Письма, подобные циркуновскому, крепили уверенность в верности избранного жизненного курса. Вспомнился также рассказ Веры Ивановны об одном из тюремщиков, который состоял в охране Д. И. Писарева в крепости. Как же его фамилия?.. Да. Молодой офицер… Кажется, Борисов. Точно, Борисов. Так вот этому Борисову доводилось читать статьи заключенного в Петропавловскую крепость критика перед тем, как отправить их по начальству. Сила публицистического влияния писаревского слова оказалась настолько мощной, что Борисов вскоре пришел к убеждению изменить свои прежние взгляды. Как человек честный он не мог оставаться на службе… И уволился…

Писаревские книги должны прийти к народу. Поэтому как издателю Павленкову надо работать и работать.

Некоторая задержка с выпуском восьмой части объяснялась тем, что ранее объявленный объем не вмещал всего писаревского наследия. Разрешить эту проблему Флорентий Федорович посчитал возможным так: надо увеличить ранее намеченное количество частей еще на две и выпустить девятую и десятую. Казалось бы, теперь, после выхода Дмитрия Ивановича из заточения, работать над подготовкой к изданию очередных томов сочинений будет куда проще. Однако все обернулось по-другому.

У Дмитрия Ивановича возникли серьезные трения со своей семьей — с матерью и Верой Ивановной. Писарев увлекся писательницей М. А. Маркович (Марко Вовчок), которая была намного старше критика и к тому же доводилась ему родственницей. Не нравилась она родственницам Писарева. Это была женщина выше среднего роста, полная, не особенно красивая, но, как про нее говорили, лучше всякой красавицы, с чрезвычайно густыми, широкими черными бровями, с несколько расплывшимися, но весьма подвижными чертами лица, с умными, темно-синими проницательными глазами. Одета она была всегда необыкновенно изящно, по моде, но небрежно — так писала о Марии Александровне в воспоминаниях одна из ее современниц.

Сблизившись в 1867 году с Марко Вовчок, Дмитрий Иванович и поселяется вместе с нею в доме Лопатина на Невском проспекте. Этот шаг привел к резкому охлаждению в отношениях между Писаревым, с одной стороны, и его сестрой Верой Ивановной, с другой. Павленков же, не скрывавший в то время своих чувств к Вере Ивановне, независимо от собственных симпатий и антипатий к Дмитрию Ивановичу, оказался в противостоящем стане к нему. Однако это не влияло на его усилия по выпуску писаревских сочинений.

По восьмой части вопросов у цензуры не появилось, и 15 ноября 1867 года она поступила к читателю. Настала очередь четвертой части. Павленков посчитал целесообразным открыть книгу предисловием «От издателя». Нужно было объяснить читателю, что причины задержки ее не в одной технической стороне дела, и откровенно сказать и о других мотивах, которыми руководствовался издатель. «В своих публикациях, — сообщал Флорентий Федорович, — мы постоянно объявляли, что 4-я часть “Сочинений Д. И. Писарева” выйдет после 8-й. Это происходило потому, что мы не считали возможным принять на себя нравственную ответственность за возрождение похороненной полемики “Современника” с “Русским словом”. Нам казалось, что после всем известных дней, когда та и другая партия вдруг оказались рассеянными, кидать в какую-либо из них камнем значило бы работать в пользу тех, с кем мы не можем быть солидарными, в пользу тех, кто основывает свою силу на окружающем бессилии. Вот почему мы от всей души желали исключения из нашего издания статьи “Посмотрим!”. Но понятно, что для такого исключения нам было все-таки необходимо согласие самого Д. И. Писарева, который, к сожалению, в то время находился в крепости. В полной надежде на получение его согласия в будущем мы и откладывали печатание той части (4-й), в которой было предположено автором поместить вышеупомянутую полемическую статью. По выходе 8-й части ожидаемое согласие было, наконец, нами получено, и мы считаем долгом предуведомить своих подписчиков, что взамен выбывшей статьи они найдут в 4-й части три следующие: “Генрих Гейне”, “Наши усыпители” и “Подвиги европейских авторитетов”. Две первые из них появляются в печати в первый раз».

