Давались также подробные наставления, как вести себя депутатам-коммунистам:
«…5. По окончании доклада Б.Н. Ельцина (45 минут). Отвечать на вопросы только от микрофона. Записок не подавать, чтобы не было «домашних заготовок» (надо понимать так – вопросы Ельцину по окончании его доклада-отчета следует задавать только от микрофона, а не в виде записок, чтобы он не смог заранее подготовиться. – О.М.)
6. Содокладчику (то есть члену этой самой «шестерки». – О.М.) вопросов не задавать.
7. Каждый выступающий коммунист должен заканчивать речь [словами]: «Политический курс Ельцина не обеспечивает выполнения решений съездов, и я считаю необходимым отозвать его с поста председателя».
8. Недоверия Верховному Совету у «Коммунистов России» нет, хотим дать ему возможность нормально работать, убрав Ельцина и Хасбулатова…»
(Тогда еще Хасбулатов считался верным соратником Ельцина. Не пройдет и года, как этот деятель возглавит команду ярых ельцинских противников на Съезде и в Верховном Совете).
Наконец давалось даже наставление, особенно комичное, как следует выражать свои эмоции:
«После выступлений коммунистов дружно аплодировать и выкрикивать одобрения. Быть более раскованными, чем на прошлых съездах. Нас 87 процентов, и мы должны победить».
«Дружно аплодировать и выкрикивать одобрения»… Тут на ум приходит щедринское, из «Истории одного города»: «В порыве восторга вспомнились и старинные глуповские вольности. Лучшие граждане собрались перед соборной колокольней и, образовав всенародное вече, потрясали воздух восклицаниями: «Батюшка-то наш! красавчик-то наш! умница-то наш!» (Так они выражали свой восторг по случаю прибытия в город Глупов нового градоначальника, Дементия Варламовича Брудастого).
Что опять-таки забавно, хотя 28-го инструкция еще как бы не вступила в силу, некоторые коммунисты, будучи людьми дисциплинированными, уже принялись следовать ей.
На утреннем заседании съезда 29 марта Хасбулатов сообщил, что во время его вчерашней встречи с Горбачевым тот категорически отказался признать постановление российского съезда об отмене союзных документов, принятых 25 и 26 марта. Но при этом пообещал вывести войска из столицы, и к данному моменту это обещание выполнено.
− Президент СССР сдержал слово − войск в Москве нет, − сказал Хасбулатов.
Итак, Горбачев не решился на худший, кровавый вариант, хотя, не исключено, был близок к нему. Причина, почему он «притормозил», видимо, все та же − не хотел нанести ущерб своему «демократическому», «цивилизованному» имиджу, в том числе − в глазах Запада. Да и вообще, надо полагать, стал все больше задумываться, можно ли сохранить силой рассыпающийся Союз.
В общем, он опять прошел по краю. И опять у него не хватило духа переступить черту. «Российская газета» писала в те дни:
«В недавнем интервью на ЦТ Горбачев сказал: «Если случится насилие, − это будет моя политическая смерть». Думаем, даже не доведя ситуацию до кровавой бойни, но поставив общество на ее грань, он оказался очень близок к собственному прогнозу».
Что касается повестки дня съезда, коммунисты не дали включить в нее вопрос о российском президентстве: дескать, этот вопрос – преждевременный для России, он не проработан в деталях, нет даже механизма выдвижения кандидатов и всенародных выборов.
Вот так. Народ на референдуме решил, что выборы президента России – дело актуальное, вполне назревшее, а его избранники считают, что все наоборот. Второй день съезда в этом смысле остался за коммунистами. Было такое ощущение, что с вопросом о президентстве на этом съезде покончено. Журнал «Коммерсантъ-Власть»:
«…Сильная антиельцинская оппозиция наСъезде народных депутатов РСФСР продолжает действовать: 29 марта ей удалось провести ряд решений – в частности, заблокироватьобсуждение вопроса о российском президентстве… (введение поста президента России до мая, скорее всего, будет заблокировано)»
Единственным плюсом для демократов в этот день было то, что во второй его половине на съезде выступил Ельцин. Выступил все-таки с докладом, а не с отчетом.
