— Десять… Трех от самой реки.

Охлобыстин внимательно осмотрел ее с головы до ног и обернулся ко мне:

— Товарищ комбриг, на минутку… Посмотрите на ее шинель!

Он наклонился, взял изорванную полу шинели, потом легонько повернул сандружинницу вполоборота ко мне.

— Семь пулевых пробоин! Да, Машенька, крепко тебе везет. А все-таки жаль новенькую шинельку, да еще подобранную по фигурке, совсем проклятые фашисты испортили. Придется тебе, Машенька, заказывать новую шинель.

Почему-то девушка очень смутилась: виновато опустив голову и словно извиняясь, она сказала негромко:

— Я это поправлю, товарищ полковник… Только закончится бой, все прорехи заштопаю. Иголка и нитка всегда при мне.

— Пустяки, девочка. Главное, что ты сама цела. А пишет ли дядя?..

Глаза ее радостно засияли.

— Вы помните моего дядю?

— Еще бы не помнить двух добровольцев-разведчиков из Мышеловки! Мы тогда крепко накрыли фашистскую артиллерию, и это благодаря вашим сведениям. А тебе довелось побывать дома после боя?

— Довелось… Только нашей голубятни теперь уже нет.

Она произнесла эти слова так печально и так совсем по-детски, что я невольно подумал: ребенок… И этот ребенок умеет воевать!

Запыхавшись, к нам подбежал командир батальона и спросил:

— Значит, вы сами разыскали ее, товарищ полковник?

— Нет, я никого не искал.

— Но вы спрашивали, кто указал позицию пулеметчику. Это она, Машенька из Мышеловки! Она помогала ему тащить пулемет, и они вместе вели огонь по переправе.

— Фамилия пулеметчика?

— Рядовой Иванов…

— Да, это был Иванов, — сказала Машенька. — Сначала он не соглашался. Говорил, что очень далеко. А потом как жахнули мы по фашистам, так лодки и закувыркались посреди реки.

Я удивился Машеньке. И было чему удивляться. Она совершила подвиг, маленькая киевлянка, и не ведала об этом.

Наверное, в эту минуту я очень внимательно посмотрел на нее, и она смутилась.

Ее шинель была пробита пулей и на груди, и лишь сейчас она заметила эту восьмую прореху. Поспешно прикрыв ее рукой, она повторила чуть слышно:

— Вот беда… Штопки на целый вечер…

За время войны я видел много трогательных сцен, однако, пожалуй, впервые я был так глубоко тронут всем обликом этой девочки на переднем крае, смущенной и опечаленной тем, что не успела заштопать пробитую фашистскими пулями шинель.

— Спасибо тебе, Машенька из Мышеловки, — сказал я. — Спасибо, родная, что идешь ты с нами трудной этой военной дорогой. Спасибо за наших раненых воинов, которых ты спасла. Родина и твой родной Киев не забудут твоей отваги и твоей сердечной доброты, славная девочка наша, дочь бригады…

В тот же день я подписал реляцию о награждении орденами пулеметчика Иванова и санитарки Марии Боровиченко.

В конце октября после непрерывных боев с пехотой, танками и моторизованными частями противника наша бригада снова заняла оборону на реке Сейм, в районе села Шумаково.

Враг наседал, и мы яростно отбивались в ожидании, пока наши саперы починят подорванный мост.

Я находился среди саперов у моста, когда подкатила грузовая машина и с нее спрыгнул стройный, подтянутый офицер.

Было уже темно, однако я сразу узнал начальника оперативного отделения штаба бригады — капитана Зайцева. Этого отважного офицера я хорошо знал: Зайцев не раз ходил в разведку и дважды оставался в наших группах заслона, которые должны были стоять насмерть, удерживая заданный им рубеж.

Я заметил, что Зайцев чем-то взволнован. Мы отошли в сторонку, и я спросил:

— Есть новости?

