Более непосредственным и независимым характером обладал Филарет. Ревностный в церковной службе он  и по значительному  денежному вкладу в монастырь и по знатности рода способен был легко делать карьеру. Монах – иеромонах – архимандрит, он отбросил посох и заплясал, узнав о смерти своего, братьев с друзьями и семьями мучителя. Слезы благодарности каре Всевышнего струились по седеющей бороде и усам.  Филарет мял присланную из Московского патриархата грамоту о молении за беспорочную и праведную душу новопреставленного царя и прикидывал, думал.

         Коли  угрожающий Москве Димитрий – лжец, а Борис мертв, щенок его не в счет, Мстиславский в отказе, следующим царем  быть Василию Шуйскому. Тому два царя запрещали жениться, краткий брак с Репниной не дал приплода. Значит, случись, что с Шуйским, а время стояло, ой, какое! – всходить новым царем Михаилу Федоровичу Романову. Михаил отставал в развитии, был прост и глуп, подобно Феодор у Иоанновичу. Только России к дуракам во власти не привыкать. Судьба улыбалась Филарету повторить советчика Годунова при сыне Михаиле. Один научал дурака Феодора, он – родную кровь. Последнее благороднее. Без грязи выдачи сестры за идиота. Без  шитых белыми нитками ухищрений нарекать младенцев то Феодором, то Феодосией, других смешных. Недостойных государя подлостей.

         Со смертью Годунова одной ступенькой к власти для Филарета сделалось меньше. Устранение Бориса подрывало позиции его креатуры – патриарха Иова. Неудачи войны с Димитрием складывали в умах верующих, а таковыми были все в России, убеждение, что претендента ведет Господь или наоборот. Без сомнения, силы мистические. Им мирянам не противостоять. Победив, Димитрий неизбежно захочет послушного патриарха, не Иова. Фигура Димитрия, при достоинствах, сомнительна. Не всякий иерей возьмется смело поддержать его. Чересчур риск велик: халиф может оказаться на час. И тогда вакансия патриарха откроется для отчаянных, для умеющих Годуновщину ненавидеть, для на себе испытавших коварную уветливость его всепрощающих ежовых рукавиц.  Уверенный в своих силах, Сийский архимандрит торжествовал. Первым его шагом было собрать и оповестить монастырскую братию не молиться особой застольной молитвой за Годунова, как тот наказывал, рассчитывая внушить покорность своему неприродному царствию. Что же касается мутной души Борьки, то монастырская обедня была архимандритом с праздничной пышностью отпета.

         Справедливость божественной предназначенности прорвалась,  обретала силу. Царем на Руси быть чудесно бед избавленному Димитрию Иоанновичу. В запасе – Василий Иванович Шуйский, коренной среди Рюриковичей. После него – Михаил, сын старшего из Романовых, родственников Анастасии, первой жены Иоанна Великого, или Грозного. Но поверх этих трех карт собиралась лечь, побивая конкурентов, четвертая. Польский король Сигизмунд, получая донесения,  часто бравурно преувеличенные от Мнишеков, Вишневецких и других, заинтересованных в государственной помощи рискованному предприятию, будто бы русский народ встречает претендента скорее покорным равнодушием, чем восторгом, вдруг задумался, а не дать ли этим слизнякам в короли, или как там? – цари, сына Владислава. А может самому пол единой короной соединить  вечно враждебные восточнославянские государства? Самым скромным, но твердой мечтой короля выходило отобрать у Юрия Мнишека  Новгород – Северский и Смоленск с областью. Сие земли великий Литовский князь  Ольгерд отторг у Орды. Чьи они были раньше, помнить не будем. Речь Посполитая как уния Польши и Литвы претендовала на них. Дар Димитрия Мнишеку король рассматривал не отторжением московского, но возвращением  своего. Продувной тесть у счастливого зятя другие, уже без польских претензий города выпросит.

         Но уже и Марине завидовал король. Как бы знать, что у Димитрия над варварами получится! Сигизмунд распорядился немедленно  с верным поляком отправить претенденту портрет своей родной сестры.

