·  Исторические хроники (летописи), написанные историками прошлого, на основании известных им изустных свидетельств современников и участников событий, мемуаров людей, государственных и прочих документов, а так же — собственных впечатлений от событий, современниками или участниками которых они были.

Во-первых, всем хрониками свойственна многоуровневая подцензурность, т.е. подчинённость требованиям: 1) поли­тичес­кого руководства общества («улучшить» прошлое или «очернить»), 2) господствующих в обществе морали и миропонимания, 3) уже успевших сложиться школ исторической науки. Подцензурность хроник выражается в «фильтрации» сообщаемых и умалчиваемых фактов и их взаимосвязей, тенденциозности оценок фактов и их взаимосвязей. Во-вторых, в своём большинстве хроники так или иначе вбирают в себя все особенности тех источников, на которые опираются: т.е. избирательность памяти, подмену памяти воображением, умыслы (тен­ден­циозность) мемуаристов и документалистов и т.п. Т.е. хроника, построенная на некритичном восприятии информации источников, будет заведомо недостоверна в тех или иных аспектах[17]. А критичное восприятие информации источников во многом носит субъективно обусловленный характер, что выражается в конфликтах различных научных школ по поводу признания в качестве достоверных либо отказа в таковом признании в отношении одних и тех же источников (источники тоже подделываются) и сообщаемых в них сведений (при этом и фальшивки могут содержать некоторые достоверные сведения, примером чему пресловутые «Протоколы сионских мудрецов»).

Кроме того, история знает случаи, когда хроники прошлых времён подвергались цензурированию и редактированию потомками, которые «улучшали» зафиксированное в них прошлое под свои нужды (так игумен Сильвестр отредактировал «Повесть временных лет» Нестора под политические запросы Владимира Мономаха[18], не говоря уж о том, и что и сам Нестор писал свою «Повесть», исходя из политических нужд византийской иерархии, которой надо было опорочить языческую докрещенскую Русь и обелить библейски-православную Византию).

·  «Экстрасенсорное» восприятие информации о прошлом из эгрегоров обществ и планеты и на основе прочей «мистики». В частности эзотерические традиции Востока ссылаются на так называемые «хроники Акаши». Этот источник характеризуется тем, что эгрегоры и Мать Земля помнят всё, Бог помнит всё, но субъективизм «мистиков», которые утверждают, что им достоверно известно всё или что-то определённое из далёкого прошлого, в подавляющем большинстве случаев не поддаётся иной проверке, кроме как проверке мнениями иных «мистиков». «Мистики» же в силу разных причин расходятся во мнениях. Кроме того «мистика» тоже обусловлена нравственностью, и в ряде случаев к «мистически открывшемуся» примешиваются неадекватные предубеждения, которые в психике «мистиков» были успешно сформированы культурой, в которой «мистики» выросли и которую они не могут оценить отстранённо, чтобы освободиться из-под власти над ними сформированных культурой неадекватных предубеждений.[19]

Этот источник академическая официальная наука игнорирует полностью, а взаимоотношения человечества с Богом для неё — это не тема исторических исследований; в крайнем случае это — тема для культурологии, которая в праве изучать любые «причуды» общества — моду, половые извращения и т.п., к какой категории историки материалисты-рационалисты относят и всю проблематику религиозности и «мистики».

·  Свидетельства о прошлом представителей внеземных цивилизаций. Ссылки на этот источник представляются исторически сложившейся науке просто психической патологией, которой должны заниматься психиатры, а не историки…

·  Разнообразные археологические объекты разных эпох, в состав которых может входить всё что угодно: от единичных вещей непонятного предназначения[20] до целых библиотек и архивов прошлых времён.

С каждым из видов источников работает своя узкоспециализированная отрасль исторической науки в целом. Подчас узкоспециализированные отрасли исторической науки работают изолированно друг от друга, доходя в этом до того, что пытаются подменить собой всю полноту исторической науки, отвергая достижения и методы других отраслей по разным причинам — в большинстве своём кланово-кормушечного характера.

