Время тянулось нестерпимо медленно. Порой Яше казалось, что он не вынесет лютой стужи и закоченеет, прижавшись к трухлявому пню. Сколько раз хотелось подняться со снега, хоть немного размять занемевшие ноги, похлопать рукавицами! Но стоило пошевелиться, как снег начинал скрипеть, и Яша снова замирал на месте.

Сколько часов прошло в ожидании, Яша не знал. Луна давно скатилась за сопки, и в тайге стало еще темнее. Казалось, что ночи не будет конца…

Вдруг резко звякнули и заливисто заголосили бубенчики. Яша вскочил и, едва держась на отсиженных ногах, бросился вперед.

Ловкий, гибкий зверек метался в сетях. С каждым своим движением он все более запутывался в обмете и напоминал большой, катающийся по снегу клубок.

В два прыжка очутился Яша возле соболя и, накрыв его клеткой, задвинул под снегом дверцу. Крылья сети, прижатые дверцей, оказались снаружи, а в клетке, в гнезде обмета, яростно бился соболь.

Яша не знал, что делать с крыльями. Немного подумав, он замотал их вокруг клетки, а дверцу прикрутил проволокой.

Когда соболь был надежно заперт, Яша отряхнулся от снега, подобрал валявшиеся рядом рукавицы. И лишь взглянув на злую мордочку зверька, полностью осмыслил то, что произошло так внезапно.

— Поймал! Поймал!.. — не помня себя от радости, закричал охотник, прыгая на одной ноге и хлопая рукавицами.

А на востоке тем временем светлело небо, и над тайгой занимался серенький зимний рассвет.

Охотники, выходящие зимой из тайги, видят свою деревню Малиновку с Белоярского перевала. На краю ровного снежного поля вдруг показываются длинные ряды утонувших в сугробах изб, двухэтажная школа, силосная башня. За огородами можно различить строения животноводческой фермы, а еще дальше — очертания электростанции. В тихую морозную погоду над деревней стоят высокие столбы дыма; еле колыхаясь в неподвижном воздухе, они расплываются где-то в бледно-фиолетовом небе.

Здесь, на перевале, промысловики делали свою последнюю остановку. Положив на снег заплечные мешки, неторопливо доставали из карманов кисеты и, свертывая цигарки, будто невзначай поглядывали в сторону деревни. И так как каждому хотелось скорее попасть домой, где его давно уже ожидала семья, то после короткого «перекура» охотники молча становились на лыжи и, построившись длинной цепочкой, без передышки мчались под уклон.

Яша тоже хотел было остановиться на Белоярском перевале, чтобы посидеть и обдумать, как вести себя при встрече с колхозниками. Но когда впереди показалась деревня, им овладело такое нетерпение, что он даже не замедлил хода на перевале.

Красный от мороза, в заиндевелом полушубке, Яша затормозил лишь у околицы. Отсюда начиналась торная дорога, и охотник, вскинув лыжи на плечо, пошел размеренным шагом.

Вот и улица. У крайней избы, где жил Яшин товарищ Миша, затявкала сидящая на высоком сугробе рыжая собачонка. От колодца засеменила мать Миши и, выйдя за ворота, окликнула:

— Из бригады, Яша? Как там Мишутка мой?

— Не знаю, тетя Лена, — неторопливо ответил Яша, замедлив шаг. — Я в бригаде не был. Соболевал.

И было это сказано таким веским и солидным тоном, что женщина озадаченно протянула:

— Во-он что… — и больше ни о чем не спросила.

Да и к чему спрашивать, когда и так видно, что человек идет с добычей!

С горки, устроенной около забора, катались на ледянках ребятишки. Завидев охотника, они окружили его тесной, шумной толпой, и каждый из них норовил протиснуться поближе к клетке со зверьком.

— Ну-ка, вы!.. Не путайтесь под ногами! — сурово отмахнулся от них Яша.

Ребятишки почтительно отступили от охотника и, полетев во всю прыть в разные концы деревни, наперебой закричали:

— Яша соболя поймал! Соболя!..

Дойдя до правления колхоза, охотник поставил возле угла лыжи, смел рукавицами с валенок снег. Потом, широко распахнув дверь, перешагнул через порог.

— Здравствуйте, — сдержанно произнес Яша, протягивая руку председателю.

