Так что Вадим Татаркин был очень доволен своей работой.

XXII. Секс и революция (июнь)

На очередном совещании Совета по идеологии, куда, кроме президента и его советника Маковского, входили премьер, Шустер, другие замы, московский и питерский секретари Комитета, а также был вхож Антонович, Анатолий Фимин произнес короткую речь:

— Уважаемые коллеги, хочу обратить ваше внимание на один аспект нашей идеологической работы. То, что происходит сейчас в России, можно назвать революцией. Революцией сознания, равной которой еще не знала наша история. Любая революция несет в себе какие-то новые сексуальные свободы. О большевиках говорили, что они — за отмену собственности на женщин, за отмену семьи. Это воспринимали как вседозволенность. Из этой серии, помните: «Жену отдай дяде, а сам иди к б…» И действительно, с тех пор у нас все браки — гражданские. В смысле — не церковные. Но это — из другой оперы. Не будь этих провозглашаемых сексуальных свобод, неизвестно еще, что было бы в семнадцатом году и кто бы победил.

Крах советской системы, в свою очередь, был связан с неартикулированным обещанием сексуального раскрепощения, с которым у нас ассоциировался «Прогнивший» Запад с его пороками, «утопающий в разврате». Думаю, что во многом из-за этого образ Запада был так привлекателен для нас, и в первую очередь для молодежи — наиболее социально активной части населения. Интересная историческая ирония: Советы сами создавали привлекательный образ, который их и сокрушил. Помните знаменитую песню: «Нас так долго учили любить твои запретные плоды». То, о чем я говорю — явление глобальное. Вспомните студенческие волнения в Париже в шестьдесят восьмом. Они имеют ярко выраженную сексуальную подоплеку.

Думаю, все поняли, о чем я говорю и куда клоню. Нам… В смысле не нам, а Пророку необходимо провозгласить новые сексуальные свободы, снять некоторые табу. Только тогда можно говорить о новой революции, можно надеяться, что она победит.

— Какие именно табу? — спросил кто-то из присутствующих.

— Я понимаю, это сложно принять на уровне конкретики, а не абстрактно. Я считаю необходимым легализовать то, что реально давно легализовано. Снять запрет с плода, которым лакомились всегда, а сейчас уже едят очень многие.

— И все же?

— Думаю, надо снять табу с института семьи и брака. Считается, что нельзя разводиться хотя бы ради детей. Но это не касается молодежи. Ей нужно поострее. И мы дадим это поострее. Это — так называемый свальный грех. Какой юноша не мечтал о нем? Думаю, большинство девушек — тоже. Но на нем негласно лежит запрет. Секс в публичном месте считается хулиганством. Почему? Это — как раз те скрытые резервы, которые мы имеем. Как говорится, разврат — это секс, в котором мы не принимаем участия.

— А не отпугнем ли мы этими свободами?

— Стоит, конечно, еще раз все просчитать, но основной тезис справедлив. В этом я уверен.

— Раздача презервативов в школах — это пропаганда безопасного секса. Но в первую очередь — секса. Во вторую — безопасного. Думаю, их стоит раздавать только в специальной упаковке — «От Пророка» или что-то в этом духе. У меня уже есть производитель, готовый начать выпуск таких презервативов.

— Опять эксклюзив? — это спросил премьер. Даже здесь немногие могли позволить себе задать такой вопрос.

— Нет, почему же… При чем тут эксклюзив? — Анатолий невинно поднял брови. — Просто человек уже готов выпускать. Не более.

— A-а… ну ладно, — сказал премьер.

— Я только не совсем понял, при чем здесь революция? — спросил один из вице-премьеров.

— Видите ли, — ответил ему Фимин, — прошлое системы не является гомоморфным отображением будущего российского политикума. Но такие изменения в массовом сознании необходимы для успешных изменений в сознании. Эти изменения будет проводить Экономическая церковь, так что правительство здесь де-факто ни при чем.

— Понятно, — ответил вице.

