- В девятьсот одиннадцатый? - спросил он.

   Я кивнул. Он тоже кивнул и распахнул дверь:

   - Входи. Посудачим. Есть предмет и предикаты к нему.

   Кабинет был выполнен в серых тонах. Почему-то в государственных учреждениях с некоторых пор стал преобладать серый цвет. Часть помещения занимали два стола с соответствующим офисным обеспечением. За тот, что побольше, уселся Мункар. Мне он предложил занять место напротив. Стены были абсолютно голые, если не считать часов и календаря с осенним пейзажем. Часы на восемь минут спешили. Крышу дома напротив устилал снег. Где-то внизу поджидал таксист. Накир, как я уже упоминал, появился позже.

   В отличие от соангела, он выглядел обыкновенно, то есть лет на тридцать, без претензий на оригинальность в возрасте и росте, как и все мы, как я. Он предпочел прохаживаться по кабинету, меняя места, не задерживаясь подолгу на одном. Кабинет был чересчур просторный для двоих дознавателей, что как бы подчеркивало демографические проблемы страны, по ведомству которых эти служащие проходили. Так что места для его пробежек было достаточно. Мне он показался не таким суровым, как этот "Мункар".

   - Итак, Андрей... э-э...? Или просто - Каюр? Это удобно, - сказал Накир. - Псевдоним не расходится с профессиональной деятельностью. Я знал токаря, у него и кличка Токарь была. Итак, дело Љ 117 дробь 32.

   - Поясняю, - сказал Мункар, взяв в руки тощую папочку. - Под сто семнадцатым номером у нас ты проходишь. А тридцать два - такое по счету дело у нас к тебе.

   - Трагедия в трёх трупах, - обозначил мое "дело" Накир. - Действие первое, оно же последнее.

   - И вкратце оно таково. - Мункар раскрыл папку.

   - Можно я изложу? - перебил начальство Накир и, не дожидаясь его одобрения, изложил. - Двенадцатого ноября сего две тысячи восемьдесят восьмого вы сопровождали двоих ребят на Хованское болото с целью обеспечить им путешествие в мир иной. Или на вашем сленге, позаимствованном от наркоманов - трип. К несчастью для вашего предприятия по трассе в город возвращался полицейский патруль, он и заметил спрятанную в кустах машину, а чуть позже, спешившись и по гати углубившись в камыши - и трипаков, готовившихся устроить между собой дуэль. У ребяток было в руках по оружию. Ребятки с перепугу открыли огонь. В результате чего тяжко ранен один патрульный сержант и весьма обижен его напарник. Парень стрелял в упор из положения лежа, когда сержант собирался его вязать. Оружие довольно убойное, у сержанта разворочен кишечник, так что тело пришлось пристрелить. Сержанту, можно сказать, до смерти повезло - в ваших понятиях о везении: конкретный трип при исполнении служебных обязанностей, легальный летальный исход за государственный счет. За государство же умереть можно и нужно. Выйдя из лазарета, он дал подробные показания. Его невредимый напарник оказался более скуп на слова, но показания обоих совпадают детально. Этот напарник, преисполнившись негодования, одного стрелка пристрелил, а другого сохранил в целости. Вас, к сожалению, тоже не удалось взять живым. А то привлекли бы по горячим следам, не дожидаясь светлого воскресения.

   Мне пришлось возразить:

   - Выходит, я и сам лицо пострадавшее. Если полицейские и воры перестреляли друг друга, то я-то при чем?

   - Даже если на этот раз ты не успел никого убить, этот гиньоль не сойдет тебе с рук. Потерпевший Павлов, на твою беду, генфень. В данном случае достаточно доказать намерение, - припугнул Мункар. - И докажу. Не такие орехи раскалывал, - усугубил угрозу щелкунчик.

   Разумеется, тому, что тело Павлова - естественного происхождения и опекаемо Генофондом, я не поверил. Может, он и не отпетый лазарь, но ходки у него были. Инициации на лице написаны. Наличие смертного опыта глаза выдают.

   - Вся мера и мерзость ответственности ляжет на вас, - добавил Накир.

   Эти двое, следователь и подследок, прекрасно дополняли друг друга.

   Я не сомневался, что нашим скорым и строгим органам состряпать дело о намерении на убийство ничего не стоит. Но с другой стороны, если б хотели привлечь, то давно б привлекли. За мной много чего числится. О чем мне тут же напомнил Мункар.

