Это произошло более месяца назад. Начало июля выдалось очень жарким. Днями зашкаливало за тридцать градусов, да и вечерами температура ниже двадцати не опускалась. Безбородов на правах командира топил баню для своей семьи по пятницам, в то время как остальные офицеры и их семьи мылись в субботу. Мыться отдельно заставила его жена. Брезгливая и чистоплотная Наташа предпочитала мыться с мужем, нежели в общей бане с прочими женщинами по субботам. В пятницу пока Безбородов протапливал, она отмывала полок стиральным порошком и поливала горячей водой. Вечером Безбородов приходил со службы, и они всей семьёй шли в отдраенную, стерильную баню.

В ту пятницу на точку к вечеру привезли молодое пополнение, только что прошедшее "курс молодого бойца" при управлении полка. Безбородов был вынужден задержаться, распределяя "молодых" по батареям, взводам и отделениям. Наташа уже собравшаяся в баню несколько раз нервно названивала ему, но он освободился только после десяти часов. В баню, они пошли уже затемно. Обычно Наташа сначала мыла сына, после чего Безбородов относил его домой и возвращался. В тот день, вернее ночь, когда он с сыном на руках выходил из бани, Наташе разомлевшей от жары, вдруг нестерпимо захотелось пить... Рядом с баней стояла цистерна, из которой брали холодную воду. Ночь стояла тёплая и безлунная – кто мог её увидеть кроме мужа, державшего на руках закутанного в тёплое одеяло и уже начавшего дремать Кольку.

- Подожди я попью... не могу жарко очень. А ты постой тут пока.- Она на всякий случай выглянула из двери в темень и скользнула к цистерне... открыла кран и, ополоснув выходное отверстие, приникла к нему губами. Видимо уж очень мучила Наташу жажда, раз её не остановил даже страх перед некипячёной, прямо из цистерны водой. Пила она где-то секунд десять...

Как секретчик оказался ночью после отбоя в районе офицерской бани с фотоаппаратом?... Кто же будет проверять где он, ведь ему нередко приходилось работать у себя в секретке и после отбоя... шифрограммы, срочные донесения... Колесников действительно оказался классным фотографом. Он поймал в кадр именно тот момент, когда Наташа на одной ноге, изогнувшись всем телом, прильнула к освежающей струе. Она как нарочно попала в полосу света падающего из широко открытой двери бани... Её ноги, грудь, живот... формы, что у таких женщин великий артист Смоктуновский называл "прелестными излишествами", её круглощёкое лицо выражало блаженство... Это была кустодиевская "Русская Венера" в позе фигуристки делающей "либелу". В отличие от Наташи Безбородов с сыном не попали в луч света и едва угадывались на заднем плане.

Безбородов молча спрятал фотографию, после чего тихо приказал:

- Негатив.

- Нету... я его сразу сжёг... клянусь!- лицо Колесникова было таким, что Безбородов поверил.

- Это единственный экземпляр?

- Клянусь ...- Колесников видимо не мог уже сдержаться и от страха испортил воздух, от чего в маленькой секретке стало трудно дышать.

- Хорошо,- Безбородов скривился и поспешил выйти.

От казармы он не пошёл сразу домой. Остановился на ярко освещённом фонарями дневного света плацу. Осторожно, словно из ограждавшей плац полутьмы кто-то мог подсмотреть, вынул фотографию. Улыбка тронула его губы. Как сумел её этот засранец запечатлеть! Но советовать Колесникову после Армии заняться художественной фотографией, он не будет. Хватит с него и того, что больше месяца в тиши своей секретки любовался его обнажённой, да ещё так соблазнительно изогнувшейся женой. Он и сам сейчас любовался. Жечь карточку жаль, но необходимо, жечь и молчать про всё это. В том, что будет молчать Колесников, Безбородов не сомневался...