                                                         3

         С обыкновенной достойной царя пышностью Бориса Годунова похоронили в Архангельском соборе Кремля среди Рюриковичей. Он первый был не их семени. Первый – подлежащий суровой критике делегатами, но избранный. Иов затянул службу, продлевая прощание с миропомазанником, сделавшим его долю, прежде, навеки вписавшим в российские анналы первым патриархом.

         Тремя днями позже Иов, насупленный и отважный, в расчесанной седой бороде, обрамленной крылами белой митры, стоял в Успенском соборе. Усохшей дланью с вылезшим плетением  вен и жил  патриарх держал тяжелый серебряный крест. Длинная шепчущаяся слухами о Димитрии очередь вылезла далеко за возвышенно - печально трезвонящий  храм. Высшие чиновники, воеводы, приказчики, столичный синклит подходили к Иову, целовали крест, руку и край облачения, беря двойной обет не изменять наследнику - царю Феодору Борисовичу и вдовствующей царице  Марии Григорьевне.

         Неразумие шестнадцатилетнего Феодора вопияло, и уже, оставив войска, тряслись в Москву на притронный совет родовитейшие бояре Федор Иванович Мстиславский, Василий Иванович Шуйский с братом Дмитрием.

         Поверх мест согласились признать главным воеводою  Петра Федоровича Басманова. Юный Феодор, сидевший на троне подле стоявшей матери, сказал успешному военачальнику:

- Служи нам, как служил отцу!

         Басманову дали товарищем одного из знатнейших бояр, покладистого Михаила Катырева - Ростовского, отправив вместе с новгородским митрополитом Исидором давать целовать крест на верность Феодору.

         17 апреля Басманов прибыл в стан, построил полки под хоругви, громогласно  зачитав грамоты о смерти отца и воцарении сына. Многие воины смутились: отчего, выбирая Бориса на царство, не выбирали Феодора? Ежели общепризнанно умный и уважаемый Борис был неродовит и требовал  земской поддержки, то почему неоперившийся юнец воцарялся без обсуждения как какой-нибудь потомок Донского или Мономаха? Другие плакали, вспоминая благодеяния, внешнюю простоту Бориса. Он был словно из них, но выводок? Крест целовали с унынием. Военачальники ставили второй письменный крест под присягою не приставать к тому, кто именует себя Димитрием.

         По войску ползли разговоры, что смерть Бориса – небесный знак и недолго править юноше. Наблюдая всеобщее недовольство, Басманов задумал измену. Он позвал в шатер бояр князя Василия Васильевича Голицына, его брата – князя Ивана, Михаила Глебовича Салтыкова и открылся им. Услышав Басманова, те не выдали. Приготовились переметнуться к назвавшемуся Димитрием. Посоветовавшись, воеводы заключили: на благо России будет признать спасшимся Димитрия. Командиры условились о предательстве и начали действовать.

         Подговоренные младшие командиры ходили по воинским сотням, убеждая воинов, что Димитрий – не самозванец. Верные предателям дворяне скакали в Рязань, Тулу, Каширу и Алексин, толкуя с земским боярством, боярскими отроками, жильцами,  купечеством, слободчанами.

         Прошло три недели с кончины Бориса, как юг России пророс смертельным недоверием к действующей власти. Годуновских ставленников более не хотели. Когда 7 мая о заговоре в голос закричали в ставке, и кто-то запаздавше верный ударил в войсковой колокол, Петр Басманов  - смелый, будто на стенах Новгорода Северского, выехал перед войском. Он опять плакал, объявляя Димитрия воистину спасенным. Рязанцы первыми прокричали: «Да здравствует отец наш, государь Димитрий Иоаннович!» За ними – другие полки. Слыша всеобщую поддержку, князь Василий Голицын, притворно связавший себя на случай неуспеха, сбросил веревки и вышел к стремени перекинувшегося воеводы. Бочком ушли на зады князья Михайло Катырев - Ростовский, Андрей Телятевский, Иван Иванович Годунов. Сели на коней бежать в Москву, да не время! Пришлось отбиваться от старавшихся схватить. Иван Ивановича Годунова врагом, в путах, вернули на сходку.