   - А полтора десятка собственных реинсталляций? А ущерб от умерщвлений других лиц? Мы даже не про всех знаем, - признался он. - Ты слишком дорого бюджету обходишься. Надеюсь, что правосудию наконец-то хватит решимости, а государству возможностей, чтоб обеспечить твоей личности несокрушимый носитель. Чтоб не брали тебя ни пуля, ни яд, ни природные катаклизмы. Чтоб сам себя не убил. Например, механизм из сверхпрочного материала - ковырять реголит на обратной стороне луны, пока не рассчитаешься с налогоплательщиками до копеечки. Счет к тебе, как к наиболее продвинутому каюру, особо велик.

   - Самые приятные похвалы - незаслуженные, - попытался отпереться я, внутренне сознавая, что заслуживаю с точки зрения закона отнюдь не похвал. - Что касается несокрушимых носителей, то я бы поопасался. А вдруг подобный механизм, да еще во главе со мной, сбесится? Как на него управу найти? Уничтожить вместе с луной?

   - Прервемся, - сказал Мункар. - У меня режим. А ты и так на восемь минут опоздал.

   - По вашим часам только стрелки забивать, - возразил я.

   - Да что время, если смерти нет? - сказал Накир. - С нами позавтракаете?

   - Уже вкусил, - сказал я, спиной почувствовав, что приоткрылась дверь.

   - Ну что там чашка с чаем? - спросил Мункар, глядя поверх меня.

   - Нести? - Голос принадлежал женщине.

   Накир бросился помогать, Мункар уставился в бумаги, время тянулось тягостно, озвученное тиканьем торопливых стенных часов.

   То, что болотные трупы на меня не повесили - хороший симптом. А могли, учитывая мое беспамятство.

   На столе появились чайничек, каких я давно не видел: белый, разрисованный "под китай", настоящий фарфор. Вазочка для печенья была от другого сервиза. Женщина, что всё это подала, обернулась, взглянула на меня с любопытством и улыбнулась - я это отметил - отдельно и иначе, чем этим двоим. Тщательно продуманными чертами лица она походила на блондинок из фильмов столетней или даже более ранней давности, сексуальней которых, по моему мнению, невозможно вообразить. Только теперь я понял, что и Мункар мне напомнил какого-то стариннейшего актера примерно тех же годов. Эта неявная принадлежность одному прошлому объединяла их - словно в одном допотопном фильме снялись. Платье, что было на ней, представляло собой вариант деповской униформы. Не очень облегало фигуру, но очень подчеркивало.

   Накир выставил на стол чашки, их было четыре, собранных с бору по сосенке.

   - Тело-то, тело! - наклонился он к моему уху. - Обратил? Что ты ее глазами хаваешь, ты ее горстями хватай! - И показал, как.

   Женщина от него отмахнулась. Накир не смутился. Мункар нахмурился. Слишком хороша, чтобы быть натуральной, подумал я. Такое тело не достается случайно - рождением, сочетанием генов, половым отбором, смешением рас. Над таким долго работают: моделируют, придирчиво отбирают линии и черты. У иных пристрастных к себе особ половина текущей жизни уходит на это, чтобы лишь в следующей задуманное воплотить - согласно собственным представлениям о себе и своей привлекательности.

   Очевидно, эта особа знала о чарах такое, что прочему женскому полу только предстояло открыть. Словно проникла в тайну женственности дальше других. Словно сама была этой тайной. Ее дух вкупе с опытом прошедших жизней обнаруживал себя в каждой черте, каждом движении. В ее лице и фигуре заключалось такое, что влекло к ней больше, а вернее сказать - иначе, чем к просто красивым женщинам. Не томление плоти, не эротический путч, не рядовой и периодический зуд, который накатывает на любого мужчину. Это отстояло несколько в стороне от конкретного и прямолинейного варианта чувственности, с которым мы обыкновенно сталкиваемся. Это было влечение иного рода. Которое можно утолить только полным слиянием с этаким существом. Наверное, многие годы, а может и все сто, воспитывала, вырабатывала, создавала, выстраивала свою внутреннюю эротическую гармонию - подмечая, заимствуя, воруя, придумывая, примеривая на себя. Собирая по черточке, по штришку. Развивая и умножая дары. И вот душа осияла тело, одухотворила его. То есть, возвращаясь к теории Соломона Аркадьевича: хорошо приношенное тело "бессознательно" вбирает в себя черты личности. Поистине нет пределов для совершенствования, если жизнь вечна, подумал я.