— Обещаете? — спросил он с надеждой

Старый друг родителей успокаивающе похлопал по плечу Гарри и сказал:

— Обещаю.

Почувствовав себя очень уставшим, Гарри лег обратно на кровать и повернулся на бок, устроившись поудобнее. Профессор Люпин поправил его одеяло. Чтобы какой‑то почти незнакомый человек поправлял одеяло — это было, по крайней мере, странно, но не для юноши. Профессор уже был для него ближе, чем кто‑либо из старших. Было что‑то в этом человеке… что‑то близкое.

Уже засыпая, юный гриффиндорец почувствовал, как Люпин осторожно снял с него очки и поправил волосы, сползшие на глаза. Эти простые касания показались ему такими знакомыми, но откуда, он не мог вспомнить. Чувствуя себя слишком уставшим, чтобы беспокоиться о чем‑либо, Гарри позволил себе уплыть в мирное царство Морфея.

Когда Ремус Люпин заметил, что Гарри уснул, он поспешил в кабинет Дамблдора. Мальчик поведал ему достаточно, чтоб понять: жизнь Гарри Поттера не была такой, какой казалось всем. Он, конечно, не был избалован и любим. Но он был одиноким и стеснительным мальчиком, который нуждался в ком‑либо, кто его полюбит таким, какой он есть.

Быстро пробормотав пароль, Ремус взбежал по лестнице и вошел в кабинет профессора Дамблдора. Но директор был не один. Минерва МакГонагалл сидела рядом с обезумевшей от горя Молли Уизли, а Артур Уизли тихо разговаривал с Дамблдором. Молодому профессору эта сцена сразу не понравилась.

— Директор, что‑нибудь случилось? — спросил Люпин.

Директор Хогвартса обратил свое внимание на вновь пришедшего.

— Ремус, прошу, заходи, располагайся, — мягко произнес он — Мы тут как раз обсуждали дальнейшую жизнь Гарри. Может, у тебя будут какие‑то предложения? Я надеюсь, что у вас была очень продуктивная беседа.

Люпин кивнул.

— Вы не представляете себе насколько, — начал Люпин, сев в стороне от МакГонагалл. — Я удивляюсь, как мог мальчик настолько поменяться. Гарри, которого я помню, был любим и счастлив. Этот же Гарри — его полная противоположность. Знали ли вы, какому словесному и эмоциональному насилию он подвергался со стороны Дурслей?

— Насилию? — прозвенел голос профессора трансфигурации, выпрямившейся на стуле. — О чем ты говоришь, Ремус?

Посмотрев на всех, Люпин осознал, что никто из них не в курсе настоящей жизни Гарри Поттера.

— Так, не могу сказать, что не удивлен… — как ни в чем не бывало произнес он. — Мы просто разговаривали, и из уст Гарри несколько раз выскакивали кое–какие сведения. По–видимому, Вернон Дурсль внушил Гарри, что он урод и никем иным быть не может. Он боится признавать себя змееустом из‑за реакции одноклассников в прошлом году. Мальчик крайне неуверен в себе. Он считает себя обузой для окружающих. И по–моему, это одна из причин, почему он никому не говорил о насилии над собой.

Дамблдор тяжело сел за свой стол, яркие искорки в его глазах потухли. Артур Уизли, сев рядом с женой, взял ее за руку. Сама Молли Уизли залилась слезами, но больше всего Ремуса удивила реакция МакГонагалл. Она уставилась на Дамблдора с яростью в глазах, которой Люпину прежде не доводилось видеть. Он сам едва не испугался.

— Что еще поведал Гарри? — спросил Дамблдор мёртвым голосом.

Посмотрев снова на директора, Люпин заметил сожаление и печаль в его глазах. Старик винил себя.

— Гарри очень неохотно рассказывал о Дурслях или о чём‑либо ещё, что могло бы разозлить меня, — правдиво ответил он. — Я считаю, Дурсли вымещали на нем всю свою злость, заставив его поверить, что все взрослые поступают также. Он лишь более–менее расслабился, когда мы заговорили о Полуночнике.

— Ах да, эта таинственная собака, — заинтересовался Дамблдор. — Насколько мне известно, Вернон Дурсль и его семья не позволяли иметь домашних животных. С присутствием Хедвиги они и то смирились с большим трудом.

