За двенадцать лет до этой публикации в том же журнале (1882, vol.11, Р.361) Стоуни поместил работу, в которой излагал свои воззрения на предмет существования электрона, утверждая, что "на каждую разорванную химическую связь в электролите приходится определенное, одинаковое во всех случаях, количество электричества".

Не прошло и двух месяцев, как в журнале, издаваемом Химическим обществом, появилась статья Гельмгольца, объявляющая об открытии им электрона. В ней говорилось: "Если считать верной идею об атомном строении простых веществ, то нельзя избежать вывода о том, что и электричество, как отрицательное, так и положительное, разделено на элементарные порции, которые держатся как атомы электричества".

Знал ли Гельмгольц о труде Стоуни, когда писал эти строки? Судя по всему, не мог не знать. Тоща не поддается объяснению, зачем, спекулируя своим авторитетом, он при каждом удобном случае буквально давил Стоуни, постоянно выдавая его приоритет за свой? Ради приумножения славы? Но Гельмгольц и так довольно часто купался в ее лучах. У Стоуни же ввиду погруженности в "электронную" идею, которую он продолжал развивать, на нейтрализацию раздражителя в лице Гельмгольца просто не хватало времени.

Ее разработка поглотила его настолько, что он не только сумел дать количественную оценку наименьшего электрического заряда, настояв на его включение в число фундаментальных природных постоянных величин, но и придумал название стабильное отрицательно заряженной элементарной частице — "электрон".

Видимо, затаенная зависть к прорыву трудяги — Стоуни в будущее науки понудила Гельмгольца сначала повсюду нападать на своего коллегу, а затем благоразумно отмалчиваться. Трудно предугадать, активным действием, противодействием или бездействием лучше всего удастся одолеть противника. Вот он временно и замолчал.

Однако, если перевести стрелки часов еще немного назад, то затевать борьбу за научное лидерство вообще не имело смысла, так как при дотошном изучении истории вопроса на поверхность всплыли еще два имени. Оказывается, в 1878 году до Стоуни один из столпов физической науки голландец Гендрик Лоренц уже обрати я внимание ученых кругов на идею дискретности электрических зарядов, а за семь лет до Лоренца об электроне заговорил немецкий физик Вильгельм Эдуард Вебер, предвосхитивший исследования ирландца, да и всех других своих последователей. Вебер, например, с удивительной прозорливостью утверждал: "… при всеобщем распространении электричества допустимо воспринять, что с каждым атомом вещества связан электрический атом". Может, он и должен был удостоиться почетных лавров?

Навряд ли. Ведь одно дело высказать ценную идею, другое — всемерно способствовать ее развитию. И поэтому без зазрения совести приоритет в теоретическом обосновании существования электрона, фактически в предсказании отрицательно заряженной элементарной частицы, можно смело отдать ирландцу Стоуни, имя которого, к сожалению, нигде не упоминается: ни в справочниках, ни в энциклопедиях.

Кстати, за приоритетное право открытия электрона сражались не только теоретики, но и экспериментаторы, выясняя, кто обнаружил отрицательно заряженную частицу экспериментальным путем? Сегодня каждому школьнику известно имя Дж. Дж. Томсона, который, по утверждению большинства летописцев науки, и есть истинный "родитель" электрона. Именно за это сногсшибательное открытие ему была в 1906 году присуждена Нобелевская премия.

Приоритет считается бесспорным, хотя на самом деле историческая реальность ему противоречит. Чтобы в этом убедиться, достаточно взять в руки журнал Кенигсбергского университета за январь 1897 года, где печатались новейшие исследования в области химии и физики. В январском томе 38 на странице 12 этого периодического издания была помещена статья немецкого физика Эмиля Вихерта, недвусмысленно утверждающая приоритет в экспериментальном открытии электрона за ним.

Томсон доложил о том же самом открытии ученому совету Королевского института Англии двумя месяцами позже — 30 апреля 1897 года, а первая его публикация с подробным изложением этого вопроса вообще появилась только в мае. С нею познакомил ученых журнал "Электришн" (1897, уо1.39, Р.104).