Особое воздействие на историков, ведущих исследования, оказывают воззрения уже успевших сложиться ко времени их деятельности школ исторической науки, каждая из которых холит и лелеет свою версию исторического мифа — версии истории. И здесь историк-иссле­до­ва­тель оказывается под многослойным давлением: прежде всего, это — давление всемирно-исторического мифа, потом давление мифа о характере международных отношений в ту эпоху, которую он изучает, и далее — давление мифа о внутренней жизни того общества, в жизни которого он реально или мнимо выявил какие-то новые факты и взаимосвязи, какие-то ранее не известные события.

Собственно о такого рода определяющей роли уже успевших сложиться исторических мифов, которые историки-професси­о­на­лы в большей или меньшей мере принимают на веру (точно так же, как и все прочие обыватели), поскольку никто из них не помнит и не воспринимает «мистически» сам всей истории человечества, и писал А.П. Бутенко в приведённой выше цитате: «… при изучении истории наряду с методологией и фактами ещё существует концепция, связывающая воедино основные этапы рассматриваемого исторического времени. Вот она-то, эта концепция, у спорящих авторов разная, а потому одни и те же факты выглядят каждый раз в разном освещении, со своим смысловым оттенком».

Чтобы разрушить миф, достаточно найти хотя бы один факт, одно событие (внутрисоциальный процесс), которые бы «не лезли» в алгоритмику истории, представляемую этим мифом[21]. Тем не менее исторические мифы устойчивы — как в силу концептуальной обусловленности науки вообще и исторической науки в особенности, так и в силу психологической неспособности людей в толпо-«элитарном» обществе переосмыслять свои собственные заблуждения при предоставлении им соответствующей информации, а так же и неумения оценивать на адекватность новую для них информацию, если она противоречит  предубеждениям, уже успевшим сложиться в их психике.

Соответственно то, что является основой одного исторического мифа (концепции исторического прошлого), с позиций приверженцев других мифов может быть либо ни к чему не обязывающим курьёзом, который вследствие его «курьёзности» и изучать не обязательно, либо вздором, о котором серьёзным людям нечего и говорить.

Версия истории (концепция исторического прошлого) Концепции общественной безопасности исходит из того, что Бог — есть, Он — Творец и Вседержитель, соучаствующий в том, что происходит на Земле[22]. Его Вседержительность включает в себя две составляющие: Промысел — идеальное управление всем со стороны субъектов, которым Бог предоставил свободу выбора поведения; попущение — в его состав входят все ошибки субъектов, обладающих свободой выбора линии поведения, которые Бог в силу разных причин находит допустимыми (когда ошибка некоего частного управления или самоуправления выходит за допустимые пределы, попущение исчерпывается и наступает катастрофа управления). История нынешней глобальной цивилизации началась с завершения геофизической катастрофы планетарного масштаба, имевшей место около 13 000 лет тому назад, в которой погибла предшествующая глобальная цивилизация[23], исчерпавшая попущение (у них был фашизм — ссылки на свидетельства инопланетян; а также на отражение их образа жизни в мифах древности, согласно которым «боги» (представители расы господ) жили среди людей, правили ими и были далеко не всегда воплощённым идеалом благородства и праведности). Каменному веку нынешней цивилизации изначально сопутствовала цивилизаторская миссия тех «богов», кто не только пережил катастрофу, но сохранил при этом некие базовые знания социологического, биологического и технического характера. Соучастие в земных делах инопланетных цивилизаций так же имело место, а его интенсивность и характер был разным в разные эпохи и в разных регионах. Примерно последние три тысячи лет доминанта всемирной истории — библейский проект порабощения человечества от имени Бога либо помимо Бога (в его атеистической версии), а вся фактология истории этого периода — либо реализация библейского проекта, либо противодействие его реализации.