Все же неизвестно, где это началось… Быть может, в квартире Бубыриных, но возможно, что в кабинете Юры Сергеева, секретаря комитета комсомола Химкомбината в городе Майске, а может быть, в приемной советского консульства на островах Фароо-Маро, в Южном океане… Все великие события начинаются не с барабанного боя, не торжественными предупреждениями, а невзначай, в обыденной обстановке…

Юра Сергеев только что пришел из второго цеха и, не раздеваясь, соображал, бежать ли ему в пионерский клуб или по общежитиям, к главному инженеру или к ребятам поговорить о ближайшем хоккее.

Впрочем, больше всего ему хотелось взять в руки книгу, которая лежала перед ним на столе. Это была новинка, только что выпущенная Гостехиздатом. На корешке и на синем переплете жирно блестело золотом одно слово: «Кибернетика». Пониже было обозначено: «Сборник статей под редакцией акад. И.Д.Андрюхина».

Юра ласково погладил книгу, потом раскрыл ее и, не удержавшись, словно лакомка, прочел несколько слов. Но тут сердито затрезвонил неугомонный телефон. Юра, деловито хмурясь, неохотно отложил книгу.

— Сергеев? — услышал он незнакомый мужской голос, густой, звонкий к как будто насмешливый.

— Да…

— Нам с вами суждено вскоре познакомиться. Вы как, храбрый парень?

— А что, будет здорово страшно?

— Будет! — весело и твердо пообещал голос.

— Давай! — усмехнулся и Юра, соображая, кто это его разыгрывает.

Между тем голос продолжал:

— Как насчет силенки?

— Подходяще…

— Ну да… Говорят, левой жмете семьдесят?

— Нужно — и восемьдесят выжмем. — Юра никак не мог понять, кто же это говорит.

— Неплохо! А сумеете отличить счетчик Гейгера от пишущей машинки?

— Отличу. — Юру трудно было вывести из равновесия.

— Есть такое чудное выражение — рисковый парень, — продолжал голос. — Так вот, рисковый ли вы парень? Любите ли неожиданности, приключения, риск?

— Ага, — согласился Юра, вслушиваясь.

— Одно достоинство очевидно: немногословие. Итак, сверим часы. Если не ошибаюсь, семнадцать минут второго? Сколько на ваших?

Незнакомый голос прозвучал неожиданно серьезно. И Юра невольно взглянул на часы. Было уже двадцать минут второго.

— Ваши спешат… — решил голос. — Как вы передвигаетесь?

— Как передвигаюсь? — не понял Юра.

— Ну да. Что вы делаете, если вам из точки А нужно перебраться в точку Б?

— Иду, — сказал Юра. — Пёхом…

— В таком случае, жду вас ровно через двадцать минут на Мичуринской, одиннадцать, третий этаж…

Тотчас слабо звякнул отбой.

Юра положил трубку и, недоумевая, пожал плечами. Не очень остроумно. Странный розыгрыш. Можно было ожидать что-нибудь более интересное… И вдруг он сообразил, что на третьем этаже дома номер 11 по Мичуринской улице помещается горком комсомола. Здравствуйте! Час от часу не легче. Что это все значит?

Он позвонил в горком. Трубку взяла Вера Кучеренко, второй секретарь.

— Здорово! Кто меня вызывал? — спросил Юра.

— Не знаю… — Голос у нее был тоже с усмешкой.

— Так что ж, идти? — спросил он, ничего не понимая.

— Смотри! — сказала она строго и повесила трубку.

Ну, это уж совсем ни на что не похоже! Делать им там нечего, что ли? Юра взглянул на часы: прошло три минуты. Он вылетел из комнаты, на ходу застегивая пальто и нахлобучивая шапку.

Денек был пасмурный, на редкость теплый для зимы. Юра мчался, разбрызгивая хмурые лужи на тротуарах, скользя в новых сапогах и поглядывая на встречные часы. У него оставалось четыре минуты, когда он взбежал по ступенькам трехэтажного дома, где размещались горком партии, горисполком и горком комсомола. На третьем этаже Юра замедлил бег, привычно приводя в порядок дыхание.