— Очень интересные новости, — прошептал Зайцев. — Только необходимо ваше разрешение…

Мы присели на откосе берега на бревно, и капитан рассказал, что прибыл от начальника штаба бригады Борисова… Вчера перед вечером к Борисову пришли трое штатских ребят комсомольского возраста. Все они действительно оказались комсомольцами из села Гутрово и предъявили комсомольские билеты. И по документам и по внешности эти ребята не вызывали подозрений. Они сообщили, что в их селе и в соседнем селе Букреево фашисты останавливаются на ночлег. Сейчас в этих селах скопилось множество машин, груженных продовольствием, обмундированием, боеприпасами и бочками с бензином. Уверенные в полной безопасности, фашисты пьянствуют, объедаются и спят, почти не выставляя охраны.

Я слушал капитана, еще не понимая, к чему он сообщает мне все эти подробности: ведь каждому нашему бойцу было известно, как безобразничают фашисты в занятых ими селах и городах. Но Зайцев продолжал увлеченно:

— Да, понимаете, у них почти никакой охраны; правда, ходят по селу два солдата, посвистывают, иногда постреливают, словом, пугают мирных жителей. Все водители машин ночуют в крестьянских домах, а офицеры заняли здание школы.

Теперь я понял, к чему вел разговор капитан Зайцев: очевидно, он задумал совершить рейд в тыл противника. До сих пор, ведя оборонительные бои и отходя в глубь страны, мы таких рейдов не предпринимали. Правда, наши смельчаки разведчики не раз проникали через боевые порядки врага, и им приходилось иногда драться с патрулями фашистов, нападать на их обозы, на штабы. Но разведчики имели задания выяснять силы противника, пути их продвижения и замыслы и только в случае крайней необходимости вступать в бой. А Зайцев задумал другое — специальный рейд, чтобы напасть на противника в его тылу.

Я понимал, что в случае успеха такого рейда в тылу противника будет надолго посеяна паника. Это соответствовало нашим расчетам: постоянно тревожить врага, не давать ему покоя, изматывать его нервы и отвлекать силы для охраны тылов. Я спросил:

— Итак, вы беседовали с начальником штаба… Что предлагает Борисов?

— Начальник штаба предлагает организовать отряд из смелых и физически закаленных бойцов. Этот небольшой отряд должен скрытно проникнуть через линию фронта и быстро достичь села Гутрово. Комсомольцы из Гутрова дали согласие быть проводниками. Они хорошо знают местность и проведут наших бойцов прямо к автоколонне противника. Есть шанс захватить несколько машин с бензином и вернуться на этих машинах через линию фронта.

Предложение капитана выглядело очень заманчиво. В последние дни мы экономили каждый литр бензина, и, если бы нам удалось захватить этот драгоценный груз, положение бригады стало бы намного легче.

Взволнованность капитана незаметно передалась и мне. В самом деле, почему бы не рискнуть? Я знал, что добровольцев для любого смелого дела в бригаде хоть отбавляй. Но какой переполох поднимется в тылу противника! О, это будет фашистам памятный урок.

Не медля, мы тут же разработали план ночного рейда. Начальнику штаба Борисову поручалось отобрать группу наиболее отважных воинов в сорок человек, включив в нее восемь шоферов и трех местных комсомольцев. Командиром группы Зайцев предложил старшего лейтенанта Сабодаха, и я согласился. Офицер Сабодах — тихий, улыбчивый парень — был известен в бригаде железной выдержкой и бесстрашием. Ему уже не раз поручались самые рискованные задания, и он выполнял их с поразительной находчивостью и отвагой.

Было решено, что бойцы отряда уйдут в поход налегке, без вещевых мешков, саперных лопат, котелков и другого имущества. Вооружение — автоматы, винтовки и ручные пулеметы. Кроме того, каждый боец должен был получить холодное оружие — нож или клинок, по три ручных гранаты и по две толовых шашки. Эти шашки нужны были на случай, если бы пришлось что-либо подрывать.

Уже через десять минут старший лейтенант Сабодах принялся отбирать бойцов для ночного рейда. Рискованная задача пришлась ему по характеру: он сказал капитану, что давно уже томился по настоящему делу.

Как и следовало ожидать, добровольцев оказалось множество. Но Сабодах отбирал воинов очень строго: только тех, кого лично знал по боям, в ком ни капли не сомневался.

Свой отряд он разбил на группы и назначил старших групп. Бывалый разведчик, он предусмотрел даже отделение тыла, в которое вошли четыре бойца и санитарка.