Бенедикт приветствовал короля слабым кивком. Вариан занял место напротив. Служки поднесли еще свечей, кувшин вина и два кубка.

— Вы были правы, отец Бенедикт, — сказал король, отпив из серебряного кубка.

Седой архиепископ провел сморщенной ладонью по ниспадавшей на грудь бороде.

— Король Седогрив все-таки написал вам?

— Написал, — кивнул Вариан. — Но я не об этом хотел поговорить с вами. Вы были правы на счет Андуина. Вы видели его сегодня?

— Не припомню, ваше величество. Я стар и забывчив. Что я говорил вам о принце?

— Вы поделились предположениями, что Андуин по своей природе жрец, а не воин. Я отказывался верить в это. Знаете, для его возраста он достаточно хорошо управляется с оружием. Вы посоветовали устроить ему проверку. Как отец, я поступил жестоко — я мог оставить сына без глаза.

— Милостивый Свет, о чем вы говорите, ваше величество? Мне кажется, вы говорили, что любите принца, независимо от того выберет он путь воина или жреца. Было ли это тогда же?

— Видит Свет, больше всего на свете я хотел, чтобы мой единственный сын выбрал путь воина, — словно не слушая архиепископа, продолжал Вариан. — Сегодня я приказал жрецам ни в коем случае не лечить его. А на тренировке… Я наносил ему удары, блокировать которые он еще не умеет. Уже тогда я видел синяки на его коже! Это поступок, недостойный отца, да простит меня Свет. Но Андуин избегает разговоров со мной, ему легче принимать меня за идиота, чем рассказать правду. Через час после занятий он явился с чистой кожей, без единого синяка и кровоподтека! Я спросил, кто исцелил его? И он соврал, что это сделал придворный лекарь. Зачем ему врать мне, отец Бенедикт? Я бы простил ему путь жреца, если бы он был со мной честен.

— Принц очень любит вас, ваше величество, — ответил святой отец, поверх сложенных пирамидкой пальцев. — Я знаю, он честный и добрый юноша. Если он и скрывает от вас правду, то только потому, что боится расстроить вас. Свет видит, что в ваших поступках не было злого умысла, вы любите принца, как никто другой.

Вариан запустил обе руки в черные, как смоль, блестящие волосы. Он никогда не думал, что будет рад синякам на коже сына, а не их отсутствию.

— Стоит ли мне пытаться поговорить с ним начистоту, отец Бенедикт?

Духовный наставник тяжело вздохнул, разделяя муки отца.

— Принц Андуин — жрец, и ему не бывать воином, — твердо произнес Бенедикт. — Юношеский максимализм не позволяет ему быть открытым и честным, он меняется, растет и не всегда понимает, почему творит те или иные вещи. Думаю, вам больше не стоит пытаться. Примите это как должное. Может быть, со временем принц сам придет к вам.

Вариан рывком поднялся на ноги. Остановился возле не растопленного камина и, повернувшись вполоборота к Бенедикту, сказал:

— Отец Бенедикт, я хочу попросить вас стать для Андуина духовным наставником. Я вижу, что ничто не свернет моего сына с выбранного пути. Но, как отец, я все равно должен помочь ему. Хоть чем-то.

Архиепископ закрыл глаза, будто погрузившись в молитву.

— Это большая честь, — медленно произнес Бенедикт, раскрыв глаза. — Спасибо за оказанное доверие, ваше величество, — он еще раз осенил короля знамением. — Да подарит Свет вам терпение. Вы приняли правильное решение.

— Да, — глухо пробормотал король.

Из-за отблесков свечей вышивка на рясе Бенедикта горела еще ярче и, казалось, что золото вот-вот расплавится и стечет ему под ноги. Черты лица Вариана, наоборот, стали жестче, чем были. Пересекавший переносицу шрам отбрасывал на лицо дрожащие тени.

Архиепископ, кашлянув, заговорил первым, лишь бы прервать затянувшееся молчание.

— Ваше величество, я старый человек, и знаю короля Генна Седогрива не понаслышке. Вы позволите дать вам совет?

Вариан отогнал витавших в его мыслях призраков и вновь вернулся к столу. Свиток с серой печатью так и не был распечатан. Сколько лет король Штормграда ждал, чтобы секретарь вручил ему письмо с печатью самого Генна Седогрива? Вариан мог подождать еще несколько часов.