Ельцин заявил, что ситуация, сложившаяся в стране, по-прежнему выглядит безрадостно:
– Сегодня мы имеем полные основания сделать вывод о том, что в условиях нашей страны по-прежнему идеологические догмы и постулаты имеют первенство над экономическими. Потому-то мы в очередной раз фатально столкнулись с угрозой голода, повсеместного дефицита, гиперинфляции, жестокой диктатуры, духовной нищеты, так и не приблизившись ни на шаг к моделям процветающих государств…Прошедшие шесть лет показали, что мы имели дело не с перестройкой, а скорее с последней фазой застоя. К реформам так и не приступили.
Однако, по словам Ельцина, есть и позитивные результаты. Страна уже не та. Ситуация в корне изменилась в прошлом 1990 году. В республиках в результате свободных выборов сформированы новые органы власти, которые уже не могут пассивно проводить политику союзного Центра, тем паче, что эта политика, как заявил Ельцин, «расходится с коренными интересами людей».
Ельцин перечислил, что, по его мнению, в первую очередь следует сделать на союзном и республиканском уровне (теперь эти уровни надо постоянно разделять). Среди прочего, по словам Ельцина, на союзном уровне требуется «скорейшее подписание открытого для присоединения Договора о Союзе суверенных государств как федеративного добровольного и равноправного объединения». На российском уровне необходимо «введение института президентства», за который проголосовало большинство россиян на референдуме 17 марта.
То есть Ельцин и не думал отказываться от этого требования, оно оставалось для него первоочередным.
Ельцин потребовал также «немедленно снять политическую, правовую и информационную блокаду в отношении российского парламента и правительства, прекратить практику дискредитации законно избранных органов власти и управления РСФСР».
В докладе был перечислен ряд мер в экономической и социальной сфере, которые надо принять незамедлительно, чтобы выйти из кризиса: обеспечить жизнеспособность рубля, незамедлительно сформировать новые рыночные структуры, предоставить реальную хозяйственную самостоятельность предприятиям, активно развернуть разгосударствление и приватизацию, обеспечить реальную поддержку частного сектора, подготовиться к либерализации цен, выделить землю всем желающим, снять все ограничения на торговлю сельхозпродуктами…
Как писала тогда «Российская газета», это была первая за все семьдесят лет нашего движения в «светлое завтра» по-настоящему реалистичная программа, избавленная от идеологических шаблонов и догм, способная консолидировать наше раздробленное общество.
Однако было такое ощущение, что большинство выступавших в прениях словно бы не слышали доклада Ельцина, его предложений, намеченной им программы. Из уст ораторов неслось одно и то же: «Ельцина в отставку… Уйдите по-хорошему…»
«Чего только ни говорили!.. – продолжала газета. – Как только ни выворачивали наизнанку нашу многострадальную кровавую историю советского периода!.. И угроза репрессий вкупе с диктатурой исходит от демократов, и пересажать они готовы чуть ли не всех поголовно, устроив «новый 37-й»… В общем, даже воспаленная фантазия не подскажет многого из того, что мы услышали… Секретарь обкома заученно клялся в верности «интересам всего простого народа». Генерал обличал антигуманную, кровожадную сущность демократии и демократов. Высокопоставленный чин употреблял через слово: «Мы, избиратели». А все вместе они проводили очень даже знакомую линию: пора, мол, прекратить оплевывать наше Отечество и его историю, время «вернуть народу отбираемые у него и накопленные трудом поколений ценности». Договорились даже до «звериного демократического оскала». Дальше уж, как говорится, плыть некуда. Особенно если вспомнить «демократическую» армейскую технику, спецназы и цепи оцеплений в первый день работы российского съезда. Нет, не демократов пугал генеральный секретарь одной из партий – подбадривал боевых товарищей».