Впрочем, по словам Ельцина, в интервью американской телекомпании Си-Би-Эс была допущена какая-то ошибка, после чего телекомпания дала опровержение и письменно извинилась перед Ельциным. В чем именно заключалась ошибка, Ельцин не пояснил. Если судить по западным газетам, которые, видимо, отталкивались от упомянутого интервью (например, по английской «Гардиан»), на процитированный выше вопрос о Лигачеве Ельцин ответил не «Да», а прямо призвал Егора Кузьмича уйти в отставку, чего на самом деле не было.

Ельцин рассказал также, что после этих интервью его вызывал председатель Комитета партийного контроля при ЦК КПСС Соломенцев и потребовал объяснений. Ельцин, по его словам, «высказал свое возмущение фактом вызова по такому вопросу и ответил устно на каждый заданный вопрос по интервью». Попытка Соломенцева найти в партийном уставе что-то такое, что нарушил бы Ельцин, поговорив с иностранными журналистами, не удалась. Своей вины Ельцин не признал. Ельцинский переводчик передал Соломенцеву пленку с записью интервью Ельцина.

− Что дальше со мной будете делать, не знаю, но это очень напоминает тень недавнего, недалекого прошлого, − довольно простодушно сказал Ельцин в заключение этой, вступительной части своего выступления на партконференции.

Как видим, после ельцинских интервью у кого-то была, по-видимому, мысль исключить Ельцина не только из ЦК (он еще там оставался), но и вообще из партии. Исключение, однако, не состоялось. Я полагаю, не без вмешательства Горбачева, который, надо думать, посчитал нецелесообразным совсем уж «добивать» Ельцина по партийной линии. Такое добивание лишь принесло бы Ельцину дополнительные политические очки.

Через некоторое время Ельцин сам покинет ряды КПСС, покинет демонстративно, без всякого ущерба для своей репутации, − напротив, укрепляя ее. Но в тот момент, когда проходила XIX партконференция, исключение из партии еще считалось весьма серьезным наказанием, опять-таки чуть ли не гражданской казнью.

Что касается ельцинского объяснения, как обстояло дело с интервью западным телекомпаниям, вроде бы оно было исчерпывающим, однако его «друзья», будто не слыша его, будут продолжать и дальше пинать его в связи с этими злополучными интервью.

Покончив с объяснениями, Ельцин перешел к основной части своего выступления. Не размениваясь на мелочи, он повел наступление на Политбюро, не только прежнее, но и нынешнее:

− Сейчас получается: в застое виноват один только Брежнев. А где же были те, кто по десять, пятнадцать, двадцать лет и тогда, и сейчас в Политбюро? Каждый раз голосовали за разные программы. Почему они молчали, когда решал один с подачи аппарата ЦК судьбы партии, страны, социализма? Доголосовались до пятой звезды у одного и кризиса общества в целом. Почему выдвинули больного Черненко?

Досталось от Ельцина и Комитету партийного контроля, его председателю Соломенцеву, только что попытавшемуся «прижать» его за интервью западным телекомпаниям, возможно, с треском выгнать из партии:

− Почему Комитет партийного контроля, наказывая за относительно небольшие отклонения от норм партийной жизни, побоялся и сейчас боится привлечь крупных руководителей республик, областей за взятки, за миллионный ущерб государству и прочее? Причем наверняка зная о некоторых из них.

И снова − к высшему партийному органу, Политбюро:

− Считаю, что некоторые члены Политбюро, виновные как члены коллективного органа, облеченные доверием ЦК и партии, должны ответить: почему страна и партия доведены до такого состояния? И после этого сделать выводы − вывести их из состава Политбюро. (Аплодисменты). Это более гуманный шаг, чем, критикуя посмертно, затем перезахоронять!