Таким образом, Вихерт на пять месяцев опередил великого Джи-Джи. Но кого интересовала хронология событий, когда речь шла о работе непререкаемого в научном мире авторитета? Тут — то мы и возвращаемся к вопросу, что все-таки следует принимать за точку отсчета в распределении интеллектуальной собственности: саму идею, ее развитие и обоснование, или включающий в себя и то, и другое пионерский печатный труд?

Думается, в любом случае хронологический порядок вхождения открытия или изобретения во власть, игнорировать нельзя. Даже при условии, что изначально существовала гипотеза, которой было необходимо "отстояться" во времени и умах. Поэтому в той же, если не большей степени, чем Стоуни, Вебер и знаменитый Томсон, к открытию электрона причастен мало кому известный Вихерт.

Но только в немногих специальных справочниках можно прочесть, что независимо от Дж. Дж. Томсона этот физик открыл электрон и определил его относительный заряд. На этом примере мы убеждаемся, какой реальной силой в науке обладает сила авторитета.

Это они, научные авторитеты, требуют от творцов и талантливых, но безызвестных людей творить и изобретать. Остальное берут на себя.

Когда входишь в Храм, не науки, нет, а в обычный православный храм, да еще попадаешь на обряд поминовения усопших, где священник высоким проникновенным голосом просит Бога сотворить им ВЕЧНУЮ ПАМЯТЬ, то до глубины души становится жаль всех талантливых людей, в особенности поэтов и ученых, да просто любых людей, чьи имена по неясным причинам безвестно канули в прошлое. Даже если эти люди не были христианами. Даже если кто-то из них спешил к смерти еще при жизни. Тем более — сам ее оставил, согнувшись под бременем роковых ударов судьбы и цепи неудач…

Мы много уже рассуждали о трудном становлении теории света. Много перечисляли великих и полувеликих имен, причастных к выяснению истинной природы световых явлений. Кого-то история внесла в свою золотую летопись, кому-то не досталось в ней ни строчки, зато досталось много шишек и тумаков.

Но только ли одна теория света сделалась ареной борьбы идей, нередко завершавшейся публичным избиением творческих личностей? Если бы это было так!.. Человеческие драмы в обнимку с фарсом сопровождали еще десятки, если не сотни открытий. А когда фарс заканчивался, начинали разыгрываться подлинные трагедии.

Помните молодое поколение шестидесятых годов, резко расколовшееся на физиков и лириков? Его юношей в непривычно узких брюках и девушек в блузках, похожих на прозрачные стрекозиные крылышки? Возвращаясь после жарких споров из аудиторий и городских кафешек домой, студентки Литературного и Политехнического переодевались в такие же прозрачные невесомые халатики. Ткань, из которой шились модные для тех времен из Америки. Она легко стиралась, не требовала глажки и была крайне популярна, в отличие от человека, который дал ей жизнь.

Этот человек, автор технологической разработки первого синтетического волокна, американский химик Уоллес Хьюм Карозерс, свою жизнь, к великому огорчению, беспощадно оборвал в самом расцвете сил. Он не выдержал несправедливых нападок в изматывающей борьбе за приоритет и покончил с собой, не оставив даже посмертной записки. Было ему тогда 40 лет.

Глубочайшая депрессия свела в могилу и другого одаренного ученого, венгерского математика Яноша Бойаи. Поначалу, когда его стали травить за создание так называемой "неевклидовой" геометрии, он достаточно мужественно сопротивлялся судьбе. Но когда вдруг узнал, что проблема, над которой мучительно бился и которую наконец одолел, вот уже как три года успешно решена гениальным русским математиком Н.И. Лобачевским, руки у него опустились. Бойаи психологически не смог пережить того, что его сложные математические выкладки рассыпались в прах перед чрезвычайно простым и оригинальным способом расчетов, предложенным Лобачевским. А ведь он мудрствовал над ними десятилетия!