1 «Индийский» нож — особый вид складного ножа с

подвижной металлической рукоятью.

Салотти. Я — отец Гарри, у которого ты самым банальным образом украл невесту. Надо сказать, что это был очень опрометчивый поступок. Очень опрометчивый.

Когда Макс рухнул на стоящий посреди комнаты стул, с трех сторон его окружили телохранители Салотти. Они внимательно наблюдали за пленником, готовые пресечь любую попытку оказать сопротивление или сбежать. Впрочем, мера эта была совершенно излишней. Даже если бы Макс нашел в себе силы для каких-то решительных действий. Он уже понял, что деваться ему некуда. Сбежать отсюда было невозможно. Этот дом охранялся тщательнее Синг-Синга. Салотти немного помолчал, пристально и холодно глядя на совсем уже теряющего от страха разум Макса. — Простите меня, мистер Салотти, — прошептал пленник белыми от ужаса губами. Салотти протестующе поднял руку. — Не надо просить извинений, — сказал он. — Своим поступком ты не только унизил и оскорбил моего сына. Нет. Ты оскорбил и лично меня. Однако же, дело даже не в этом. Если бы все это ограничивалось только тобой, мной и моим сыном, я не стал бы марать о тебя руки. Поверь, я достаточно мягкосердечный человек. Но похитив невесту моего сына за день до свадьбы, ты оскорбил честь нашей семьи и честь приглашенных мною гостей, среди которых были представители большинства крупных семей Америки. По законам Сицилии, по нашим законам, я обязан защищать честь своей семьи. Но в случае с тобой, я должен еще защищать и свое лицо перед другими семьями, большинство из которых требует мести. Ты должны заплатить за обиду кровью. Мало того, по твоей милости этой девушке тоже придется расплачиваться за свое решение. На лбу Макса выступили капли холодного пота, его трясло, перед глазами поплыли яркие круги. Во время всего этого монолога он, будучи не в силах произнести ни слова, сказать что-нибудь в свое оправдание от сковавшего его страха, смотрел в приковывающие взгляд, гипнотизирующие черные глубокие глаза Джакопо Салотти. Ему казалось, что взгляд этот проникает в самую его душу, в самые потайные уголки его сознания. Лишь когда тот отвернулся, пленник смог сипло взмолиться: — Пожалуйста, не убивайте меня! Прошу вас. Я извинюсь. Я отдам Барбару! Забирайте ее. Только оставьте мне жизнь, прошу вас... Макс, не выдержав дикого нервного напряжения, зарыдал. Слезы текли по его щекам, и он поспешно размазывал их ладонями. Пальцы ходили ходуном. Салотги некоторое время наблюдал за ним. Лицо мафиози оставалось абсолютно непроницаемым. Он, словно сфинкс, хранил свои эмоции глубоко в душе. Лишь когда дон заговорил, чувства, бушующие в его груди, прорвались наружу, да и то всего на мгновение. Губы Салотти презрительно искривились. — Я же говорил, не нужно извинений. Они ничего не смогут изменить. Все уже решено. Окончательно. Больше Джакопо Салотти не произнес ни слова. Он молча сделал знак своим подручным и они, подхватив Макса с двух сторон, чуть не силой поставили его на ватные, непослушные ноги и, подтолкнув в спину, вывели из комнаты. Пять минут спустя машина вновь выехала за ворота. Водитель, огромный парень, старался держаться проселочных дорог, на которых в это время суток не было ни одной машины. Затем лимузин свернул на двадцать шестое шоссе и направился на юг, в малонаселенный, застроенный, в основном, предприятиями район. Небеса вдруг разверзлись, исторгнув из себя слезы холодного дождя. Машина ехала по совершенно пустой дороге. Лишь изредка по обеим сторонам шоссе из темноты, словно незыблемые часовые, возникали трубы предприятий. Неожиданно справа показались фабричные корпуса. Машина свернула на узкую отводную дорогу и проехала сквозь ворота во двор. Макса выволокли из машины и, не особенно деликатничая, потащили ко входу в цех. Когда они сквозь огромные металлические двери, больше похожие на ворота, вошли внутрь, от вида того, что предстало перед его взором, Макса вывернуло наизнанку. Голова его закружилась, он пошатнулся, с трудом удержавшись на ногах. Кругом, куда бы он ни направил полный ужаса взгляд, висели в прозрачных мешках мясные туши, и на самом дне этих огромных саванов плескалась растаявшая бурая кровь. Стоящий за спиной пленника мафиози извлек из кармана плаща капроновую удавку, а из небольшого, принесенного с собой чемоданчика опасную бритву, электронож для разделки мяса и короткий увесистый ломик. Аккуратно разложив все эти предметы на стальном разделочном столе, он ухмыльнулся и сказал: — Ну, давайте, кладите этого говнюка сюда. Второй мафиози, помогая приятелю уложить

бесчувственное тело и забивая пленнику в рот кляп, буркнул:

— Только не забудь, Тони, его должны опознать. Тот, кого называли Тони, довольно осклабился: — Не волнуйся, приятель. Все будет о’кей, — он наклонился к Максу и несколько раз звонко ударил его по щекам. — Просыпайся, малыш. Сейчас я объясню тебе, что такое настоящая сицилийская месть.

*

Ночной сторож, невысокий плотный человек, спокойно дремавший в своем неказистом домике, проснулся от того, что по металлической крыше вдруг громко и часто забарабанил дождь.

Он посидел в кресле еще немного, хлопая красными, припухшими глазами, надеясь, что сон придет вновь, но довольно скоро понял, что уснуть не удастся. А поняв это, человек, покряхтывая поднялся, зажег свет и, включив электрическую кофеварку, сварил себе чашку черного кофе. Прихлебывая горячую, тягуче-сладкую жидкость, он лениво пролистывал «Спорт- ревю», изредка бурча себе под нос: « Бессонница, мать ее!»

Периодически человек переставал бормотать, рассматривая таблицы игр, но затем вновь начинал переворачивать глянцевые страницы, продолжая отпускать в адрес своей бессонницы куда менее лестные замечания, чем просто «мать ее!». Допив кофе, он накинул на плечи тяжелый прорезиненный дождевик, повесил на пояс электрический фонарь и, натянув на голову капюшон, вышел на улицу, решив, пока кофеварка справится с очередной порцией кофе, для порядка обойти свои владения. Далеко идти не хотелось, так как холодный дождь оказался не самым приятным спутником. Слушая, как хлюпают под подошвами его сапог лужи, человек, немного отойдя от домика, стал старательно вертеть головой, пытаясь рассмотреть что-нибудь подозрительное в мутном, рассеянном из-за плотных струй дождя свете фонарей, освещавших фабричный двор. Удовлетворенный осмотром, он уже совсем было собрался вернуться в тепло, как заметил вдруг, что в самом дальнем корпусе едва заметно приоткрыты ворота, а в щель между створками пробивается полоска яркого, белого света. «Странно, — подумал он про себя. — Я ведь своими руками все запирал и выключал». В столь поздний час звать на помощь будет некого. Врожденная «смелость» боролась в человеке с чувством долга, а точнее, с боязнью увольнения без выходного пособия и длинной очереди безработных на бирже труда. В результате чувство долга все-таки пересилило, и человек осторожно тронулся вперед. Когда промокший до нитки и продрогший до костей сторож добрался до цели, то просто подошел к воротам, ведущим в цех, и громко рявкнул: — Эй, есть там кто? В ответ не раздалось ни звука. — Ну надо же, неужели сам забыл запереть? — пробормотал он себе под нос и направился внутрь, чтобы погасить свет. Когда же он шагнул через порог, то похолодел от ужаса, ноги его словно приросли к полу, а из горла вырвался хриплый, сдавленный вопль. Буквально в нескольких метрах от входа, аккуратно упакованный в полиэтиленовый прозрачный мешок, до половины заполненный кровью, висел, раскачиваясь на огромном металлическом крюке, обезображенный мужской труп.

Лицо мертвого было перекошено и раздуто, а выкатившиеся из орбит глаза страшно уставились на перепуганного до смерти сторожа. Шею убитого змеей перетягивала тонкая удавка, затянутая узлом под подбородком. Но самым страшным было вовсе не это. На трупе нигде, кроме лица и шеи, не осталось кожи. Какой-то мясник освежевал мертвеца, как корову на бойне. Весь пол, разделочный стол и кафельные стены цеха были забрызганы кровью. Тут же валялись куски плоти и лоскуты кожи.