- Как их звали?

- Странник и Кощей.

- Кто им помогал в становище?

         Сидевшая на полу Рудник уткнула лицо в колени, заплакала. Степанов понял, девушка не готова выдать пособников Странника. Сам же он, находясь в беспамятстве, забыл, если видел, с кем общались Кощей и Странник.

         Степанов задумался. Он слышал за полотнищем чума унылый посвист весенней бури, вой волков, похожий на плач ребёнка, скулёж  лаек.

- Эти люди очень опасны, Рудник. Лишь смерть их остановит.

- Закон?

- Закон – не смерть. Им нужна пуля.

         В чуме появился Попов. Рудник засуетилась, занялась чугуном, где булькал суп. Всплывшие  в нём куски мяса послужат вторым блюдом.

         Попов нравился Степанову. Он говорил тихим спокойным голосом, доверительно справлялся об улучшающемся здоровье раненого. Редко глаза его темнели, делались жёсткими. Раздражала и привычка смотреть не в глаза, а на лоб. Степанов списывал странности на профессию шамана. Удивительно, что шаманом среди эвенов утвердился русский.

         Степанов не удержался, спросил Попова, предполагал ли он когда-нибудь, что с бубном среди чумов будет прыгать. Попов усмехнулся. Судьбу предположить невозможно.

         Попову как шаману эвены каждый день приносили что-нибудь вкусненькое. От возраста беззубый он делился со Степановым. Жирная речная рыба благотворно действовала на здоровье. Степанов быстро крепчал.

         Попов ничего не рассказывал про Странника и Кощея, так что Степанову приходилось сомневаться, были ли они в становище. Но не пешком же тяжелораненый Степанов добрался до эвенов. Значит. Рудник не напутала, а Попов врал. Почему? Ясно, становище не хотел светить. Проговорись, и неминуемо ищейки нагрянут с допросами, почему бандюганы здесь отлёживались, а никто весть не дал. Эвены живут браконьерством и не всегда бьют зверя в разрешённый период. Зайди в любой чум, найдёшь чучела пернатых едва ли не из Красной книги.

         По понятным причинам Рудник со Степановым избегала развивать тему о Страннике и Кощее в присутствии Попова. Прошло изрядно времени, прежде чем ей удалось остаться с майором наедине, чтобы излить душу. Рудник видела в Степанове представителя органов, способных помочь. Девушку волновало, будет ли  наказан Странник, если его привлечь за изнасилование.

         До Рудник доходили слухи, насильников на зоне берут в крутой оборот. Опускают ещё в «Столыпине», под стук колёс. На весь срок становятся они  лагерными Машками или Дашками. Отдуваются задницами за женский пол.

         Степанов поражался наивности девушки. На Страннике мокрых дел по уши, а она галдит про изнасилование. По сравнению с другими его преступлениями, это – цветочки. Как говорится, более тяжкая статья поглощает менее тяжкую… Были ли свидетели насилия? Нет. Про пьяного до бесчувствия Попова Рудник промолчала. Странник скажет, сошлись по доброй воле. Не достучишься до него с этим изнасилованием походя. Прежде надо поймать и предъявить ему серьезные дела. А её несерьёзное? Её дело для неё самое серьёзное. Задержка месячных не оставляет сомнений. Не желает она рожать дьявола от дьявола. Почему дьявола, недоумевал Степанов. Родишь хорошенького полукровку, мальчика или девочку. Как вы не поймёте, нецелку мой жених – Ян в жёны не  возьмёт!

         Ехать в Анадырь делать аборт не позволяли Рудник религиозные предрассудки. У Степанова вертелась на языке крамола, предложить, чтобы после аборта, Рудник попросила врача за отдельную плату сшить плеву, восстановить девственность. Если с подобной просьбой обратиться к врачу ей не позволит стеснительность, подобную несложную операцию, пользуясь иглой и рыбной жилой, могла выполнить любая, умеющая держать язык за зубами подружка, даже шаман Попов. Девушка краснела, бледнела, чуть не валилась в обморок. Язык Степанова не поворачивался высказать то, что Рудник неизбежно воспримет как святотатство. Извращённые мерки цивилизации не идут детям природы.

