Эта девчонка из тех, кому всегда каким-то чудом удается выходить сухим из воды там, где остальные тонут.

После обеда Мэри и Джимс отправились к ребенку. Остальные^ разошлись, кто. отдохнуть, кто заняться мелкими домашними делами, а Барбара осталась помочь Мэгги убрать со стола и помыть посуду. Они собрали все на огромный поднос и отнесли на кухню, где Мэгги, предложив Барбаре посидеть с ней, чтобы было не так скучно, принялась за мытье многочисленных тарелок, ложек, вилок. — Ну, а ты, Барби? — спросила она. — Ты чем думаешь заняться? — Бабушка, не называй меня Барби. Я уже не маленькая, ответила ей внучка. — А насчет того, чем я хочу заняться... Я пока еще точно не уверена в выборе. Мне не хотелось бы принимать опрометчивых решений. Но для начала я все же закончу колледж. А потом, если все будет нормально, я хотела бы поехать в Соединенные Штаты и поступить в Гарвард. — Да, ты тоже неплохо замахиваешься, дорогая. И кем же ты хочешь стать? Хотя у тебя более реальные перспективы, чем у твоей сестры. — Я хотела бы быть юристом и заниматься проблемами экологии. Вот я приезжаю к вам в Дрохеду и просто теряюсь от того, как здесь хорошо. Деревья, птицы, трава, цветы... Все очень чистое, живое, натуральное. А что творится в городах? Взять хотя бы Лондон. Это же ужасно. Не город, а сплошное нарушение всех законов о среде. Загазованность, вредные выбросы, на Темзу страшно смотреть, а что делается на улицах? Грязь, мусор! Порой у меня такое ощущение, что девяносто процентов лондонцев больны туберкулезом. У всех горящие глаза, пылающие румянцем щеки. Над городом постоянно смог. Как говорит моя подруга до колледжу: «Лондон — это одна большая экологическая проблема». Я считаю, с этим надо бороться. Вот и хочу посвятить себя этому занятию, если, конечно, все получится. — Если будешь стараться, Барбара, то получится непременно. Но Гарвард... Во-первых, это далеко от дома. Во-вторых, по-моему, это жутко сложно. — Ну, я же все-таки в пятерке лучших учеников колледжа. И потом, я буду стараться. — Да нет, ты не так поняла меня. Я вовсе не пытаюсь тебя отговорить, напротив, буду только рада, если твои мечты сбудутся, Барби. Девушка лишь укоризненно посмотрела на бабушку в ответ на это обращение. — Ой, прости. Прости, дорогая. Я все время забываю, что ты уже не маленькая. Я никак не могу прийти в себя с тех пор, как увидела вас в этом году. Ведь еще прошлым летом вы с Элен были обычными голенастыми девчонками. Но ничего, дай время, и я привыкну. — Привыкай, привыкай, бабушка, — сказала Барбара. — Чем ты сейчас думаешь заняться, дорогая? — Если ничего не нужно помогать, я бы с удовольствием отправилась посидеть в сад. Там так замечательно! Я облюбовала себе один уголок. Аромат роз — изумительный. Птицы щебечут, просто настоящий концерт. — Конечно, иди, дорогая. Только, пожалуйста, не забудь прийти к ужину. И Барбара, чмокнув Мэгги в щеку, убежала. А Мэгги проводила ее счастливым и одновременно задумчивым взглядом. Ее беспрестанно занимали мысли, что же получится из этих очаровательных и абсолютно разных девочек. И если насчет Барбары она была относительно спокойна, то Элен вызывала у нее настоящую тревогу, потому что эта подрастающая леди была совершенно непредсказуема в своих поступках. Через два года все родственники, включая и Мэгги, убедились в несостоятельности своих сомнений. Если в первый год после упомянутого выше лета девочки занимались одной ерундой и в голове у них были сплошные молодые люди, вечеринки и прочие развлечения, то спустя еще год они обе очень рьяно взялись за дело. Элен вдруг угомонилась, стала много времени проводить за занятиями живописью. Она настояла на том, чтобы родители пригласили для нее мастера. Рисованием она занимала все свое свободное время. То она писала дома какие-то натюрморты. Причем, что интересно, она ставила перед собой самые обычные предметы — стаканы, графины, кувшины, а на холсте у нее получались какие-то странные абстрактные пятна, которые не имели абсолютно ничего общего с оригиналом, но были по-своему обаятельны и интересны. Иногда она уходила куда-нибудь на природу, выбиралась в центральный парк и сидела с мольбертом там. И Джастина, которая в свое время тоже серьезно занималась рисованием и даже думала стать художницей, видела, что у дочери несомненно есть определенные способности, которые, независимо от конечного результата, стоило бы развить. Она очень любила рассматривать работы Элен. В них, несмотря на молодость и очень слабую пока школу, чувствовалась уверенность, своеобразное видение мира. Девушка замечательно владела красками. Она добивалась таких сочетаний, что Джастина диву давалась. Некоторые картины выглядели даже вполне профессионально. Единственное, чего Джас никак не могла понять, — какое же художественное направление выберет, в конце концов, ее дочь. Возможно, Элен подражала кому-то. Но все эти ее натюрморты, стремление все как-то перекосить не напоминали, даже отдаленно, никого из мастеров. — Ты, по-моему, готовишься стать абстракционисткой, — сказала Джастина как-то Элен. — Знаешь, мама, мне совершенно не интересно рисовать неживые предметы такими, какие они есть на самом деле. Они и так постоянно перед глазами. Мне почему-то все эти бокальчики, стаканчики, блюдечки видятся именно так, искаженно. Я так чувствую. Другое дело — живая природа. — Нет, это, конечно, твое дело. Просто я сомневаюсь, что люди будут понимать твою живопись. И еще большее сомнение меня берет относительно того, что ты когда-нибудь сможешь что-нибудь заработать на этом поприще. — О, мамочка, ты просто не знаешь. Вот увидишь, я еще разбогатею. Поверь мне на слово. Джастина весело рассмеялась: — Посмотрим, посмотрим, дорогая. Сначала я бы, на твоем месте, поучилась бы где-нибудь, а потом бы ухе строила планы. А Барбару стало вообще не видно и не слышно. После возвращения из колледжа она целыми днями пропадала в библиотеках, а потом сидела все вечера напролет над книгами в своей комнате. Лион разрешил ей заниматься в его кабинете, когда он бывал свободен, и даже пользоваться его библиотекой. У Джастины было такое ощущение, что Барбара появлялась дома только для того, чтобы немного перекусить и переночевать. — Ты когда-нибудь свихнешься от своей юриспруденции и экологических проблем, — сказала Барбаре как-то за ужином Элен. — Я никак не могу этого понять, ты же, в конце концов, не мужчина, чтобы браться за такую работу. Выбрала бы себе что-нибудь попроще. А то мне так и видится, как ты будешь выглядеть через десять лет. Такой «синий чулок» в очечках, потому что зрение-то ты точно испортишь постоянным сидением за книгами. Постоянно в одном и том же строгом костюмчике. В какой-нибудь захудаленькой конторе, которая защищает экологию. Или, скажем, маршируешь в веселых рядах этих ребят из «Гринпис». В первой колонне. Марш в защиту убиваемых тараканов! Умереть можно! — А это мы еще посмотрим. Поживем — увидим, у кого как пойдут дела, — но говорила Барбара это не зло и язвительно и даже не насмешливо, как разговаривала с ней Элен, а совершенно спокойно. Она просто давала понять, что каждый из них выбрал свою дорогу, и она, Барбара, будет заниматься тем, чем хочет, несмотря на все эти шпильки. И она все так же упорно, не отступаясь от намеченной цели, читала, читала, читала, писала и, казалось, весь остальной мир просто перестал для нее существовать. Джастина удивлялась такому упорству и настойчивости. А Лион просто радовался за дочь. — Знаешь, — сказал он как-то Джас тине, — я не знаю, чего сможет добиться в этой жизни Элен, хотя она, несомненно, талантлива. Я разговаривал с художниками, показывал ее картины. — А почему же ты ничего об этом не сказал раньше? — Не хотел затрагивать нежных струн в душе нашей дочери, — усмехнулся Лион. — У нее и так самомнение выше всяких мыслимых норм. Пусть она сначала выдержит экзамен в академию. А Барбара, на*мой взгляд, точно добьется многого. У нашей дочери просто буйволиное упрямство и трудолюбие. Я сам всегда был упрямым и настойчивым, но она, по-моему, превзошла даже меня; Первое полугодие в колледже девочки закончили,с отличными баллами. Барбара осталась на рождественские каникулы дома, радуясь тому, что хотя бы две недели ничто не будет отвлекать ее от подготовки к экзаменам. А Элен, после долгой и продолжительной борьбы с родителями, добилась-таки того, что ее отпустили в Италию. Она уезжала одна из дома, тем более так далеко, впервые, и, конечно, волновались все страшно. Даже она сама. — Ты представляешь, мам, я наконец-то собственными глазами, а не в художественных альбомах увижу бессмертные творения итальянских мастеров. Посмотрю Рим и Венецию, церкви, увижу работы великого Микеланджело. Это просто фантастика. Я, наверное, не доживу до того момента, когда смогу все это увидеть воочию. Джастина радовалась тому, что ее дочь счастлива. На второй день каникул они отвезли Элен в аэропорт и, как только самолет поднялся в воздух, сразу почувствовали себя опустошенными. А вернувшись домой поняли, что эти две недели им будет прожить очень тяжело. Ведь все члены их семьи отличались спокойными характерами, лишь одна Элен вносила вч их отношения и повседневность вздорность, взбалмошность и делала ее шумной и веселой. А сейчас дом казался едва ли ни пустым. Барбару было просто не вытащить из кабинета Лиона, и супругам представилась возможность заняться собой. Они эти две недели постоянно посещали театры, ходили в гости, а поскольку этого не случалось уже давно, так как Джастина предпочитала проводить время, по большей части, дома, то оба испытывали радостное возбуждение. Ощущения от того, что они снова, наконец, стали встречаться со старыми друзьями, были на удивление приятными. И ей даже доставила удовольствие встреча с Клайдом, хотя Джас и не забыла еще той обиды, которую он ей нанес, разорвав контракт. Клайд во время встречи заверил ее, что как только она сочтет нужным, как только почувствует, что может полноценно работать, он в ту же секунду подпишет с ней новый контракт и, возможно, что условия его будут не в пример лучше прошлого. — Ведь я это сделал не от плохого отношения к тебе. Я просто знаю, как ты можешь работать. И это знают зрители, ходившие именно на твои спектакли. Поэтому я ни в коем случае не выпущу тебя на сцену до тех пор, пока ты и я не поймем, что ты можешь, как раньше, работать в полную силу и доставлять людям еще большее наслаждение своей игрой, чем раньше. — Я понимаю, Клайд. Но думаю, что вряд ли вернусь в театр. Я привыкла к размеренной жизни. И, мне кажется, работа уже никогда не вызовет у меня былых чувств и ощущений. Театр уже не1 будет приносить мне такого удовлетворения, как; раньше. Сейчас для меня на первом месте моя семья, подрастающие дочери, которые уже подошли к новому витку своей жизни. Поэтому я целиком и полностью буду отдавать себя именно семье. Клайд понимающе покивал, но тут же, улыбнувшись, добавил: — Увидишь, это скоро пройдет. Дети определятся в жизни, а ты так и останешься в своем шикарном особняке и будешь слоняться из комнаты в комнату, не зная, чем себя занять. В результате ты все равно вернешься. Ты придешь к этому, обязательно. Человек, однажды связавший свою жизнь с театром, становится настоящим сценическим наркоманом. Это особый мир. Он не отпустит тебя, коли уж ты шагнул на этот путь. Болото. Чем больше бьешься, тем больше затягивает. Сейчас ты вогнала себя в рамки серой повседневности, однако так не может продолжаться до бесконечности. Нет. Уж кто-кто, а я-то это прекрасно знаю. Слава богу, успел изучить и театральный мир, и людей вообще, и тебя в частности. Да и натерпелся достаточно. Джастина засмеялась: — Мученик ты мой. Ну, посмотрим, может быть мне удастся еще тебя помучить. Рождественские каникулы пролетели незаметно. Вскоре вернулась Элен. Она была так возбуждена и так потрясена, что совершенно не могла ничего связно и толков о рассказать, постоянно перескакивала с одного на другое, пытаясь не упустить ни единой мелочи, и разговаривать с ней было совершенно бесполезно. Это был фонтан впечатлений, эмоций и потрясений. Ни одно ее предложение не заканчивалось без слова «гениально». Элен вернулась из Италии со здоровым румянцем, глаза ее светились радостным блеском. Едва только сойдя с трапа самолета, она бросилась на шею Джастины и чуть не сшибла ее с ног. А когда обняла, то Джас запричитала: — Ой, ой, ой, ты меня сейчас удавишь! Ты специально вернулась, чтобы сделать это? — она притворно закатила глаза. — Мамочка, дорогая, все будет хорошо, — засуетилась вокруг нее Элен, счастливо улыбаясь. С отцом она поздоровалась более сдержанно. И с этого самого момента, в течение целого месяца, впечатления лились из нее нескончаемым потоком. — Когда же ты все это успела узнать, увидеть, услышать? Я совершенно не понимаю, как за две недели можно получить такое море информации, да еще удержать все это в голове, — сказала ей Джастина. — Да что ты, я всё время что-нибудь смотрела, спала всего по четыре часа в сутки. Это не страна, а настоящее чудо. Фантастика! А Рим, по-моему, самый великолепный город в мире. А каналы Венеции! Это надо видеть. Гениально! — Да много ли ты видела городов-то? — Ну, видела, не видела... Своими глазами мало, но, слава богу, не дура, умею себе представить и сделать выводы из того, что по телевизору показывают. — Ну-ну. — А знаешь, мама, я как-то в Риме отправилась писать развалины. Ну, эти... как их... ну, в общем, не важно, потом вспомню. И там случайно мои работы увидел мистер Ла Троз. Француз. Ну ты его, наверняка, знаешь. Слышала же наверняка. Великий просто художник, гениальный, даже слов не нахожу, чтобы описать, как он работает. — Не знаю. На твой вкус, может быть, и гениальный, хотя я, честно говоря, его творчества не понимаю. — Но это не важно, мамуля. В общем, он сказал, что у меня огромный талант. И если вы меня отпустите, он с удовольствием позанимается со мной летом. Он сейчас преподает в Римской академии. По его мнению, я имею массу шансов учиться там. И он с радостью возьмет меня в свой класс. У Джастины с Лионом это известие вызвало настоящий шок. Они вовсе не считали Ла Троза гением, но человеком он был очень известным в творческом мире. Картины его продавались по бешеным ценам, а выставки не устраивались разве что в Антарктиде. И то, что творчество их дочери было оценено таким человеком, да еще и так высоко, приятно их удивило. — Я не знаю, Элен, — начал, наконец, Лион.