— Какие жулики? Кого ты боишься? — смеялась Анжела. — Брось глупости городить. Знаешь, у меня сегодня с утра предчувствие, что все будет отлично. Я верю в предчувствия. Я сегодня только проснулась и сразу же мелодию придумала. И слова даже. Вот послушай, — Анжела запела простенькое и ритмическое, как припевочку:

Материя первична,
Сознание вторично,
Поэтому сегодня
Все будет преотлично…

— Как оцениваешь мою самодеятельность, профессионал-критик? Сойдет для деревни? Точнее, для Березова?.. Пошли на перрон. Электричку уже подали. Билеты туда и обратно я купила, — Анжела потянула нерешительную Леночку к длинной платформе, где на черных рельсах, ведущих неизвестно куда, стояли зеленые вагоны электрички.

В Березово приехали часа в три дня. Солнце припекало еще сильнее, чем в Минске, — в электричке Леночке и Анжеле пришлось снять курточки с модными надписями. По правде сказать, ради этих этикеточек они и носили курточки.

Анжела и здесь вела себя так, будто много раз бывала в Березове. На привокзальной площади, где останавливались автобусы, деловито расспросила степенных стариков, как добраться до улицы Заречной, где находилась та хата, в которой творилось черт знает что. Туда ходил первый номер автобуса. Дождавшись большого коричневого «Икаруса», они отправились на Заречную.

Анжела щебетала без умолку. Видимо, она была из тех людей, которые могут говорить непрерывно, ибо тогда они забывают, не чувствуют того страшного и неопределенного, что днем и ночью точит душу, — одиночества… Анжела говорила Леночке о загадочных энлонавтах, которые, вероятно, уже побывали, а может, и есть на Земле — сколько уже следов они оставили!.. О Бермудском треугольнике, где уровень океана, как доказано с помощью спутников, ниже и где корабли и самолеты исчезают бесследно, а время может останавливаться… О биополе и дальновидении, когда люди могут видеть друг друга через сотни и тысячи километров. О йогах, которые в воздухе могут парить без опоры — это называется левитацией… О недоступных Гималаях и загадочной Шамбале. Из всех этих сообщений Анжела уже сейчас, еще не побывав в хате Круговых, создавала свою научную концепцию, которой можно было бы объяснить проявления березовского феномена. На материалистической основе — вот что самое главное… За окном «Икаруса» мелькали дома, как одноэтажные деревянные, так и кирпичные четырехэтажки, блестела широкая Береза, стальной лентой пересекающая город, зеленел приречный луг, потом — снова дома, заводские корпуса, базар и рядом — сияющие маковки церкви. Глядя на все это, Анжела снова стала напевать:

Материя первична,
Сознание вторично,
Поэтому сегодня
Все будет преотлично…

Расспросив у людей, где нужная остановка, они выскочили из «Икаруса». Заречная улица была похожа на обычную деревенскую. Еще издали заметили, что возле одной из хат толпятся люди. Одни стояли словно в ожидании, другие стремились заглянуть за невысокую калитку. У входа во двор стоял милиционер — наверное, не всех пропускал. Если бы не он, можно было бы подумать, что в хате свадьба или похороны.

Леночка и Анжела подошли к толпе. Остановились. Прислушались. Слышалось разное.

— Вот Любе повезло так повезло — по телевизору покажут. Прославится на весь свет. Заодно и наше Березово прославит.

— Слава славой, а Юзику потом смотри, чтобы жену не увели…

— Конечно, когда пробки стали летать, тогда и заинтересовались аж в Москве. А тут каждый день вкалываешь на станке — никто не видит, никто не вспомнит. Взять тех же артистов, вот кому живется… Каждый день по телевизору показывают, да еще, наверное, и денежки платят.

— Тебя только раз покажи: весь век дети будут бояться, заиками станут…

— Га-га-га…

— Тише, тише, говорю, чтоб вам позакладывало. Скоро Люба выйдет из хаты, пускай только принарядится…

— А как это, людцы, будет: вот так сразу Любу и в телевизоре покажут?