- Я в него стреляла, - призналась Рудник, захлёбываясь слезами.

- В бане ты стреляла?

- Я. Ян мне помогал. На улице стоял.

- Мы думали, на Василия Николаевича, магаданского полковника, покушение. Возглавляет он отдел по борьбе с оргпреступностью, - пробормотал Степанов. – Искали, кто стрелял. Не нашли.

- Я и у золотоискателей в него стреляла, - продолжала признания Рудник.

Она похвасталась: - На охоте я одна из лучших меткачек. Только тогда промазала.

- Чего бандиты на прииске делали?

- В старую шахту лазали. Там брошенный склад. Со старинной войны остался. Оружие оттуда доставали.

- И никто про склад не знает?

- Местные все знают. Оружие оттуда спросом не пользуется, древнее, смешное. Из винтовки стрельнешь, то ничего, а то - ствол разорвёт. Люди у нас калечились.

- Что дальше было?

- Я спряталась, стрельнула. Попала в бензобак их машины. Тачка взорвалась. Главное, в него промазала, - Рудник не скрывала разочарования. – Пришлось им дальше на перекладных ехать.

- Из чего обычно стреляешь?

-  Ружьё у меня есть короткое.

         Степанов замолчал. Он испытующе смотрел в чёрные глаза молодой эвенки. Думал, откуда такая ненависть? Ну, залетела баба.

         Ночью Степанов через собачий лаз выкарабкался за чум. Воздух был чист, залит светом луны, косым серпом повисший на небосклоне. Множество звёзд различалось отчётливо. Землю как серебристым колпаком нахлопнуло. Островерхие чумы казались грибными наростами в голой тундре.

         Степанов уловил шорох и лёгкие шаги. Рудник вышла из чума и, скорчившись, порывисто блевала. Странник  ушёл, но чадо его мучило молодую эвенку изнутри. Рудник блевала взахлёб. Степанову открылась одна из причин, почему Рудник столь ненавидит Странника. И всё же для городского человека поведение девушки было абсолютно необъяснимым. Её ненависть к насильнику отдавала, если не лунатизмом, то дремучим средневековьем. На самом деле, Степанову за эвенских девушек надо было радоваться, раз остались ещё честные в верховьях Колымы.

         Степанову неоднократно объясняли, что позвонить со становища невозможно. Мобильники сюда не добивали. Спутниковые  же  телефоны для кочевников дороги. Почувствовав себя лучше, Степанов настоял, чтобы Попов разыскал упряжку отвезти его до ближайшего посёлка, где он мог объявить о себе. С  момента его ранения прошёл уже месяц.

                                                               23

                                                  ПЯТИДЕСЯТНИК

         Пятидесятник не доехал до Магадана километров восемьдесят. Скоро должны были начаться посты. Дед собирался машину запалить, перед городом пересесть на попутку. Водилы ходили редко, но по сибирской душевной широте брали на борт всякого страждущего. Руку поднимать не надо, идёт одинокий человек – притормозят.

         Джип Койота выскочил из ельника чёртом. Разлапистые ветки подвязали для маскировки над крышей, ни дать – ни взять болотный хмырь. Пятидесятник выжал тормоз, чтобы в бампер не вошла середина стойки между передней и задней дверью.

         Койот выскочил прежде других с волыной. Злость разобрала. Надеялся перехватить Странника. Тонкий усик дёргался, обнажая щель в заячьей губе, за ней – жёлтый от курева зуб.

- Приплыли, дедок! Суши вёсла. Где фраера?

         Дед отнекивался. Не согласен был со Странником, но не сдавал.

         Пятидесятника извазякали в грязи при дороге. Ботинками били по почкам и печени. Машину обыскали. Нашли стариковскую долю, деньжата, отсыпанные Странником. Пригодятся на похороны, на церковь, никак не на жизнь.

         Койот мотнул головой. Братаны затащили деда под «лексус». Домкратом зажали голову между подъёмной площадкой и днищем машины. Дед ворочался, вырывался, домкрат соскакивал. Пацаны пыхтели. Японская была пытка. Там спецбрус жертве на голове закручивают. Домкрат не приспособлен.