Русский классицизм вышел на историческую арену веком позже, в эпоху расцвета русского абсолютистского государства. Именно он отвечал потребности создания общенационального искусства и потому развивался с необыкновенной интенсивностью. Классицизм — многожанровое искусство, но оно утверждало свое бытие лишь поэтическим словом. Русская поэзия XVIII века и выступала в рамках классицизма. Направление это было явлением глубоко прогрессивным. Классицизм помог создать национальную литературу, способствовал выработке идеалов гражданственности, сформировал представление о героическом характере, высоко поднял поэтическую культуру, включил в национальную литературу художественный опыт античного и европейского искусства, показал способность поэзии к аналитическому раскрытию душевного мира человека.

В течение четырех десятилетий классицизм в России был господствующим литературным направлением. С середины 1760-х годов положение начало меняться. Нараставшие из десятилетия в десятилетне социальные противоречия крепостнической России крайне обострились после прихода к власти Екатерины II (1762). Закипавшая общественная борьба ставила перед поэтами-классицистами новые требования, ставила на обсуждение большие и больные вопросы социальной и политической жизни русского государства. Поэзия классицизма не могла на них ответить.

Положение классицизма в 1760-е годы осложнялось появлением нового демократического читателя, который был равнодушен к поэзии, ориентированной на образованное дворянство. Новый читатель предъявлял к литературе свои требования, и их стали удовлетворять писатели-разночинцы, далекие от поэтики классицизма.

Начался кризис классицизма. Он сопровождался ожесточенной борьбой с нормативной поэтикой, в ходе которой складывалась новая литература. И в ней важное место стала занимать проза.

Прозаические жанры, и прежде всего роман, получивший на Западе широкое распространение, стали пользоваться успехом и в России. Поэзия классицизма ориентировалась прежде всего на просвещенного дворянина, на читателя, умеющего понимать философское содержание конфликта между долгом и чувством, способного оценить заимствования и подражания образцам античной и французской литературы. Проза обращалась к другому, демократическому читателю, увлекая его и занимательными сюжетами, и изображением близкой ему жизни и социально близкого героя. Оттого она стала развиваться в противоположном и враждебном дворянству лагере литературы.

Успешное развитие торговли, промышленности и ремесел меняло социальный состав городов. Все больше появлялось представителей «среднего рода людей», которые, быстро овладев грамотой, проявляли интерес к литературе, к театру. Создаваемая писателями-разночинцами литература обслуживала прежде всего нового читателя. В Петербурге и Москве стали открываться новые типографии, на Руси начала развертываться книжная торговля, создавались журналы, наполненные прежде всего прозаическими — оригинальными и переводными — произведениями, открывались общедоступные театры сначала в Петербурге и Москве, а позже в губернских городах — Воронеже, Харькове, Твери, Нижнем Новгороде.

Проявляя интерес к роману, разночинный читатель поначалу, наследуя вкусы своих отцов и дедов, читал рукописные повести и романы, появившиеся еще в прошлом столетии. Спрос на них возрастал с Каждым десятилетием. Появились специалисты-переписчики, удовлетворявшие эту потребность. Затем в сферу внимания этого читателя попал переводной западноевропейский роман. В Россию хлынул поток плутовских, авантюрных, фантастических, нравоучительных, политических и, наконец, сентиментальных романов. Рынок был наводнен прозаическими сочинениями.

Среди переводных произведений в 1760-е годы заметное место стала занимать оригинальная проза. Произведения двух писателей получили Особую популярность — Михаила Чулкова и Федора Эмина. Федор Эмин был не только плодовитым переводчиком — он выступал с переделкой известных европейских романов. Наибольшей популярностью пользовался его четырехтомный роман «Письма Эрнеста и Доравры» (1766), который был своеобразным «склонением на русские нравы» знаменитого романа Руссо «Новая Элоиза».

