— Чепуха, — растерянно сказала мама. Безропотная покорность таксы произвела на нее впечатление. — Отлично, если она здорова, но мне не нужны ворованные собаки.

Папа, слегка приподняв брови, вопросительно посмотрел на своего Бубыря.

— Я сидел у стены, — начал Леня, сразу увлекаясь, — вот так на корточках, и ковырял палкой. Никого не было, и вдруг блеснуло и откуда-то свалилась эта вот Муха… Это я ее так назвал, потому что она совсем черная и очень веселая.

— Что ж, ее выбросили из окошка? — поинтересовалась мама.

— Нет. Я сам не знаю, как это случилось. Но только не было ничего, и раз — собака… Она ничья.

— Ну вот видишь, — сказал папа, щекоча мягкий Мухин живот, — она ничья. И чистенькая.

— Пусть и останется ничьей, — не очень уверенно сказала мама и ушла на кухню. — Пусть переночует, а утром — вон!

Папа и Бубырь обменялись понимающим, торжествующим взглядом.

Так в квартире Бубыриных осталась неизвестная собачонка.

Не раз в течение вечера мама, вспомнив о ее таинственном появлении, бросала начатое дело и пробовала беседовать с Мухой.

— Непонятная собака, — говорила мама, — что-то есть в тебе странное. Откуда ты взялась? Терпеть не могу секретов!

Муха внимательно прислушивалась к этим разговорам… Но через час, привыкнув, она при первом звуке маминого голоса, если в нем раздавался знакомый вопрос, опрокидывалась на спину и весело шевелила хвостом, ожидая, когда пощекочут ее брюхо.

— Во всяком случае, — заканчивала мама, — ты как будто действительно здорова…

Никто не знал, что теперешнюю Муху звали раньше Деткой, что она прожила необыкновенную и очень важную жизнь, что ее ищут и за ней охотятся… Десятки людей уже шли по ее следам.

Среди множества людей, которых так или иначе коснулось исчезновение собаки, был и тот самый парень, которого Юра Сергеев встретил в парке научного городка возле стенда с Деткой. Этого парня за пьянство и нерадивость недавно уволили из института. Такая история была для него теперь совсем некстати. Когда он встретил несколько дней назад в Майске незнакомого человека, с которым вместе выпил, то полагал, что все будет куда проще. Собутыльники договорились, что парень украдет черную таксу Детку и передаст ее новому приятелю. А этот приятель был хоть с виду и древний старец, но настоящий мужик: деньги он не считал, сунул новому знакомому пятьсот на расходы и обещал еще тысячу, если все будет как надо. Сам он служил в каком-то другом институте или в лаборатории не то в Майске, не то в Москве. Парню он поставил условие: выкрасть собачонку так, чтобы Андрюхин ничего об этом не знал.

В это утро Леня Бубырь — единственный человек, который многое мог бы рассказать об исчезнувшей таксе, — изнывал от безделья. Уроки были сделаны вечером, с Мухой он поиграл; до занятий оставалось больше трех часов, а делать было совершенно нечего. Леня уже дважды, захватив клюшку, выходил на двор. Но все словно сквозь землю провалились.

В это время мама выпустила Муху погулять. И Леня с черным песиком помчались наперегонки через двор.

Пока Муха металась где-то у сараев, он подбежал к третьему корпусу, подкрался к углу. Уже слыша негромкие голоса ребят, он переждал минуту, хихикая от нетерпения, и наконец выскочил из-за угла с криком:

— А вот он и я!

Тут же Бубырь отшатнулся и испуганно прижался к холодной стене. Прямо против него стоял незнакомый парень лет восемнадцати, а может и двадцати, в маленькой кепочке, сделанной, казалось, из одной пуговицы, и в короткой куртке с большим, поднятым вверх воротником. Парень курил и, щурясь от дыма, пускал вонючее облачко прямо в розовое лицо Бубыря.

Леня бросился со всех ног к ребятам. Дикий свист пронесся, кажется, над самым его затылком. Но он уже видел Пашку, Вовку, всех других и, оглянувшись, убедился, что незнакомец следует за ним шагом, с ленивой ухмылкой. К тому же через пустырь, кувырком скатываясь с бугров в колдобины, по уши утопая в снегу, но захлебываясь злым лаем, галопом неслась на помощь Муха. У Бубыря отлегло от сердца, и он, за несколько метров от ребят перейдя на шаг, незаметно перевел дух, уверенный, что ребята встретят его насмешками. Но Пашка хмуро смотрел на медленно подходившего парня.