Король не одобрял добровольного затворничества королевства Гилнеас за Стеной. В первые годы он исписал десятки пергаментов, отправил лучших гонцов к королю Седогриву, призывая его одуматься. Но не получил ни одного ответа, а половина его гонцов не вернулась.

После того, как безумный Аспект разорвал пополам, как горячий пирог, любимые Ордой Степи, а великая Стена пала, король Седогрив сам написал в Штормград. Волею судеб даже подводные рифы не сдержали натиска природной катастрофы. Отныне даже морской путь в Гилнеас был открыт, но Вариан не изменил своего решения.

 К тому же отправленный на разведку глава ШРУ, Уизли Шпринцевиллер, так и не вернулся со своего задания.

 Королевство Гилнеас по-прежнему рьяно хранило свои тайны.

— Седогрив всегда недолюбливал остальные королевства людей, — заговорил Бенедикт, когда Вариан вновь сел за стол. — Всем известно, что воргены — плод его собственных опытов и от всего мира он отгородился лишь для того, чтобы создать их. Не иначе, как для того, чтобы распространить заразу по всему Азероту. И когда мир погибал бы под напором волколюдей, Гилнеас защищала бы Стена. Но Катаклизм нарушил его планы. Теперь Седогрив беззащитен перед Отрекшимися и мерзкими отродьями своих же опытов. Я больше чем уверен, что в его послании предложение о мире и объединении с Альянсом. Но это может быть всего лишь уловкой. Возможно, он даже в сговоре с самой Мертвой Госпожой. Седогрив уверял, что Гилнеас богат и обеспечен всем необходимым. Что же не нашлось нескольких ружей истребить волков, чтобы взять болезнь под контроль?

Вариан до сих пор не мог простить Сильване Южнобережье, на месте которого не осталось даже трупов. Из-за судьбы одного только Южнобережья стоило воевать с Ордой.

— Я тоже знал Седогрива, правда, меньше вашего. Но я сомневаюсь в таком развитии событий. Если бы его целью было распространение ликантропии, зачем бы он столько лет бездействовал?

— Это старость делает меня подозрительным, но по своему опыту я знаю — предавший один раз, повторит предательство без зазрения совести. Седогрив не помог королю Теренасу, когда Плеть наводнила Лордаерон, вы и сами это помните.

— Благодарю вас за совет, отец Бенедикт.

— На вашей стороне Свет и Альянс, ваше величество, не спешите принимать окончательное решение. Я послежу за принцем, и, если он выкажет хоть малейшие задатки воина, я тут же прекращу его обучение.

— Спасибо.

— Ваше мнение о Святом походе не изменилось? — полюбопытствовал Бенедикт.

Вариан долго глядел на пламя свечи.

— Нет, святой отец. Если оно изменится, вы будете первым, кому я сообщу об этом.

Для любого смертного драконы — могущественнейшие из созданий Азерота. От одного только их вида противник обращается в бегство, над ними не властно время, а их хладнокровным натурам несвойственна мятежность чувств.

Но не все драконы одинаковы. Молодому представителю сапфирового рода стоило больших трудов не выдать неосторожным движением или фразой обуревавшую его лавину чувств. От застывшей на губах улыбки уже сводило скулы. Если бы ему пришлось говорить, Аригос из рода Малигоса нес бы полнейшую чепуху. А так у него еще оставался шанс. Такой же призрачный, как тела эфириалов, но все же шанс.

Тиригоса с виноватым видом изучала разводы северного сияния в небе над башней Нексуса. Она не видела себя со стороны и не могла знать, как сказочно переливались ее кудри, как блестели из-за игры света ее бирюзовые глаза. Мелкие снежинки продолжали бесшумно парить вокруг нее, как будто и не было этого скомканного, неудачного объяснения.

Тишина, которая наступила после этих слов, разделила жизнь Аригоса на две неравные части. В одной уместился весь мир с его чарующими закатами, прогулками под луной и той, что сидела напротив, а во второй — крошечной и мрачной, как темница, части в безнадежном одиночестве оставался он сам. Еще минуту назад, протянув руку, он мог коснуться вьющихся локонов Тиригосы, и она бы не отпрянула. А теперь между ними будто Смертокрыл пролетел — все разрушилось. И с каждой неимоверно долгой секундой, когда Аригосу полагалось бы отшутиться, бросить пару небрежных фраз и вывести разговор из тупика, пропасть между ними только росла.