Выходец из демократической среды, Михаил Чулков с 1766 года начал выпускать сборники повестей, романов и переделанных сказок под названием «Пересмешник, или Славенские сказки». Отлично зная вкусы демократического читателя, Чулков в угождение ему свободно пользовался сюжетами западных и русских сочинений, смело соединяя мотивы сказок и популярных романов, и строил свое повествование, заботясь прежде всего о его занимательности. Все фантастические приключения и превращения героев держались на любовном сюжете — проходя через сложные перипетии судьбы, возлюбленные соединялись.

Заимствуя сюжетные коллизии из разных источников (античной мифологии и Библии, «Тысячи и одной ночи» и рыцарской поэмы Ариосто и т. д.), Чулков соединял их с мотивами, почерпнутыми в русском народном творчестве, древнерусских повестях или бытовых анекдотах, усиленно русифицируя место действия и героев, подчиняя все своей цели — созданию «славенских сказок» — своего рода русского сказочнорыцарского эпоса. Новая литература, по мысли Чулкова, должна была опираться на национальную традицию. Несмотря на упрощенность и наивность такого понимания традиции, книги, написанные в ее русле, отражали реальную потребность русского читателя в своем национальном искусстве.

В некоторых «сказках» большое внимание уделялось изображению русского быта. Писатель создал галерею сатирических образов пьяниц, монахов, разбойников, плутов и мошенников. Иногда даже в отдельных живых сценках проступали черты современных читателю нравов.

Одним из лучших произведений, созданных писателями-разночинцами, оказался роман Чулкова «Пригожая повариха, или Похождение развратной женщины», вышедший в 1770 году. Создание образа главной героини романа — женщины из народа, принужденной торговать собой, никогда не унывающей в несчастье и свободной от каких-либо угрызений совести, — было главной заслугой Чулкова. Такого героя еще не знала русская литература. Он открыто противостоял героям классицизма. Рост денежных отношений разрушал феодально-сословную идеологию. Деньги и в феодальном государстве стали многое определять — и общественное положение, и мораль, и поведение людей. Разбогатеть — значит утвердить себя в качестве «госпожи», жить в свое удовольствие, обеспечить себе уважение. Пригожая повариха Мартона обогащается, и Чулков не осуждает ее за мошенничество, за бесчестные поступки. Он далек от морализирования и описывает Мартону такой, какова она была на самом деле, показывая при этом, что ее поступки определяются не ее порочной натурой, не ее «низким» происхождением, а нравами общества, в котором она жила.

В романе о развратной женщине поэтому вторым главным действующим лицом оказалась та общественная среда, с которой связана Мартона, — русское дворянство. Чулков выставляет на всеобщее обозрение русских дворян, но не обличает и не судит их, а лишь констатирует, что они живут не по кодексу чести, как о том любят говорить. Праздные, они стремятся к удовольствиям и любовным утехам. В погоне за деньгами они совершают бесчестные поступки, руководствуясь не разумом, а страстями. Чувствуя себя хозяевами жизни, они не признают никаких добродетелей, никакой морали, никакой «должности». В таком-то обществе и принуждена жить Мартона. Чулков сочувствует своей героине, которая добивается богатства, обманывая и обкрадывая сластолюбивых дворян.

Истинный человек в понимании Чулкова — это энергичный, преуспевающий делец, добивающийся любыми средствами своей цели, преступая чрез все запреты, движимый только своим эгоизмом. Объяснив пороки Мартоны влиянием среды, Чулков подчеркивает, что дело не в бесчестных делах ее — она поступает, как все. Берет деньги за любовь? Но ее прелести торгуют «благородные» — почему же не брать? Она обворовывает подполковника, но этого требует ее любовник, дворянин Ахаль. Нет, не в пороках проявляется ее характер. Индивидуальность Мартоны в другом. В том, например, что она, развратная женщина, оказывается способной любить без торга, в том, что она не жадна, в том, что она никогда не унывает и не падает духом. Множество несчастий обрушивается на нее, и всякий раз она находит в себе силы выпутаться из беды. Что же делает ее неунывающей? Вера в себя. Демократизм Чулкова проявился в антифеодальном понимании человека: но сословная принадлежность, а личные достоинства — вот мера его оценки.