Каптёр Магомедханов уволился в поощрительную партию. Никто из дембелей, претендующих на поощрительное увольнение не возмутились – все всё понимали. Перед Новым Годом перевели на другое место службы и замполита с его Ленкой. А Наташа со смехом рассказывала мужу, что в неё, кажется, влюбился очкастый солдат-секретчик – только её увидит, пунцовым становится, глаза прячет, просто чудеса.

            С утра день у старшего лейтенанта  Наиля Хакимоллина складывался отлично. В штабе полка ему сообщили, что документы на очередное звание уже подписаны и не сегодня-завтра будут отправлены "наверх". Сердце Наиля билось с радостным учащением и все данные ему на "точке" поручения он делал в охотку с удвоенной энергией. Уже к двенадцати часам он успел "выбить" в автослужбе машину, загрузить в неё две бочки дизельного масла, лично отобрать на радиотехническом складе запчасти на РЛС... Хорошее настроение придавало сил, и всё у Наиля получалось. К полудню солнечного июльского дня он уже готов был ехать на берег и дальше плыть на Полуостров, на свою "точку", поделиться радостной вестью с друзьями. Так бы оно и случилось, приедь он один, но в управление полка с "точки" откомандировали ещё двух человек, и Наиль в этой группе старший. Потому он был вынужден умерить свой пыл.

            Что более может желать офицер, как не своевременно присвоенного звания?  Тем более, что если первое звание мало кому задерживают, то второе... Капитана, наверное, каждый второй советский офицер перехаживал, кто месяцы, а кто и годы. А тут посылают так, что до Москвы, до Главкома, может дойти день в день, и через месяц-полтора, в августе-сентябре он уже оденет четвёртую звёздочку на погоны. Стройный, свежий, большеглазый, черноволосый, ну никак двадцать шесть лет не дать, самое большее двадцать три. Молодой, красивый, холостой и уже капитан. Ему хотелось улыбаться всем, и чтобы все вокруг улыбались, радовались вместе с ним.

            Отправку задерживали дивизионный старшина прапорщик Мухамеджанов и продавец "точечного" магазина Валентина Сёмкина. Наиль на мог просто стоять и ждать. Он "полетел" на вещевой склад, где никак не мог завершить свои дела старшина.

            - Что это вы мужики здесь закисли!? Машина под парами, ждёт, а вы всё Муму ...!- Наиль словно наполнил свежим воздухом затхлое, мрачное помещение, пронзённое пыльными стрелами света из забранных стальными решётками маленьких окошечек под самым потолком.

            - А ты это вот старшину своего спроси, какую Муму мы тут...- не поддался обаянию дружелюбия источаемого Наилем завсклад, невысокий прапорщик лет за сорок, не по возрасту седой, но с симпатичным точёным лицом.- Смотри, что он мне сдаёт!...- завсклад выхватил из мешка, одну из простыней, привезённых Мухамеджановым на сдачу.- Сам посмотри!

             От простыни осталась едва половина – она была явно разодрана солдатами на подворотнички. Наиль, однако, не смутился:

            - Ну, ты Максимыч как маленький, сам что ли не знаешь, что к нам материал для подворотничков в год раз завозят. Другие будто меньше рвут, только наши.- Наиль недоумённо взглянул на старшину, среднего роста крепко сбитого двадцативосьмилетнего казаха, не сумевшего договориться с завскладом по таким пустякам.

            Мухамеджанов стоял набычившись, его желавки ходили ходуном, дикие гримасы искажали раскосое лицо, придавая ему зверское выражение.

            - Рвут-то везде, но не столько же... На, на глянь... можно такие принимать!?- завсклад схватил сразу несколько простыней и бросил их прямо на цементный пол.

            Наиль наклонился, взял ближнюю за угол, встряхнул, но как только простыня развернулась, брезгливо её отбросил. Она была цела, если не считать небольшого надрыва, но запах, вместе с жёлтыми разводами сразу наводил на мысль, что она снята с койки солдата страдающего ночами недержанием мочи.