— А как же на переднем крае противника, — спросил я Денисенко, — не пытались вас задержать? Не стреляли?..

Он удивленно развел руками:

— Признаться, переднего края немцев я не заметил. Кто-то закричал, кто-то из-под машины шарахнулся. Да все это полбеды — тут в небе загорелась ракета, и я увидел мост. Ну, если мост, — значит, дома. Бензин, доложу вам, первый сорт, да еще бочка тормозной жидкости оказалась. А что касается машины, на счетчике у нее пять тысяч километров… Новенькая, и нам она в самый раз!

— За бензин и машину спасибо, Денисенко, — сказал я. — Но ваши товарищи до сих пор не вернулись.

Красивое лицо солдата побледнело.

— Вот оно что… Я думал, они давно уже отсыпаются. А все-таки они вернутся. Иначе не может быть.

— Почему вы уверены?

— С таким командиром, как Сабодах, не пропадешь.

Денисенко ушел к своей трофейной машине, а я еще раз позвонил в первый батальон. Мне снова ответили, что отряд Сабодаха из ночного рейда не вернулся.

Нет, уверенности Денисенко я не мог разделить. Я знал, что на этот участок фронта противник подбросил свежие силы. Теперь на каждого нашего бойца приходилось три-четыре фашиста. Пройти через боевые порядки врага среди бела дня было почти невозможно.

И все же надежда на счастливый исход оставалась. Она никогда не покидает на войне. Я видел немые вопросы во взглядах офицеров, когда они обращались ко мне по разным текущим делам. Все они знали о рейде отряда и ждали о нем сведений. Но я ничего не мог им сказать. Единственное, что нам оставалось, — ждать.

Сколько бы ни было у солдата тревог в горячую боевую пору, через какие бы опасности он ни шел, а сон, как верно говорит пословица, — лучшее лекарство от всех бед. Однако сон на передовой особенный, чуткий; бывалые солдаты знают правило: лег — свернулся, встал — встрепенулся и тут же действовать готов.

Бессонная ночь давала себя знать, и я прикорнул в блиндаже.

Как видно, таковы секреты сна, что видится то, о чем думается. Явственно увидел я во сне наш рейдовый отряд, идущий необычной огненной дорогой, раскаленной добела. Черная степь, и только эта дорога пылает, а впереди обрыв, бездонная пропасть, и никто из бойцов не замечает ее.

Одна забота у меня: скорей бы добежать к отряду, крикнуть, предупредить об опасности, но странное дело — голос непослушен мне, и я задыхаюсь, хриплю, но не могу вымолвить слова…

Вот первым уверенно шагает плечистый и статный старший лейтенант Сабодах. Огонь ему нипочем, пламя покорно ложится под ноги, легкие искры взлетают из-под сапог. Но до обрыва остались считанные метры, а он все еще не видит неминучей беды.

— Стойте… — шепчу я. — Стойте! Сейчас же вернитесь назад…

И теперь я отчетливо слышу голос Сабодаха.

Открываю глаза. Да, он стоит у входа в блиндаж, стройный, подтянутый, в ладной десантной куртке, и разговаривает с моим адъютантом, чему-то негромко смеясь. Теперь я понимаю: это уже не сон, это правда.

— Значит, вернулись? Здорово! Ну-ка, докладывайте, старший лейтенант.

Сабодах, как всегда, сдержан, спокоен, только карие глаза поблескивают веселыми огоньками. Он коротко, четко докладывает о ходе операции, а потом я приглашаю его присесть к столу, и мы ведем беседу, как старые друзья.

— Во-первых, рассказывайте, как вы прорвались через передний край противника. Фашистов сейчас за Сеймом, я знаю, такое множество, что и плюнуть негде… Как же вам удалось проскользнуть?

Лишь теперь я замечаю, что Сабодах ранен. Из-под рукава его десантной куртки виден свежий бинт. Он перехватывает мой взгляд, убирает со стола руку, объясняет чуточку смущенно:

— Свежая отметина. Уже в самом конце операции получил, когда фронт переходили. Правда, в бою в коридоре школы тоже был ранен, да Машенька, спасибо ей, тут же повязку наложила. Случилось, что в самую горячку меня какой-то фашистский босяк ножом в спину ткнул. Может, вторым ударом и свалил бы, но Машенька из автомата его срезала… — Сабодах пытается приподнять руку и кривится от боли. — Счастье, что в лопатку попал. Иначе бы, пожалуй, насквозь продырявил. Ну, это пустяки… А прорвались мы через линию фронта с боем. Взвод фашистов полностью уничтожили и четырех пленных привели. Этот удар с тыла был для них настолько неожиданным, что нам почти не оказали сопротивления. За время операции у нас четверо убитых и трое раненых. Себя я к этому числу не отношу — у меня ерунда, царапины. Зато фашисты в одной только школе потеряли полсотни убитыми, да в автоколонне десятка три, да еще при нашем отходе не менее десятка. К этому нужно прибавить взвод, потерянный ими на передовой. Тут арифметика в нашу пользу!