— Кто это? — тихо спросил Бубырь.

— Чужой, не знаю, — нехотя процедил Пашка. — Да видно, что хулиганье. Говорит, собака у него пропала…

— Так как же будет, ребятки? — очень вежливо, как ни в чем не бывало, спросил незнакомый парень, подходя ближе. — Поможете сыскать собачку?

Он не договорил. Задыхаясь, не то с лаем, не то с визгом, ему в ноги бросилась Муха, яростно рыча и изо всех своих небольших собачьих сил норовя вцепиться повыше кокетливого сапожка незнакомца. Он даже не отдернул ногу, внимательно рассматривая Муху.

— Это… это чья же такая сердитая? — Незнакомец сунул руку во внутренний карман куртки, достал что-то, быстро поднес к глазам и тотчас спрятал.

— Моя… — нерешительно выговорил Леня после короткого молчания.

— Давно завел? — спросил парень без улыбки таким тоном, что сердце у Бубыря снова сжалось.

— А я и не знал, что у тебя собака, — хмуро сказал Пашка.

И Лёне ничего не оставалось, как признаться, что собака у него недавно, совсем недавно, в общем, всего два дня, что она приблудилась и хозяина Леня не знает…

— Не знаешь? — Лицо парня стало совсем ласковым. — А ведь хозяин-то я. Моя это собачка!… — И он позвал таксу: — Детка!… Детка!

И тогда все увидели, как, слабо вильнув хвостом, не поднимая головы, такса покорно перевернулась вверх брюхом у сапог своего владельца.

Выдержать такое предательство Бубырь не мог.

— Муха! — завопил он отчаянным голосом.

Но, прежде чем такса успела переползти к Бубырю, незнакомец мгновенно нагнулся, схватил бывшую Муху за холку и сунул за пазуху, в свою куртку, сразу оттопырившуюся бугром.

Еще ничего не зная об исчезновении Детки, Юра и Женя медленно брели в это время на лыжах по лесной просеке.

С тех пор как, по личному распоряжению академика Андрюхина, для неусыпных наблюдений за здоровьем Юры Сергеева в помощь профессору Шумило прикрепили студентку четвертого курса Горьковского мединститута Женю Козлову, в характере Жени произошли крайне нежелательные изменения. Она стала требовательной, раздражительной и обидчивой, а от ее веселости не осталось и следа. Юра, первый заметивший эту перемену, объяснял ее скукой и бездельем. Действительно, делать его личному врачу, как прозвали Женю, было совершенно нечего.

Три дня в неделю Юра проводил в академическом городке, испытывая, как он говорил, особое снаряжение. Больше из него ничего нельзя было выжать, да ребята и не пытались, понимая, что дело серьезное. Эти три дня Женя находилась с Юрой в городке Андрюхина. Потом они уезжали в Майск. И Юра возвращался к своей основной работе, а Женя, так же как и в академическом городке, обязана была каждые три часа измерять у него давление крови, температуру, делать специальные укрепляющие внутривенные вливания… В промежутках она томилась от безделья, да и сами эти процедуры как ей, так и Юре надоели очень скоро. Впрочем, Женя, стоя на страже достоинства медицины и ее тайн, недоступных простым смертным, строго пресекала малейшие попытки Юры уклониться от процедур или хотя бы поиронизировать над ними.

— Противно смотреть, какой ты нормальный! — бубнила Женя, скользя следом за Юрой. — Давление нормальное. Температура нормальная… Вчера вливала в вену десять кубиков, так хотя бы точка осталась, хоть след… Если бы я не видела своими глазами, что ты проделываешь у Андрюхина, не поверила бы ни за что! Как можно оставаться таким возмутительно здоровым!

А в лесу было чудесно! И постепенно, незаметно для них, молчаливая прелесть заснеженных елочек, суровая красота сосен, сонное небо, которое, готовясь задремать, всерьез куталось в облака, странные шорохи в глубине леса, где кто-то еще бегал или крался по следам, — все это словно входило в них, растворялось, делая их спокойнее, серьезнее и лучше… Теперь они шли медленно. И с каждым шагом в Жене разгоралось желание поговорить о чем-то большом и очень важном, что, она чувствовала, могло быть выяснено именно сейчас. А Юру все больше охватывало чувство радостной бодрости. Он бежал, играя палками, напевая себе под нос, и то и дело улыбался и даже коротко похохатывал своим быстрым и смешным мыслям.