— Представляю, как обрадуется ваш дедушка. Два лишних рта в нынешние времена приведут его в восторг, — съязвил он. — А чем вы будете питаться в дороге, на что надеетесь?

— Я неплохо играю на рояле, может, найду где-нибудь работу. Правда, я хорошо играю, — повторил я, словно убеждая в этом самого себя.

Мужчина скорчил гримасу, давая понять, что я несу вздор.

— Ты хочешь зарабатывать игрой на рояле?

— Да, я надеялся.

— Вот что я тебе скажу, молодой человек. Скорее в Хейдсе выпадет снег, чем ты найдешь здесь такую работу, да и на любую другую у тебя ровно столько же шансов.

Я не ответил. Значит, мои предчувствия сбываются. Его слова отдавались во мне болью, но я знал, что он говорит правду.

— Откуда вы? — помолчав, спросил он.

— Из Чикаго, — ответил я. — Мы в этих краях всего второй день.

— Вот что, либо поторопитесь к деду, либо возвращайтесь в Чикаго. Решайте, куда вам ближе. Здесь дела идут из рук вон плохо. Хуже не бывает, Этот дом — арендаторы съехали на прошлой неделе — и вся поганая ферма не стоят и тридцати о центов. И ферма, и дом, и плита — все вместе!

— Вы хоть ели что-нибудь? — спросила женщина. Она смотрела на Джоя добрыми глазами.

Я знал, что нам может влететь за петуха, но делать было нечего.

— Нам попался цыпленок, мадам, и я его сварил. Надеюсь, он не ваш?

Нет, не наш, — она покачала головой. — Своих кур мы продали или съели. Сейчас нет смысла их держать, яйца никто не покупает. И в городе на базаре за них ничего не выручишь, лучше не возить — пустой перевод бензина. Нет, это, должно быть, цыпленок Хелмсов, Для цыпленка он, впрочем, староват, не так ли? Давайте, я проверну его через мясорубку, а то не прожевать. Приходите, мальчики, к обеду.

Джози! — недовольно воскликнул мужчина.

— Ничего, Бен, мы не обеднеем, если один раз их покормим. Ты прав, им надо возвращаться к родителям, но разок-то мы их покормим. Придумаю что-нибудь из этого петуха, потом у нас есть печенье и патока. Не разоримся, если поделимся с мальчуганами.

— Может, не стоит, — выдавил я. — Нам с Джоем не хотелось бы вас объедать.

— Ладно уж, — проворчал мужчина, — пойдемте. Пара кружков печенья ничего не изменит. Дело в том, что Джози готова кормить каждого встречного. Этого позволить нельзя, но тут она права — с двумя мальчуганами мы можем поделиться.

И мы поплелись за ними к их дому, который оказался ничуть не лучше того, где мы ночевали, только в комнатах еще была кое-какая мебель: несколько стульев в гостиной, колченогий журнальный столик, на нем стопка газет и несколько выцветших фотографий, дряхлый, вылинявший ковер на полу. На стене под стеклом небольшая картинка с цветами, птичками и названием городка в Небраске, выведенным золотыми буквами, рядом, под старинными стенными часами, — портрет кандидата в президенты Франклина Рузвельта, вырезанный из газеты и пришпиленный булавкой к обоям.

Женщина сразу ушла на кухню и занялась готовкой. Мы с Джоем сидели в гостиной и слушали жалобы хозяина на тяжелые времена.

— Этот парень, — он показал глазами на фотографию Рузвельта, — Джози верит ему, а я нисколечко. Все его новые идеи пустая болтовня, сотрясение воздуха. Дело зашло слишком далеко. Ни он, ни кто другой ничего уже не смогут исправить. Мы разбиты в пух и прах. Нам ничего не остается, как сдаться и…

— Бен! — крикнула женщина из кухни. — Не забывай, они же дети. Найди тему повеселей. От твоих причитаний нам лучше не станет.

Но мужчина будто ее не слышал.

— Последнего борова отвез в город, — продолжал он в том же духе, — двести пятьдесят фунтов веса. Знаете, сколько мне за него дали? Девяносто восемь центов, и ни гроша Пришлось отдать, все равно кормить нечем. Лучше уж девяносто восемь центов, чем если он околеет.

Хозяин нервно сжимал в руках сложенную трубочкой газету и, кончив говорить, с отвращением швырнул ее на столик.

— Вот в какой стране вы, ребятки, живете. Страна — банкрот, страна — попрошайка. В нашем округе банки уже отняли у владельцев половину всех ферм. Скоро настанет моя очередь — все добро, нажитое потом, пойдет с молотка.

