Эта сверхосторожность выражалась и в его крайнем немногословии. За всю жизнь он произнес меньше слов, чем обычный человек произносит за год, и напечатал гораздо меньше статей, чем новоиспеченный ныне аспирант. Может быть, она проистекала от излишней мудрости или робости ученого, но только из-за нее многие работы Кавендиша долгое время оставались неизвестными. Так же, как и он сам. Только после того, как стараниями Джеймса Кларка Масквелла в 1879 году был найден и опубликован весь его научный архив, открылось, что этот молчун, скромняга и сверхоригинал в отдельных случаях намного опережал науку своего времени.

Оказалось, что за четырнадцать лет до Шарля Огюстена Кулона, сформулировавшего в 1785 году основной закон электростатики, Кавендиш пришел к выводу, что сила электрического взаимодействия должна быть обратно пропорциональна квадрату расстояния между двумя противоположными зарядами. Чувствуете? Та же зависимость, что и при расчете силы взаимодействия между небесными телами. Подобную зависимость, кстати, наблюдали также современники Кавендиша Даниил Бернулли (1760 г.) с Джозефом Пристли (1766 г.). Что помешало этим двоим предстать миру, история вообще умалчивает. Факт же таков: школьники по сию пору убеждены, что получают свои "пятерки" и "двойки" за закон Кулона.

Конечно, оно звучит проще, чем закон Бернулли — Пристли — Кавендиша — Кулона, но можно было бы ради справедливости воспользоваться и аббревиатурой, либо отдать приоритет первому — Бернулли. Хотя бы потому, что "Кулон нам друг, но истина дороже". Истину исказили. Науку окулонизировали.

Спасибо, что отыскался хоть один правдолюбец — Максвелл. Ведь если бы не он, то мы в полной уверенности вслед за современной российской поп-звездой могли распевать: "узелок завяжется, узелок развяжется, а приоритет того, с кем совсем не вяжется!" Развязав узелок на архивных папках Кавендиша, Максвелл, потянув ниточку, вытянул из исторического клубка такие переплетения судеб, такую путаницу имен, что для одного их заучивания понадобилось бы завязать не один узелок на память.

Сомневаетесь? Тоща припомните широко известное высказывание Эйнштейна о Фарадее: "Необходимо было иметь могучий дар научного предвидения, чтобы распознать, что в описании электрических явлений не заряды, не частицы описывают суть явлений, а скорее пространство между зарядами и частицами".

Альберт Эйнштейн, как впрочем и все ученые, пребывал в убеждении, что именно Майкл Фарадей установил влияние промежуточной среды в электромагнитных явлениях и даже рассчитал его величину, называемую диэлектрической постоянной.

Архивные же записи указывали, что датированное 1837 годом это открытие было сделано за 60 лет до Майкла Фарадея и принадлежало Генри Кавендишу. А первые наблюдения над промежуточной средой за 20 лет до Кавендиша провел другой прозорливый физик — швед Иоганн Вильке. Именно ему впервые удалось наблюдать и описать явление поляризации диэлектриков — смещения электрических зарядов в диэлектрике под воздействием электрического поля. Современные учебники физики умалчивают об этом.

Но и это еще не все. При тщательном изучении богатого наследия ученого-отшельника Масквелл выяснил, что по ходу развития науки потерялся еще целый ряд высказанных и экспериментально подтвержденных Кавендишем идей. Причем не только во всевозможных областях физики (молекулярной, математической, тепловой), но и в химии, в дальнейшем "переоткрытых" другими исследователями.

Разумеется, что такое беспредельное равнодушие современников Кавендиша к его трудам не могло не повлечь за собой глубокой обиды. Он до предела ограничил и без того скупое общение с людьми своего круга, а потом и вовсе перешел с коллегами на переписку. Для любого ученого считалось редкой удачей, если ему удавалось войти в контакт с Кавендишем и обменяться двумя-тремя фразами. На большее ученый-затворник способен не был. Даже в доме со слугами он разговаривал, пользуясь записками, которые подсовывал им через дверные щели, когда следовало сделать необходимые распоряжения.

