мешай командовать! - добродушно покрикивал я.- Думаешь, не вижу?

И однажды он ответил, утирая с лица пот рукавом гимнастерки:

- Сильна рать воеводою, товарищ майор. Полк без командира, что туловище без головы.

- Ишь ты! - удивился я такому изречению.

В тот день, когда гитлеровцы прорвались к нашему наблюдательному пункту, адъютант выбежал вперед, прикрыл меня и принял на себя автоматную очередь.

Я не смог даже проститься с Ивановым - вокруг кипел бой. Потом мы, отбив контратаку, продвинулись вперед. Появилась свободная минута. Я надеялся, что Иванов ранен, что его еще можно спасти и он снова возвратится ко мне. Но санитары сообщили: павших в этот день уже захоронили. Среди них был и мой первый адъютант сержант Петр Иванов.

ДОЧЬ КОМИССАРА КУТУЗОВА

Пусть молодость знает, какою ценою

Добились мы этой весны.

Е.Долматовский

Клавдию Кузьминичну Клокову вызвали в Херсонский горком комсомола. По телефону намекнули: повод торжественный - одному из лучших пропагандистов города будут вручать Почетную грамоту ЦК ЛКСМУ.

Вспомнила Клавдия Кузьминична: перед войной вот так же вызвали в райком, вручили комсомольскую путевку на строительство железной дороги в Казахстане. Как много воды утекло с той поры, как много пережито…

Получив грамоту из рук секретаря горкома, Клавдия Кузьминична смутилась. Очень уж дружно аплодировали ей, не ожидала. Когда зал умолк, тихо сказала:

- Некоторые считают, что пропагандистом надо родиться. Может, и так. Я стала пропагандистом еще на войне, в тяжелое для Родины время, под Сталинградом.

…В вагоне-теплушке тепла не было. Его выдували без остатка зимние ветры казахстанских степей. Воинский эшелон буравил снежную круговерть. Медсестра Клава Клокова горячим дыханием оттаивала пятачок в заиндевевшем окошечке на верхних нарах, ловила названия станций, и полустанков. Поезд шел по железной дороге Акмолинск - Карталы, той дороге, в строительстве которой она недавно участвовала как посланец комсомола. Сейчас эта дорога вела на фронт, остановки случались все чаще: буран, как шлагбаумом, перекрывал путь снежными заметами. И тогда из теплушек высыпали красноармейцы и молоденькие лейтенанты в новеньких полушубках, еще не потрепанных ветрами шапках-ушанках, нерасхоженных в походах валенках. Дружно разминали плечи, расчищая путь. Клава заметила: вместе со всеми работал невысокий, но плотный командир со знаками различия старшего политрука.