— Нет, бабка, сначала ее снимут, как артистку в кино, а потом покажут на весь свет.

Хата, возле которой толпился народ, была как раз той, куда стремились Леночка и Анжела. Леночка растерялась, готова была повернуть назад, но умная Анжела, быстро сообразив, что к чему, решительно подошла к милиционеру и, ткнув ему под нос красненькое удостоверение, протараторила:

— Товарищ милиционер, мы из Института физики приехали к Круговым по командировке. По поручению Академии наук нам нужно разобраться, что происходит в этой хате. Вы нас пропускаете или из-за вас мы вынуждены будем сорвать ответственное задание?..

Выслушав это, милиционер отступился, даже калитку открыл — Леночка и Анжела шуснули во двор. Сзади них кто-то недовольно загудел:

— Как их, так пропускаешь, а мы что — лысые?..

— Так они же, деду, аж из Минска приехали, ученые, во всем сейчас разберутся.

— Такие молоденькие, девчушки еще, а уже — ученые. Я думал, ученые это все те, кто лысый и с бородой. Да и способности, наверное, нужно иметь, чтобы наукой заниматься.

— Ну, дедусь, ты и даешь… Это же столица, там все намного раньше делается. Там как только ребенок родится, еще в пеленках лежит, а родители уже прикидывают, кем он будет: артистом, ученым или музыкантом, например. И, поверь, так оно и получается…

Во дворе на траве недалеко от веранды стояли трое молодых красивых парней — почти ровесники Леночки и Анжелы. Один держал на плече черную видеокамеру, у другого через плечо был переброшен кожаный ремень какого-то ящика, а в руке парень держал микрофон с беленькой головкой. Третий ничего в руках не держал, зато у него были черная бородка и усики. Наверное, он был здесь самый главный, ибо поучал остальных.

— Значит, ты, Боря, ведешь весь разговор. Микрофон ей в руки не давай, — учил Главный парня с микрофоном. — Во время тракта ты задаешь только вопросы. Готовишь ее психологически. А ты, Вадя, — теперь Главный повернулся к оператору с видеокамерой, — делаешь вид, что снимаешь. А потом мы переходим к главному, ради чего и приехали, — Главный снова повернулся к ведущему: — Первое, что ты спрашиваешь, верит ли она в Бога? Это во-первых. Второй вопрос: как она относится к перестройке? И еще нам нужно спросить… — Главный на мгновение задумался.

— Как она смотрит на права человека в наше бурное время ломки стереотипов мышления? — подсказал оператор.

— Что ты имеешь в виду? — уточнил Главный.

— Права человека вообще. И в частности — свобода вероисповедания.

— Ладно, давай и эту удочку на всякий случай забросим, — согласился Главный. — Хотя, вероятнее всего, эти вопросы будут для нее слишком сложны. Мышлением она вряд ли доросла до этого уровня. Но — чем черт не шутит: попробуем ради хохмы… Давай зови ее сюда, — Главный кивнул головой ведущему. — Здесь ее снимать будем. А ты, — бросил он оператору, — готовь камеру.

Тот, с микрофоном, щелкнул каким-то тумблером в приборчике, что прятался в кожаном чехле, и заговорил в микрофон:

— Раз, два, три… Начинаем съемку сюжета для телепрограммы «Взгляд». Раз, два, три…

Ведущий уже собирался идти в хату, но в это время, будто услышав слова телевизионщиков, на ступеньки веранды выплыла хозяйка: лет сорока, полнотелая, в новенькой, белой, словно первый снег, кофточке, в черной приталенной юбке и в черных туфлях на таких высоченных каблуках, что женщина, будто спутанная, еле передвигала негнущиеся ноги. Губы у нее были ярко напомажены, а брови и ресницы — черные… Прическа у женщины была модная — черные блестящие волосы возвышались копной… Как только женщина показалась из хаты, на улице сразу же поднялся шум. Все отчетливее слышались отдельные голоса. Видимо, тот, у кого был хороший обзор, громко констатировал:


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: