Писатели-просветители выставили на позор русского помещика. Но они сумели открыть в той же действительности и здоровые силы нации, не зараженные эгоизмом и отвергающие паразитизм. Их вдохновил тот идеал человека, который складывался в ходе исторической жизни русского народа. Им был деятель, сделавший бесконечно много для своего отечества. Обобщение жизни многих реальных исторических деятелей России позволило просветителям XVIII века выработать меру оценки человека, которая была унаследована реалистами XIX века. Н. Чернышевский так определил ее: «…историческое значение каждого русского великого человека измеряется его заслугами родине, его человеческое достоинство — силою его патриотизма»[7].

Подобная, антибуржуазная в своей сущности, философия человека, иная мера оценки человека и его достоинства, закономерно приводила к пониманию, что единственным путем самореализации личности в условиях самодержавно-крепостнического государства является гражданское, общественное, патриотическое служение родине, борьба с социальным злом и политической несвободой, — то есть путь внеэгоистический. Это и обуславливало поиски просветителями новых сюжетов, новых жанров, их стремление к внутренней перестройке старых.

Литературная деятельность Новикова, Фонвизина, Радищева, Крылова и Карамзина знаменовала важные качественные перемены в новой русской литературе — произошло образование прозы. При всем своеобразии их прозаических жанров именно они закладывали фундамент, на котором усилиями гениальных писателей XIX столетия будет воздвигнуто величественное здание русской литературы.

Они начали традицию изображения народа. Ими выработан и художественно воплощен идеал человека-деятеля. Они первыми выдвинули задачу раскрытия «тайны национальности» и сделали попытки изображения национального характера. Писатели-просветители гневно осудили крепостное право, подчинив литературу борьбе за свободу закрепощенного народа. Ими запечатлен образ русского помещика, показано, как паразитизм жизни крепостников неумолимо вел их по пути нравственной гибели, к утрате всего человеческого. Новиков, Фонвизин и Радищев увидели начало этого процесса. Грибоедов, Пушкин и Гоголь, а потом и другие великие реалисты XIX века продолжили эту традицию, углубили ее, создав потрясающую галерею «мертвых душ».

Просветители-прозаики выступили зачинателями русского реализма. Их опыт, их достижения в построении характеров, их открытия в художественном исследовании действительности оказались нужными реалистам первой трети XIX века. Были продолжены и их жанровые поиски, преобразование структуры традиционных жанров. «Общественная комедия», созданная Фонвизиным, получила замечательное продолжение в творчестве Грибоедова и Гоголя. Превращение «путешествия» в своеобразный воспитательный роман, в котором осуществлялось воспитание человека жизнью, оценили и восприняли по-своему Пушкин и Гоголь. В «Евгении Онегине» не случайно появилась глава «Путешествие Онегина». Сюжет «Мертвых душ» развивается с учетом опыта жанра «путешествия».

Самобытный характер романа «Мертвые души» очевиден. Но между ним и «Путешествием из Петербурга в Москву» — исторически преемственная связь. Радищев нащупывал, искал, смело пробивался навстречу будущему. Гоголь написал гениальное произведение, опираясь уже на опыт всей предшествующей литературы. В его книге путешествует не только Чичиков, но, незримо для Павла Ивановича и всегда ощутимо и осязаемо для читателя, едет по Руси сам Гоголь. Это он встречает людей разных сословий, он познает жизнь «под углом ее запутанности», раскрывая читателю Россию помещичью, Россию чиновную, Россию народную.

Важнейшей чертой национального своеобразия русской литературы является ее связь с освободительным движением. И эта традиция сложилась в литературе XVIII века, в прозе просветителей прежде всего. Оттого с таким вниманием относились великие писатели к творчеству и деятельности своих предшественников. Для Пушкина Фонвизин — «друг свободы». О себе с гордостью говорил, что «вослед Радищеву» восславил он свободу.

Огарев в предисловии к сборнику «Русская потаенная литература» писал: «Обе струи — струя Радищева и струя Новикова — оживали с удвоенной силой и сливались в одну потребность положить начало гражданской свободы в России»[8]. Герцен, признавая свое духовное родство с Радищевым, утверждал, что идеалы Радищева — автора «Путешествия из Петербурга в Москву» — это его идеалы, идеалы декабристов. И далее свидетельствовал: «И что бы он (Радищев. — Г. М.) ни писал, так и слышишь знакомую струну, которую мы привыкли слышать и в первых стихотворениях Пушкина, и в «Думах» Рылеева, и в собственном нашем сердце»[9].

Г. Макогоненко

^{2}

^{3}

Его Высокопревосходительству действительному

камергеру

и разных орденов кавалеру

Премногомилосердому моему государю [10]

Ваше Высокопревосходительство

Милостивый Государь!

Все, что ни есть на свете, составлено из тлена, следовательно, и приписуемая вам сия мною книга сделана из тлена. Все на свете коловратно; и так книга сия теперь есть, несколько времени побудет, наконец истлеет, пропадет и выдет у всех из памяти. Человек родится на свет обозрети славу, честь и богатство, вкусить радость и утеху, пройти беды, печали и грусти; подобно и книга сия произошла на свет с тем, чтобы снести ей некоторую тень похвалы, переговоры, критику, негодование и поношение. Все сие с нею сбудется, и наконец превратится в прах, как и тот человек, который ее хвалил или порочил.

Под видом и под названием книги желание мое препоручить самого себя под покровительство вашего высокопревосходительства: желание общее всех людей, которые не имеют у себя царских портретов. Производятся люди достойные, следовательно, разум, добродетели и снисхождения ваши возвели вас на сию высокую степень. Вам сродно оказывать милости неимущим, а я удобен заслуживать оные со всяким усердием. Кто же вы таков, о том узнает общество тогда, когда будет иметь счастие пользоваться вашими благодеяниями.

Вашего высокопревосходительства

милостивого государя

нижайший слуга

Сочинитель сея книжки.