Для тех государств, которые подпишут договор, считается утратившим силу Договор об образовании Союза ССР 1922 года. Для таких государств «действует режим наибольшего благоприятствования». Для тех же, кто договор не подпишет, − как говорится, «по умолчанию», − продолжает действовать тот старый, ветхозаветный договор 1922 года (с чем, думаю, хоть кто-то из них вряд ли согласился бы), и с ними как с иностранными государствами отношения строятся «на основе законодательства Союза ССР, взаимных обязательств и соглашений». То есть получалась довольно забавная картина: одни государства оказывались в «новом» СССР (Союзе Советских Суверенных Республик), а другие, юридически, на основе Союзного договора, оставались в «старом» СССР (Союзе Советских Социалистических Республик). Иными словами, как бы образовывались две группы государств, «иностранных» по отношению друг к другу.

На самом деле, если бы Союзный договор был заключен, никакого «старого» Союза уже, конечно, не было бы.

Хотя, как мы видели, Горбачев всячески препятствовал избранию Ельцина российским президентом – так же, как он препятствовал и избранию его председателем российского парламента, – после того, как это избрание, несмотря на всё противодействие, все же состоялось, между ними вновь, по крайней мере внешне, вновь установился мир, или перемирие, – назовите, как хотите. Ельцин согласился подписать Союзный договор, даже несмотря на возражения своих союзников из «Демократической России» и просто видных демократов. Вполне дружелюбно прошла и их, Горбачева и Ельцина (третьим был Назарбаев) последняя встреча, 29 июля, перед роковым отъездом Горбачева на отдых в Форос. Он уезжал 4 августа.

Вспоминает Горбачев:

«В той беседе мы договорились об очень важном, я бы сказал, исторически важном. По-моему, даже с подачи Ельцина. О будущем. Мы согласились, что отдаем на подписание детальный Союзный договор… Уже на основе Договора можно проводить новые выборы: приняв соответствующий закон. И Ельцин говорит: в связи с этим я хочу сказать: давайте четко договоримся, с чем мы должны идти на выборы. Вы будете в отпуске, мы здесь будем думать.

Я считаю, что вы должны (это Ельцин говорит, я его излагаю) снять свои заявления о том, что не будете участвовать в выборах президента, исходя из того, что целесообразно продолжение вашей работы в Союзе, а моей в России. Хорошо, договорились. Теперь по правительству. А правительство нового Союза должен возглавить Назарбаев (надо так понимать, что это тоже предложение Ельцина. – О.М.) Он говорит: я не пойду в такое правительство, где буду козлом отпущения. И здесь было понимание, что речь идет о другом правительстве… Мы… просидели, по-моему, часов 12 в том разговоре».

У Ельцина в «Записках президента» также есть рассказ об этом разговоре. Однако Ельцин не упоминает о том, будто он уговаривал Горбачева «снять свои заявления» о неучастии в выборах президента: мол, целесообразно, чтобы Горбачев продолжил свою работу в Союзе, а он, Ельцин, – в России. Ельцин лишь пишет, что советовал Горбачеву отказаться от совмещения постов президента и генсека (кстати, полномочия генсека Горбачев действительно сложил сразу же после путча).

Разница в изложении, в общем-то, существенная. Одно дело – отказаться от совмещения постов и другое – пойти на будущие выборы союзного президента, продолжить свою работу в будущем Союзе, хотя каким будет этот Союз, никому в тот момент еще не было доподлинно известно.

Но, так или иначе, побеседовали мирно и дружелюбно. А ведь еще в феврале, мы помним, Ельцин требовал, чтобы Горбачев ушел в отставку. Да были и другие моменты, когда Ельцин отзывался о Горбачеве-президенте крайне резко, грозился оставить его в роли английской королевы.

«Мы с Горбачевым, – пишет Ельцин, – вдруг ясно почувствовали, что наши интересы наконец-то совпали. Что эти роли нас вполне устраивают. Горбачев сохранял своё старшинство, а я − свою независимость. Это было идеальное решение для обоих».