В ту же минуту впереди по коридору со звоном распахнулась стеклянная дверь кабинета Веры Кучеренко, и навстречу Юре легкой, будто танцующей, походкой двинулся удивительно знакомый человек. Знакомыми казались и продолговатое смуглое моложавое лицо, и длинная темная борода. Он был безусловно красив, своеобразной, яркой, цыганской красотой. Меховую шапку-ушанку он надвинул так низко, что брови слились с мехом. Из-под шапки смеялись коричневые, с искоркой, совсем еще мальчишечьи глаза. Человек был невысок, ко легкость и стройность, которые не могло скрыть и широкое пальто, делали его выше. Когда взгляд его ярких, любопытных, веселых глаз столкнулся со взглядом Юры, тот невольно приостановился.

— Сергеев?

Юра тотчас узнал четкий и звонкий голос, звучавший в телефонной трубке. Поняв, что не ошибся, человек протянул руку:

— Ну, здравствуйте! Я — Андрюхин.

Представьте, что в том самом, обычном, исхоженном вдоль и поперек коридоре, где вам приходится бывать ежедневно, встречается смутно знакомый человек, который, запросто улыбаясь, протягивает вам руку и говорит: «Здравствуйте, я Ломоносов!» Причем вы сразу понимаете, что перед вами не однофамилец, не дальний родственник, а настоящий Михайло Васильевич… Представьте это — и тогда сможете понять, что испытал Юра. Имя академика Ивана Дмитриевича Андрюхина было так же всемирно известно, как имя Ивана Петровича Павлова или Альберта Эйнштейна.

Встретить его вот так, в коридоре горкома комсомола, да еще услышать, как он называет вашу фамилию, было, конечно, чудом, чудом тем большим, что всего полчаса назад Юра держал книгу статей о кибернетике, изданную под редакцией вот этого всемирно известного ученого…

От отца, «профессора токарных дел», как его шутя звали на далеком уральском заводе, Юра унаследовал жадную любовь к технике. Известный активист школьных технических кружков, участник не только районных и областных, но даже всесоюзных выставок умельцев ремесленных училищ. Юра добился серьезных успехов в конструировании довольно сложных электронно-счетных устройств и мечтал о создании еще более совершенных «думающих» машин. Он пятый год работал на Химкомбинате, заочно учился на втором курсе института и в свободное время, в глубокой тайне от всех, пытался нащупать пути, чтобы с помощью кибернетических устройств прийти к овладению силой тяготения…

— Аккуратен. Любопытен. Здоровенный мужик! — говорил между тем Андрюхин, с удовольствием поглядывая на крутые плечи Юры, выпиравшие и сквозь пальто, на его крупную стриженую, круглую, как чугунное ядро, голову, на широкое, сейчас красное, растерянное лицо. — А я ваш старинный поклонник! Когда на южной трибуне орут уж очень громко: «Бычок!» — так это я. Чудесно играете в хоккей! Не только клюшкой, но и головой!.

И, подхватив его под руку, Андрюхин с неожиданной силой поволок слегка упиравшегося от смущения Юру в кабинет Веры Кучеренко.

— Я его заберу сейчас же! — заявил Андрюхин, вталкивая Юру в кабинет. — Хоть он и сопротивляется…

— Как — сопротивляется? — Вера вспыхнула. Ясно было, что она нервничает и смущена не меньше Юры. — Ты что же, не понимаешь, какое нам оказано доверие? Академик Иван Дмитриевич Андрюхин лично прибыл сюда, чтобы именно из нашей городской организации выбрать самого подходящего парня. Это дело чести всей комсомольской организации города. Неужели мы ошиблись в выборе?

Андрюхин сморщился, как от зубной боли:

— Я пошутил, родная, пошутил! Всё в порядке. Зачем так официально?… И, если хотите дружить, не смотрите на меня, как на памятник! Это, знаете, довольно противно — ощущать себя памятником… Значит, мы едем?

— Конечно, Иван Дмитриевич! — Вера вышла из-за стола, не глядя на Юру, еще не проронившего ни слова. — Он просто обалдел от радости. Я позвоню на комбинат. Там пока поработает его заместитель…