— Они не знали о животном, — сказал Люпин. — Пес был бездомным, Гарри нашел его приблизительно неделю назад. Кажется, мальчику нужен был кто‑то, с кем он мог бы поговорить, кто мог бы выслушать его или, как он сказал, "кто бы не ненавидел его"…. На данный момент, я считаю, передача Гарри в какую‑либо семью, даже такую как Уизли, ни к чему не приведет, а, возможно, даже навредит. Несмотря на все ваши усилия, у него нет больше родственников, и он об этом знает. Из‑за Дурслей мальчик прожил всю жизнь, как пятое колесо, и сейчас ему нужно время, чтобы придти в себя и понять, что у него есть право быть любимым, как у любого нормального ребенка.

— Но он любим, — запротестовала Молли Уизли. — Мы любим его как собственного сына. Мы нужны ему, особенно сейчас, когда Блэк на свободе.

— Гарри нужны те, кто бы заботился о нем, Молли, — сказал Дамблдор успокаивающе. — Однако он не знает, что случилось. Он не имеет понятия о том, что был похищен. Гарри даже не знает, кто такой Сириус Блэк и что он сделал.

— Вы ведь понимаете, Гарри нужно рассказать? — произнес Ремус, приподняв брови. — Он должен знать… все о Блэке. Мы не должны позволить, чтоб он узнал это из других источников. Мы должны заслужить его доверие и для этого быть полностью честными с ним.

— Нет! — выкрикнула миссис Уизли. — Он ведь ребенок! Если он узнает…

— Да, он разозлится на нас, — сказал Ремус, с трудом сохраняя спокойствие. — И у него есть на это право. Но если мы приобретем его доверие и объясним ему, что есть люди, к которым он может обратиться, то, скорее всего, он не будет искать встречи с Блэком. Разве не этого мы хотим?

— Согласен, — произнес Артур Уизли, заработав косой взгляд от жены. — Извини Молли, но мы не можем позволить Гарри узнать первого сентября, что его одноклассники знают о произошедшем больше, чем он сам. Уверен, Малфой не удержится от колкостей. Да и Рон не сможет держать рот на замке.

— Да, интересные перспективы, — пробормотал Дамблдор. — Артур прав. Я, конечно же, предпочел бы, чтобы Гарри не знал о Блэке, но здесь мы мало что можем сделать. Ему нужно рассказать. Весь вопрос в том, кто это сделает?

По тону Дамблдора Ремус понял, кому придется рассказывать. Он так же знал, что это будет самый сложный разговор в его жизни…

Неожиданное, но в то же время ласковое прикосновение выдернуло Гарри из сна без сновидений. Жест был знакомый и незнакомый одновременно. Не желая покидать мира грез, Гарри протестующее застонал и отвернулся. Он все еще чувствовал себя уставшим и ничего так не хотел, как поспать.

Неожиданно до мальчика дошло, что такое поведение может привести к очередному наказанию. Его тело мгновенно напряглось, а глаза быстро распахнулись. Неспособный видеть ясно, Гарри посмотрел на сидящую у кровати расплывчатую фигуру. Гость был слишком тощий, чтобы быть его дядей, и слишком высоким по сравнению с тетей. Беспокойства и опасения заполнили разум парня: что здесь происходит?

― Гарри? ― спросил ласковый голос. ― Гарри, ты в порядке?

Голос звучал дружелюбно, но Гарри был слишком растерян, чтобы мыслить о том, кому пришло в голову интересоваться его самочувствием. Мальчик стал отдаляться от незнакомца, пока кто‑то не схватил его за руки. И вновь вернулась мысль о ругающем его дяде Верноне.

― Простите! ― выкрикнул юноша. ― Простите, дядя Вернон! Я не хотел спать! Я клянусь!

― Гарри, послушай меня. Я не твой дядя и не собираюсь причинять тебе зла. Ты в Хогвартсе, помнишь? Ты в безопасности здесь, далеко от него.

Парень прекратил бороться, но все еще был напряжен. Почему этот голос казался ему таким знакомым? Откуда он ему знаком?

― Хогвартс? ― взволнованно спросил он.

Одна из его рук была освобождена. Гарри посмотрел на расплывчатого человека, который потянулся за чем‑то и надел это на его лицо. Мгновенно все обрело четкость. Посмотрев через очки, Гарри увидел встревоженное лицо Люпина.

― П… профессор? ― неуверенно спросил он.

Люпин отпустил вторую руку парня, не отводя решительного взгляда.

― Прошу прошения, что напугал тебя, Гарри, ― сказал он искренне. ― Хочешь, я позову мадам Помфри?