— Необходимость таких изменений очевидна, — заговорил следующим Шустер, — но насколько она связана с текущим моментом? Должны ли они проходить подспудно, или нам следует приложиться к этому процессу?

— Я понял ваш вопрос, — ответил Фимин. — Я не отвечу на него прямо. Я скажу о связи новой сексуальной революции с революцией экономической, с революцией сознания. Выводы сделайте сами. Экономическое общество не только максимально освобождает производительные силы. Оно должно предоставлять максимальные возможности для получения вознаграждения. Только в этом случае производительные силы и могут быть освобождены.

Вознаграждения могут иметь любые формы, но в конце концов все это сводится к возможности максимального получения удовольствия. Человек — машина для получения удовольствия. Причем как реального, так и мнимого — я имею в виду психологические формы, связанные с реализацией комплексов и с формированием сложных рефлексов.

Через два дня Шустер вызвал Терещенко:

— Виктор Иванович, позавчера вы были на совещании. Сами все слышали. Я считаю, что работу необходимо начать с Московского комитета. Вы должны показать пример. Но не вздумайте трубить об этом. Подумайте, как все подать без лишнего шума. Вернее, не должно быть понятно, откуда ветер дует. Все должно произойти само собой. Но — в столице. Вы прекрасно знаете, что любая мода в России идет из столицы. Или через столицу. Не мне вас учить. Все. Бесплатно дарю идею: устройте концерт или там фестиваль… секса. И намекните редакторам, что можно освещать, а что нельзя. Вернее, что можно.

На следующий день Пророк с Колей Вернером был у Шустера. Шустер принимал их не за официальным столом переговоров. Они сидели в коричневых кожаных креслах вокруг чайного столика, который стоял неподалеку от рабочего стола Шустера.

— Илья, тебе необходимо завести собственную службу охраны, — мягко сказал Шустер, отпивая чай из тонкой фарфоровой чашки.

— Зачем это еще?

— Не все же время тебе висеть на балансе Комитета.

— А как это отразится на моей безопасности?

— Сэкономишь на гриме. — Александр Яковлевич усмехнулся.

Илья никак не отреагировал на этот укол. На последнем выступлении Пророка в конце проповеди на сцену прорвалась толпа поклонников. Одежда Ильи была разорвана в клочья. Если бы не милиция, его самого могли бы разобрать на сувениры. Теперь на его лице был толстый слой грима, скрывавший несколько ссадин.

— Как знаете, — безразлично ответил Илья.

— Ну и отлично. Сейчас я познакомлю тебя с человеком, который это организует. — Александр Яковлевич встал, подошел к столу и нажал кнопку громкой связи. — Светочка, позови Вадима. Пусть сейчас зайдет ко мне.

В дверях показался мужчина лет тридцати пяти в черном костюме и белоснежной рубашке. Судя по коротким волосам, парикмахерские изыски он не любил. Трудно было не угадать в нем охранника.

— Звали, Александр Яковлевич?

— Проходи, проходи, садись.

Охранник прошел к столику и сел в свободное кресло. По скованным движениям было видно, что он чувствует себя неловко в этой компании.

— Вадим, э-э Николаевич. Прошу любить и жаловать, — слащаво произнес Шустер, обводя взглядом присутствующих. — Работал еще в КГБ. Не в ФСБ, а в КГБ. Ну, и в ФСБ тоже. Был у меня личным телохранителем. Практически создал мою личную службу охраны. Круче, чем любое агентство. Специалист высочайшего класса.

Шустер посмотрел на Вадима и продолжил, обращаясь только к нему:

— Этих людей представлять тебе не надо: это сам Пророк — Илья Викторович, это — его помощник. Он отвечает за организацию всех мероприятий, где бывает Илья Викторович. Будешь с ним взаимодействовать. Тебе надо создать еще одну службу охраны. Можешь считать это повышением. Или командировкой. Это уже не пять — десять человек. Это должно быть целое агентство. Ты знаешь, сколько людей любят Пророка и сколько желают его гибели. Это тебе не каникулы. Это серьезная работа. Так что идешь на повышение. Согласен?