Однако смотрины затягивались. Алексей поднялся из-за стола, поправил портупею, одернул гимнастерку.

— Познакомимся, товарищи. Командир роты уже представил меня, но не все тут были, так я повторю: я заместитель командира соединения по минноподрывной службе, фамилия моя Егоров, а зовут Алексей Семенович.

Он подошел к стройному, ладно скроенному партизану, стоявшему ближе других.

— А вы кто?

— Григорий Мыльников, минер, — выпрямился партизан и поправил кубанку, съехавшую на затылок. — В партизанах с осени сорок первого года, со вчерашнего дня командир взвода.

— Это я знаю, — улыбнулся Егоров, пожимая Мыльникову руку, — по списку я уже со всеми вами знаком.

— Василий Кузнецов, минер, — представился широкоплечий великан и добродушно улыбнулся, забирая в свою необъятную ладонь руку Алексея.

— Петр Николаев.

Егоров вспомнил, что видел этого парня возле партизанской кухни.

— Дежурите по кухне?

Партизаны грохнули веселым смехом. Лицо и даже шея Николаева залились пунцовой краской, смутился и Егоров, не поняв, какую допустил неловкость. И поспешил к следующему.

— Александр Машуков, минер и пиротехник.

Егоров с интересом посмотрел на Машукова, смело заявившего о своем знании пиротехники и теперь ожидавшего, как отреагирует начальник.

— Учтем при голосовании, а, Алексей Михайлович? — обернулся Егоров к Садиленко. — Нам специалисты нужны.

Садиленко сердито посмотрел на Машукова.

— Владимир Павлов.

— Дмитрий Резуто, — чуть картавя, доложил его сосед.

— А тебя как же величать, знакомый? — подал руку Егоров худощавому подростку, который вчера провожал его в штаб соединения.

— Партизан Николай Слопачок, проводник, — с готовностью выкрикнул паренек.

— Рад и с вами познакомиться, — подошел Алексей к женщине, замыкавшей пестрый строй. — Вы медсестра?

— Антонина Лисевич. Что же до специальности, то вы ошибаетесь, — усмешливо блеснула она голубыми глазами.

— Она у нас на все мастерица, — поспешил ответить за нее Садиленко. — И в разведку ходит, и минировать может, и гуляш приготовит — пальчики оближешь…

— Вот как! — одобрительно воскликнул Егоров. — Тем приятнее познакомиться.

— Осторожнее, — засмеялся кто-то из партизан. — Петро ревнивый.

Все снова обернулись к Петру Николаеву, щеки которого все еще горели от смущения. Смутилась и Антонина.

…Так началось знакомство Алексея Егорова с подрывниками Садиленко. Он хотел как можно больше узнать о каждом, но минеры ускользали от вопросов, отделываясь незначительными фразами.

— Да что все о нас да о нас, — проговорил наконец скуластый парень с черными цыганскими глазами, кажется Резуто. — Все равно не запомните всех-то за один раз. — И, пряча хитроватую улыбку, попросил: — Может, про себя нам расскажете?

— Что же вы хотите обо мне узнать?

— Ну, где воевали, например.

— Ладно, заявка принимается, — махнул рукой Алексей. — Только давайте для начала сядем в кружок на вашем «майдане». — Егоров, улыбаясь, посмотрел на смутившегося Садиленко.

Строй рассыпался, и партизаны, толкаясь и смеясь, расселись вокруг Егорова и Садиленко.

Алексей рассказал, как из Алма-Аты попал в Москву тревожной осенью сорок первого года, как с помощью хороших людей ему удалось попасть в партизанскую школу.

— Чуть ли не каждый день мы провожали друзей — они уходили за линию фронта разведчиками, радистами, минерами. К концу лета и наш, зимний набор заканчивал учебу, и мы нетерпеливо ждали своей очереди лететь в тыл. У нас не положено было докучать просьбами о скорейшей посылке на задание. За это строго наказывали. В августе школа была поднята по боевой тревоге. Немцы прорвались в кубанские степи и угрожали Кавказу. Из курсантов-выпускников был сформирован специальный отряд на Северо-Кавказский фронт. Я стал командиром роты. Заместителем у меня был опытный подрывник, уже к тому времени повоевавший на Южном фронте, младший лейтенант, маленький юркий испанец Хосе Гарсиа. Хосе было восемнадцать, когда у них в Испании началась гражданская война. Он сначала служил мотористом в авиаэскадрилье, а потом стал летчиком-наблюдателем. В апреле тридцать девятого года со своим летчиком перелетел во Францию, где был интернирован и посажен в лагерь. В августе стал гражданином СССР и переехал к нам. Работал на Харьковском тракторном заводе в моторном цеху слесарем, а как началась война, пошел добровольцем в Красную Армию. Стал минером в спецотряде Южного фронта. Всю зиму с отрядом действовал под Таганрогом, а оттуда попал со своими ребятами в Москву, в школу. Там мы и встретились с ним.

Егоров похлопал себя по карманам, проверяя, где папиросы. Садиленко протянул ему кисет с махоркой. Свернув цигарку, Алексей уселся поудобнее.

— Мы выполняли задания и разведуправления фронта, и оперативного управления. Мы были и разведчиками, и подрывниками, уходили во вражеский тыл и на горных дорогах нападали на колонны машин, на мелкие подразделения гитлеровцев, брали «языков», подрывали склады. Кстати, и последнее задание, на выполнение которого я ходил с ротой, было нападение на немецкий склад боеприпасов. Это было совсем недавно, в январе, в Геленджике. Мы догадывались, что готовится десантная операция, но куда — не знали. На всем побережье от Туапсе до Геленджика части морской пехоты тренировались в высадке на укрепленный берег, в штурме блокгаузов, в преодолении заграждений. Началась усиленная разведка немецкой обороны вдоль всего берега от Новороссийска чуть ли не до Таманского полуострова. Катера зачастили: то идут высаживать разведчиков, то снимать, то диверсионные группы забрасывать. Как часто бывает, — Егоров усмехнулся, — усиленное движение катеров и поиски разведчиков насторожили немцев. От новороссийских партизан стало известно, что враг усиливает оборону побережья: проволочные заграждения выносятся в воду, минируются, вдоль берега сооружаются дзоты, а между Южной Озерейкой и совхозом Абрау-Дюрсо поставлено несколько тяжелых артиллерийских батарей, для которых создан склад снарядов. Склад был обнаружен партизанами почти сразу за артиллерийскими позициями. Там есть небольшая веточка к совхозу от станции, вдоль нее и громоздились штабеля ящиков и корзин со снарядами.

Отряду было приказано не позднее второго февраля уничтожить склад. Уже потом мы узнали, что в ночь на четвертое февраля был назначен десант в Новороссийск, а нам надлежало оставить вражеские орудия без боеприпасов.

С подрывниками нашей роты шли несколько человек прикрытия и еще разведчики, хорошо знавшие берег. Нагружены были тяжело — взрывчатка, мины, патроны и гранаты для возможного боя.

Егоров оглядел партизан: притихли, слушают. Только еще теснее сдвинулись.

— Из Геленджика вышли в кромешной темноте. Погода — не приведи господи. С гор срывался сильный северо-восточный ветер — знаменитая бора. Зарядами бил колючий дождь со снегом. На катере укрыться негде, стояли прямо на палубе. Плащ-палатки от дождя и ветра задубели, телогрейки промокли. Катер шел довольно далеко от берега, курсом на север. Глухо работали моторы. Шли долго, казалось, что и район высадки миновали. Но вот моторы умолкли, катер повернул к берегу. Впереди еле заметно мелькнул огонек. Катер мягко ткнулся в отмель, и бойцы попрыгали прямо в воду.

Снова мелькнул огонек. Моряк-разведчик пошел вперед, мигая своим фонариком. Скоро он вернулся и позвал нас за собой. Перед нами выросла кряжистая фигура в промокшем брезентовом плаще. Договорились, что проводник и двое разведчиков пойдут вперед, а уж за ними наша группа. Третий разведчик повел наших подрывников с минами и ручным пулеметом вдоль берега к Озерейке, чтобы заминировать на всякий случай дорогу от поселка к совхозу и остаться в засаде с пулеметом.

Шли открытым местом, обходя жилье. Потом стали подниматься в гору, на виноградники. Вязли ноги в раскисшей земле, беспрерывно хлестала в лицо снеговая каша. Как вериги, тянули книзу намокшие телогрейки и груз, навьюченный на каждого. «До склада метров пятьсот», — прошептал проводник.