— Здравствуй, сынок, здравствуй! — улыбаясь в бороду, ответил Андрей Кузьмич и, выйдя из-за стола, помог охотнику снять с плеч клетку. Он бережно поставил ее на табурет, на секунду задержался взглядом на соболе, затем положил руку на плечо Яши и сказал коротко, но значительно: — Молодец!

И все, кто был в правлении, похвалили молодого охотника за такую редкую и ценную добычу.

В это время вошла мать Яши, узнавшая от ребятишек о возвращении с промысла сына. Большая материнская гордость наполнила ее сердце. Ей хотелось подойти к Яше, прижать его к груди, но тут с ним заговорил председатель, и она, сдержав себя, только прошептала:

— Вот и хозяин в доме вырос…

А Кузьмич тем временем озабоченно толковал:

— Что теперь делать с этим зверем — не придумаю. Ведь охотники выйдут из тайги еще не скоро, а вызывать самолет из-за одного соболя не годится. Можно бы, конечно, держать его в клетке да кормить, пока соберется полная партия…

— Нет, Андрей Кузьмич, так нельзя, — перебил его счетовод. — Помнишь, как в позапрошлом году держали мы соболя в клетке? Тоже этак-то партии ждали. А он не стал ничего есть и сдох.

— То-то и оно… — задумчиво протянул председатель. — В зверосовхозе — там умеют с ними обращаться, специалисты. А наше дело такое: как поймал, так скорее передавай в надежные руки.

— Я думаю, — сказал счетовод, — что соболя этого придется отправлять по железной дороге.

— Конечно! — поддержали его колхозники. — Ничего другого не придумаешь. Только надо послать телеграмму в совхоз, чтобы на станции встретили.

Тут Яша, решительно поднявшись с лавки, промолвил:

— Разрешите мне, Андрей Кузьмич, самому отвезти соболя.

Председатель помолчал, посмотрел на присутствующих, словно хотел услышать их мнение, и спросил:

— А справишься ты с этим делом?

— Справлюсь! — горячо заверил Яша.

И кто-то из колхозников сказал:

— Раз он сумел поймать, сумеет и отвезти.

— Что ж, так и решим, — заключил Андрей Кузьмич. — Иди, Яша, отдыхай, хорошенько выспись, а завтра утром…

— Я бы сейчас поехал…

— Сейчас? — улыбнулся председатель. — Даже домой зайти не хочешь?

— Ну, домой-то я на часок зайду! — тоже улыбнулся Яша. — А дальше откладывать нельзя. Соболь ведь уже больше суток ничего не ест.

— Ладно, поезжай сейчас, — согласился Андрей Кузьмич и распорядился, чтобы запрягли лучшего выездного жеребца.

Едва Яша успел пообедать и рассказать матери о своих приключениях в тайге, как на улице у ворот заскрипели полозья. В избу вошел дед Филипп, одетый в дорожную доху и большие рукавицы из собачьих шкур.

— Готов? — спросил он, останавливаясь у порога.

— Уже, — ответил Яша, наряжаясь в такую же, как у деда, доху.

Они вышли за дверь и, разметая длинными полами снег, уселись в кошеву. Жеребец рванул с места, в передок кошевы упруго застучали комья снега из-под копыт, и скоро деревня осталась позади.

Ехали прямой зимней дорогой через лес. Сплошной лентой мелькали с обеих сторон заснежённые деревья, заливисто звенел под дугой колокольчик, пели бесконечную песню полозья. И были эти звуки так убаюкивающе однообразны, что Яша, с головы до ног закутавшись в теплую доху, незаметно уснул.

Проснулся он уже перед самой станцией. Откинув воротник, долго не мог сообразить, где он находится, а когда пришел в себя, первая мысль его была о соболе. Став на колени, Яша с беспокойством заглянул под облучок, где стояла клетка. Зверек, устав метаться в тесной клетке, съежась, сидел в углу, сверкая злыми глазами.

— В каком же вагоне ты поедешь? — спросил дед Филипп, сворачивая к железной дороге. — В общем пассажирском, поди, нельзя, да и жарко там для соболя: ведь он к холоду привык. Вынесешь его из тепла на мороз — еще заболеет.

— Об этом я и не подумал, — проговорил Яша.

— Придется с начальником станции потолковать, — решил дед. — Он что-нибудь присоветует.

Привязав жеребца у ограды, дед Филипп и Яша вошли в здание вокзала.