На научной карьере этот ученый-аристократ вообще поставил жирный крест и просиживал в лаборатории только лишь из-за неиссякаемой любознательности. Чем обернулась самоизоляция Кавендиша для человечества теперь совершенно очевидно. Наука потеряла на ней в своем развитии не месяцы, не годы — века!

Надо сказать, что благородный почин Максвелла по части пересмотра приоритетов был поддержан Дж. Дж. Томсоном, Э.Х. Ленцом, Б.С. Якоби и В. Нернстом. Общими усилиями в полемике с другими учеными они отстояли права на еще один фундаментальный закон физики — закон Ома, открытый в 1826 году. Как и волновую теорию Френеля, этот закон научные круги встретили в штыки.

Вопреки заверченным математическим формулам Френеля, выводящим волновую теорию света, закон, сформулированный Георгом Симоном Омом, был на редкость прост. Это обстоятельство и сыграло роковую роль в научной судьбе Ома, в ту пору работавшего рядовым учителем гимназии. Гениальная простота его расчетов воспринималась маститыми учеными как "болезненная фантазия, единственной целью которой является принизить достоинство природы". Как тут не вспомнить "калужского сумасшедшего" К.Э. Циолковского!

Единомышленники Максвелла не соглашались с таким безапелляционным мнением. Перепалка почти зашла в тупик. Но наконец жаждущие правды насытились. После экспериментальной проверки высокочувствительными приборами, проведенной К. Пуйе, теоретические выкладки полностью подтвердились, и закон Ома занял прочное положение в учебниках и пособиях по физике. Открытие наконец-то получило признание! Но для этого понадобилось несколько десятилетий изнурительных и большей частью бесплодных дискуссий. Ому, можно сказать, все-таки достался выигрышный лотерейный билет, и он занял достойное место в истории Науки, в отличие от своего невезучего предшественника. Тем не менее на сегодня будет правильным видеть в Георге Оме не носителя оригинальной идеи, не первооткрывателя, а человека, давшего классическое математическое обоснование количественной связи между электричеством и теплом.

Почему? Да потому что эту связь открыл еще в первые годы XIX столетия французский химик Антуан Франсуа Фуркруа, отслеживавший степень накаленности, включенной в гальваническую цепь проводящей проволоки, которая в одних случаях пылала, как девушка на выданье, а в других еле теплилась. Фуркруа сразу сообразил, что между силой тока, его напряжением в цепи и природой проводящего материала существует явная зависимость, так как он пользовался проволоками самого разного химического состава.

Будь он физиком, то конечно бы не оставил эту кажущуюся "мелочь" без внимания, но как специалист иной области по неосведомленности "прошляпил" свое открытие, полностью переключившись на разработку новой химической номенклатуры, которая легла в основу его фундаментального труда "Система химических знаний", вышедшего в 11 томах.

Настоящий курьез произошел и с другим ошеломляющим открытием — получением ослепительной электрической дуги как первого источника электрического света. Его связали с именем английского ученого Гемфри Дэви. Это открытие принесло ему мировую славу и высокое положение президента Лондонского Королевского общества. Хотя на самом деле точно такую дугу шестью годами раньше добыл российский ученый Василий Васильевич Петров посредством созданной им в самом начале 1800 года крупнейшей в мире гальванической батареи. В изданной в 1803 году книге этого профессора физики "Известие о гальвани-вольтовских опытах" в главе VII подробно излагалась его методика по проведению экспериментов с электрической дугой, которую затем повторил Гемфри Дэви в Лондоне. Размышлять о плагиате (в этом и курьез!) не приходилось, потому что работы Петрова никто не заметил не только за рубежом, но и у него на родине, в России.