Сама же работа над четвертой частью шла не столь гладко. Хлопоты по второй части в цензурном комитете позволили Павленкову получить информацию, что по целому ряду писаревских статей, помещаемых в четвертую часть, были в свое время предъявлены претензии «Русскому слову» со стороны властных органов. Ему удалось снять копию из предостережения журналу по этому поводу. Флорентий Федорович переписывает ее на бланке «Книжного магазина для иногородних». «Принимая во внимание, — говорилось там, — что в журнале “Русское слово” № 10, в статье “Новый тип”… <…> отвергается понятие о браке и проводятся теории социализма и коммунизма, статья же… <…> враждебно сопоставляет класс собственников с неимущими и рабочими классами, а в повестях “Три семьи”… <…> и “Год жизни”… <…> высказываются проникнутые крайним цинизмом отзывы об основных понятиях о чести и о нравственности вообще, министр внутренних дел на основании ст. 29, 31, 33 Высочайше утвержденного 6 апреля сего года мнения Государственного Совета и согласно заключению совета Главного управления по делам печати определил объявить первое предостережение журналу “Русское слово” в лице издателя кандидата прав Гр. Евг. Благосветова…»

Зачем понадобилось снимать копию? Конечно же для Дмитрия Ивановича. Да вот беда. Если раньше с ним нельзя было переговорить из-за разделявших крепостных стен Петропавловки, то теперь… по другой причине. Что ж, надо писать ему. И Флорентий Федорович отправляет деловое послание.

«Оставляю Вам текст предостережения. Копия совершенно верна оригиналу, так как текст этого материала может понадобиться, то я попрошу Вас, по миновании надобности, возвратить его мне вместе с изменениями. Статью “Новый тип” не мог достать. Отдельно книжек 65-го года не продают, а за год спрашивают 8 р. Так как оттиск ее у Вас есть, то уж Вы, сделайте одолжение, пожертвуйте им для набора, а я Вам возвращу свой, который где-то заложен. Искать теперь некогда, а время дорого. Будьте так добры, сделайте изменения поскорее. Типография обещает кончить 4-ю часть в 20 дней; но только лишь в том случае, если оригинал будет доставлен не позже воскресенья, иначе шрифт пойдет на какое-то другое издание».

Письмо, как нетрудно заметить, исключительно деловое. Никаких выражений уважения, почтения и других принятых форм заявления своего доброго отношения к адресату в павленковском письме не встретишь. Он полностью теперь на стороне сестры Дмитрия Ивановича. И письмо подписывает сухо — Ф. Павленков. В постскриптуме добавляет: «Еще одна просьба. Если Вы занесете исправленную статью в магазин, то заключите ее в конверт».

Ответ последовал незамедлительно. Он, чувствуется, был выдержан в таком же формальном духе. Дмитрий Иванович не желал делать никаких уступок. Это все явствует из нового обращения Флорентия Федоровича к Д. И. Писареву. 9 ноября 1867 года он писал: «Дмитрий Иванович, передавая мне оттиск “Нового типа”, Вы в приводимой к нему записке говорите, что не находите “ни нужным, ни удобным, ни возможным переделывать в статье что бы то ни было”, и затем оканчиваете так: “печатайте, как есть или совсем не печатайте”. Каждое из этих мест в отдельности (не говоря уже об их совокупности) показывает, что Вы смотрите на мои последние к Вам обращения как на просьбу. Но это с Вашей стороны большая ошибка. Не я желал перемен, а Вы когда-то настаивали на них. Инициатива принадлежала Вам. Вы забываете, что самая фальсификация заглавия исходила не от меня. Поэтому оборот, приданный Вами настоящему делу, для меня более чем непонятен».

Флорентий Федорович не скрывает своего раздражения. Писарев совершенно теряет интерес к изданию сочинений. Остается уже меньшая часть усилий, но ведь и от них так много зависит! Издатель все больше убеждается в том, что ему придется брать всю тяжесть ноши исключительно на собственные плечи. Даже возвратить копию предостережения Писарев не считает нужным. Поэтому Флорентий Федорович сухо добавляет в постскриптуме: «Я пришлю к Вам за копией с предостережения. На случай, если бы мой посланный не застал Вас дома, передайте листик квартирной хозяйке с тем, чтобы она отдала его тому, кто придет “от Павленкова”».