Джой и я молчали, Да и что сказать? Слова этого отчаявшегося, ожесточившегося человека так напоминали разговоры отца, что мне сделалось не по себе. Впрочем, мужчина и не ждал от нас ничего; ему было все равно, слушаем мы его или нет, просто на душе накипело, хотелось выговориться. Он снова завел ту же пластинку о тяжелых временах, но тут на пороге появилась хозяйка.

— Помолчи, пожалуйста, Бен. Иди-ка мой руки. Да и вы, мальчики, можете сполоснуться, греха не будет, а потом прошу к столу.

Хороший выпал обед. Много печенья, женщина все подкладывала его нам. В течение всей трапезы она не умолкала, не давая мужу вновь сесть на любимого конька. Когда мы поели, она показала пальцем на лежавшее на наших куртках банджо и спросила, кто из нас умеет играть. Рано или поздно это должно было произойти. Я со страхом думал о той минуте, когда придется на нем играть. До Хови мне было далеко, но я все-таки знал несколько аккордов и велел Джою спеть. Нам обоим было не по себе, зато хозяева получили удовольствие. Я заметил, что, когда Джой запел, лицо мужчины смягчилось и подобрело. Он откинулся на спинку стула, его ладонь легла на плечо жены. Когда Джой кончил, хозяева поблагодарили нас и на прощание мужчина протянул пакет с шестью, большими картофелинами.

— Возьмите на первое время, — сказал он, пожимая нам руки, а хозяйка даже обняла Джоя.

На дороге нам попался грузовик. Веселый и добродушный фермер согласился подвезти нас. Значит, не все люди злые, вроде тех, кто с вилами встречал поезд! Мы воспрянули духом — нам стало везти на добряков. Ночь мы спали в тепле, незнакомые люди покормили нас, теперь этот славный фермер с протяжным выговором божится, что мы обязательно найдем работу в ближайшем городке.

— Времена тяжелые, — утешает он нас. — Но и раньше так бывало, все-таки люди умудрялись выжить. Авось и мы не помрем. «Такие парни, как вы, не пропадут, если работы не боятся».

Хорошо встретить человека, не потерявшего надежду. Я так и сказал ему напоследок. Он довез нас до развилки и показал, куда идти дальше.

Пройдя милю с небольшим, мы решили заночевать в лесу, а в городок войти утром — утро вечера мудренее. Само собой, мы боялись города, несмотря на заверения веселого фермера. При мысли о том, что нас там ждет, я снова видел свирепую толпу с вилами наперевес, мне чудились их крики. Дождь прекратился, вечер выдался теплее предыдущего. В лесу можно неплохо устроиться, а встречу с горожанами отложим до утра.

В тот день мы плотно пообедали, поэтому картошку следовало поберечь, но голод вечно напоминал о себе, и мы все-таки решили себя побаловать и испечь одну картофелину на двоих. Я выкопал ямку и развел в ней костер. Мы с Джоем глядели огонь, на синеватые и розовые угли и тихо разговаривали, ожидая, когда картофелина будет готова. Темнота сгустилась, и наш костер стал похож на островок света в море ночи. Когда Джой подкладывал хворосту или сухих листьев, от костра спиралью вился дымок.

В безмолвном лесу мы чувствовали себя в полной безопасности и, услышав чьи-то шаги, не насторожились. А зря!

Нас атаковало четверо или пятеро косматых подростков. Они были старше меня и что-то кричали грубыми, пронзительными голосами, я не разобрал всего, понял только, что они голодны. Джой никогда не имел дела с хулиганами. Он совершил ошибку, вцепившись в пакет с картошкой, будто мог справиться с этой оравой почти взрослых детин, Один из них сбил его с ног, а когда я бросился на помощь, остальные выместили свою злобу на мне. Их, видно, особенно бесило, что у нас есть хоть какая-то еда, в то время как они голодают.

Через несколько минут они ушли, забрав кулек с картошкой и даже ту картофелину, что мы пекли в золе. Они прихватили также одеяло, запасные куртки, один из них поднял банджо Хови, покрутил его в руках и презрительно швырнул на землю. Когда они скрылись из виду, мы собрались с силами и побрели к шоссе. Джой отделался легким испугом. Зато у меня на лбу был глубокий порез, из него текла кровь, глаза опухли и заплыли. На городской окраине полицейский наорал на меня, пытаясь разузнать, с кем я подрался. Однако он не выгнал нас из города и даже пустил в тюрьму переночевать…