В блиндаж вбежал начальник штаба Борисов; таким взволнованным и радостным я видел его впервые.

— Где этот славный молодец, товарищ Сабодах, которого пуля боится и штык не берет?! — закричал он и крепко обнял старшего лейтенанта за плечи. — Да, товарищ Сабодах, друг мой сердечный, это, скажу вам, была настоящая операция! Только что наши радисты перехватили донесение противника из села Гутрова своему штабу. Они сообщают, что в Гутрове почти полностью уничтожен весь гарнизон. Противник потерял до двухсот человек офицеров и солдат, и только в школе — сорок офицеров, которые направлялись на передовую…

Сабодах улыбнулся:

— Ну, им виднее. Теперь у них есть время подсчеты вести. А мне сгоряча казалось, будто мы уложили их до сотни. Тут я и тех учитывал, что на передовой.

Борисов потирал руки и смеялся:

— А какого офицера вы привели! Штабника… Сейчас он проклинает день, когда родился. Но в кармане у него, между прочим, письмо оказалось. Пишет он какой-то своей Гретхен, что обязательно дойдет до Урала и что пленных не будет брать.

Сабодах стиснул зубы, карие глаза его потемнели:

— Знал бы я, что это такая шкура…

Борисов легонько прикоснулся к его плечу:

— Вот и хорошо, что не знал. Сейчас этот вояка подробные показания дает, все начистоту выкладывает, и опять-таки «на Урал» просится! Клянется, что будет хорошо работать где-нибудь на нашем заводе, словно затем и притопал сюда, чтобы поскорее попасть к станку.

Я спросил у Сабодаха, кто из бойцов отряда особенно отличился в рейде. Он с минуту напряженно думал, а потом сказал решительно:

— Все…

— Но среди отважных, — заметил Борисов, — есть самые отважные.

— Если кого и следует назвать, — твердо заключил Сабодах, — так первой Машеньку из Мышеловки.

— Вы словно бы сговорились с Денисенко, — усмехнулся Борисов. — Он тоже о Машеньке твердит…

— Денисенко? — удивился Сабодах, и глаза его повеселели. — Значит, он прибыл?.. В таком случае вношу поправку: наши потери не четверо убитых, а трое. Денисенко после похода я еще не видел. Как он добрался? Не ранен? Очень хорошо! Три тонны бензина доставил? Ну здорово! А если и он о Машеньке говорит, верное слово — прав Денисенко. И что за девушка! Где вы ее, товарищ полковник, разыскали? Ни тени страха… Под градом пуль она вынесла с поля боя раненого сержанта Бугрова. Потом оказала помощь еще двум раненым, а когда к ней кинулся фашист офицер, уложила его из пистолета… Извините, товарищи комбриг и начальник штаба, сколько живу я на свете, право, не видывал таких отважных девчат! Она все время была в бою и в самом центре схватки. Как она швыряет гранаты! И особенно запомнилась мне минута, когда мы в класс из коридора ворвались. Какой-то верзила выбил у Машеньки из рук автомат. Что же вы думаете: растерялась? Нисколько! Бросилась на пол, немецкий автомат подхватила и давай оставшихся фашистов добивать.

— Я только что беседовал с Машенькой из Мышеловки, — сказал Борисов. — Сейчас она бойцам десантные куртки чинит. Веселая, но о себе ничего не рассказывает. «Я, говорит, сражалась, как и все…»

Сабодах наклонил голову, чуть приметно улыбнулся.

— И не расскажет. Что себя на первый план выставлять? Но я отрядом командовал и все видел. Кроме Машеньки, особенно отличились в бою сержант Федор Бугров и рядовой Иван Буланов. Как только мы с фашистами в школе покончили, — сразу к автоколонне… Тут уже обстановка сложнее оказалась. Машины стояли вплотную одна к другой, и, когда две первые загорелись, выкатить какую-нибудь машину из колонны стало невозможно. Фашисты, те, что на машинах спали, успели, конечно, проснуться. Начался бой… Где наши, где враг — в суматохе не разберешь. Я подал команду: «Жги машины!..»