Со времен Брежнева, Андропова, Черненко в Политбюро еще оставались лишь пятеро членов. Если по алфавиту: Воротников, Горбачев, Громыко, Соломенцев, Щербицкий. Двое из них – Горбачев и Воротников – были еще относительно «молодыми», могли, в числе других, нести ответственность разве что за грех избрания на пост генсека полуживого Черненко. Трое других – Громыко, Соломенцев и Щербицкий, – напротив, были уже «на излете», им уже ничего не было страшно. Громыко, кроме всего прочего, и вовсе был «неприкасаемым»: именно он на заседании Политбюро выдвинул Горбачева на пост генерального секретаря (в благодарность за это Михаил Сергеевич сделал его председателем Президиума Верховного Совета СССР).

Пожалуй, центральная, наиболее значительная часть выступления Ельцина − это оценка минувших лет перестройки, диагноз, почему она буксует. Здесь как раз было объяснение, что подвигло Ельцина поднять «бунт на верхней палубе», чего же он в конце концов хочет:

− Да, мы гордимся социализмом и гордимся тем, что сделано (как видим, «бунтарь» еще не забыл «правильные» слова. − О.М.), но нельзя кичиться этим. Ведь за семьдесят лет мы не решили главных вопросов − накормить и одеть народ, обеспечить сферу услуг, решить социальные вопросы. На это и направлена перестройка общества, но идет она с большим торможением… Одной из главных причин трудностей перестройки является ее декларативный характер. Объявили о ней без достаточного анализа причин возникшего застоя, анализа современной обстановки в обществе, без глубоко анализа в разрезе истории допущенных партией ошибок и упущений. И как результат перестройки − за три года не решили каких-то ощутимых реальных проблем для людей, а тем более не добились революционных преобразований… Пока все находились под гипнозом слов, − это спасало…

Из «внутрипартийных» тем Ельцин коснулся темы партийного бюджета. Он обратил внимание на то, что бюджет абсолютно непрозрачен. Всем заправляют аппаратные чиновники. Даже членам ЦК неизвестно, как расходуются сотни миллионов рублей партийных денег, не говоря уже о рядовых коммунистах. Между тем, все видят, что строятся роскошные особняки, дачи, санатории «такого размаха, что стыдно становится, когда туда приезжают представители других партий».

− А потом мы удивляемся, − сказал Ельцин, − что некоторые крупные партийные руководители погрязли в коррупции, взятках, приписках, потеряли порядочность, нравственную чистоту, скромность, партийное товарищество.

Каково это было слышать «крупным партийным руководителям», сидящим в президиуме и в зале! Видимо, исподтишка поглядывали друг на друга: кого именно этот смутьян имеет в виду. Раздражение против «смутьяна» нарастало.

По словам Ельцина, «разложение верхних слоев в брежневский период охватило многие регионы». Загнивание глубже, чем некоторые думают. Как сказал Ельцин, он по Москве знает, что мафия определенно существует.

Тогда еще это слово − «мафия» − по отношению к Стране Советов употреблялось крайне редко. Какая мафия! Мафия существует только на Сицилии, вообще там у них на растленном Западе.

Коснулся Ельцин и проблемы льгот и привилегий, которая с некоторых пор сделалась его «коньком»:

− Если чего-то не хватает у нас, в социалистическом обществе (а не хватало почти всего. − О.М.), то нехватку должен ощущать в равной степени каждый без исключения. (Аплодисменты). А разный вклад труда в общество регулировать разной зарплатой. Надо наконец ликвидировать продовольственные «пайки» для, так сказать, «голодающей номенклатуры», исключить элитарность в обществе, исключить и по существу, и по форме слово «спец» из нашего лексикона, так как у нас нет спецкоммунистов.

Не знаю, многие ли тут аплодировали Ельцину. Большинство номенклатуры, сидевшей в зале, уверен, было в высшей степени возмущено этим беспрецедентным ельцинским требованием: как это они, высокопоставленные «слуги народа», должны терпеть те же лишения, как и остальные прочие, их, «слуг», «хозяева»! Да как же это можно! И до чего мы этак дойдем!