Тут, пожалуй, надо упомянуть еще кое-какие детали, касающиеся этого разговора. По словам Ельцина, встреча 29 июля носила принципиальный характер. Горбачев собирался в отпуск в Крым, в Форос, возвратиться намечал перед 20 августа, перед первым «актом» подписания Союзного договора, так что надо было обсудить некоторые «самые острые» вопросы, остававшиеся нерешенными.

Разговор начали в одном из залов резиденции. Какое-то время все шло нормально, но когда коснулись тем совсем конфиденциальных, Ельцин вдруг замолчал.

− Ты что, Борис? − удивился Горбачев.

«Мне сложно сейчас вспомнить, − пишет Ельцин, − какое чувство в тот момент я испытывал. Но было необъяснимое ощущение, будто за спиной кто-то стоит, кто-то за тобой неотступно подглядывает. Я сказал тогда: «Пойдемте на балкон, мне кажется, что нас подслушивают». Горбачев не слишком твердо ответил: «Да брось ты», − но все-таки пошел за мной».

Подслушивать в самом деле было что. Разговор шел о «кадровых» вопросах. Ельцин стал убеждать Горбачева: если он рассчитывает на обновленную федерацию, республики войдут в нее лишь в том случае, если он сменит хотя бы самую одиозную часть своего окружения. Кто поверит в новый Союзный договор, если председателем КГБ останется Крючков, на совести которого события в Литве? Кто в него поверит, если министром обороны останется такой «ястреб» из старых, давно ушедших времен, как Язов?

Ельцина поддержал Назарбаев, добавивший, что надо сменить также министра внутренних дел Пуго и председателя Гостелерадио Кравченко.

− А какой вице-президент из Янаева? − сказал президент Казахстана.

По всему было видно, что Горбачеву этот разговор дается нелегко. Пока что из выдвинутых Ельциным и Назарбаевым кандидатов «на вылет» он согласился «убрать» лишь Крючкова и Пуго.

Все трое единодушно решили, что после подписания договора необходимо будет заменить и премьера Валентина Павлова.

− А кого вы видите на этой должности? − спросил Горбачев.

Как уже говорилось, Ельцин предложил сделать премьером третьего участника разговора − Назарбаева.

Горбачев сначала удивился, но быстро дал согласие.

− Другие кандидатуры обсудим после 20 августа, − закончил Горбачев разговор.

«Такой была встреча, − пишет Ельцин, − и, я думаю, много сложилось бы иначе, если бы то, о чем мы договорились втроем, удалось осуществить. История могла бы пойти совсем по другому пути».

То есть история могла бы пойти по другому пути, если бы достаточно быстро − возможно, еще до 20 августа, − удалось сместить со своих постов Крючкова, Язова, Пуго, Янаева…

Кстати, немедленно уволить четверых будущих путчистов, правда в несколько ином составе, – Павлова, Язова, Пуго, Крючкова – настоятельно советовал Горбачеву Александр Николаевич Яковлев. Советовал сразу после того самого зловещего июньского заседания Верховного Совета (закрытой его части), когда они почти в открытую проявили себя как без пяти минут заговорщики. Однако тогда Горбачев не пошел на это, фактически предрешив дальнейшее драматическое развитие событий.

Переход президентов из зала на балкон на той их встрече перед отъездом Горбачева в Форос не избавил их от прослушивания.

«Пройдет немного времени, − продолжает Ельцин, − и я своими глазами увижу расшифровку разговора президента СССР, президента России и руководителя Казахстана. После августовского путча в кабинете у Болдина, начальника аппарата Горбачева (активного участника путча. − О.М.), следователи прокуратуры нашли в двух сейфах горы папок с текстами разговоров Ельцина. Меня в течение нескольких лет записывали − утром, днем, вечером, ночью, в любое время суток.

Записали и этот разговор.

Может быть, эта запись и стала спусковым крючком августа 91-го года».