Впервые нам удалось заснять боевые трофеи. Но вскоре радость первой победы омрачилась. Комиссар сказал:
— Вам надо уходить отсюда, ребята, ночью мы отступим на более укрепленные и более выгодные рубежи. — Голос его был тверд и чуть насмешлив.
— Мы пойдем с вами! А где же эти рубежи?
Комиссар промолчал.
— Все же разрешите нам остаться дней на пять.
— Как трудно вас убедить в серьезности положения! Мой последний совет: уходите отсюда немедленно, пока еще есть возможность.
5. Сиваш
Комиссар разрешил нам переночевать в километре от передовой, в старом, заброшенном деревянном сарае. Когда мы добрались туда и легли между рядами спящих бойцов, стало темно. Подложив, как всегда, аппаратуру под голову и завернувшись в плащ-палатку, мы моментально уснули…
Я проснулся среди ночи. В черной темени раздавался густой тяжелый храп. Вдруг дверь сарая распахнулась, кто-то вошел и громко сказал:
— Товарищи! Среди вас находится диверсант! Держите его!
Легко сказать «держите его»! Даже если бы у него было на спине написано, что он диверсант, попробуй найти в темноте! На мгновение в сарае стало тихо. Вдруг рядом со мной кто-то вскочил и, больно ударив меня в плечо сапогом, кинулся бежать. Я слышал в темноте, как вскрикивали люди, — очевидно, на них кто-то с размаху наступал. Скрипнула дверь, и заблестели в проеме яркие звезды.
Ударила автоматная очередь, пули дробно застучали о деревянную стену сарая. Поднялся шум, засветили сразу несколько фонариков.
— Отставить стрельбу! Произвести перекличку! — скомандовал, очевидно, ротный.
Почти до утра выясняли и подсчитывали, кого же нет. Исчез рядовой Остапенко. Наконец добрались и до нас. Сначала арестовали, потом начали проверять документы. В этот момент появился комиссар, и все обошлось благополучно.
— Сами видите, что творится, — сказал нам комиссар. — Могли ночью принять вас за диверсантов и расстрелять без суда и следствия…
Комиссар сообщил нам, что штаб нужно по дислокации на завтра искать в районе деревни Джурчи и что нам лучше всего отправиться туда.
— Пока обстановка в Крыму мне совсем неизвестна, — сказал он нам на прощанье, — судя по всему, Северный Крым полностью у немцев, а парашютный десант они высадили в районе Качи…
До машины мы добрались усталые и разбитые. Товарищи рассказали нам, а мы им, о своих приключениях и волнениях. Наговорившись вволю, мы решили, что Джурчи никуда от нас не денется, если мы переночуем здесь и поснимаем. На этот раз я отправился вместе со связным матросом-мотоциклистом в район Сиваша. Димка остался — для третьего места на мотоцикле не оказалось.
Скоро показались гнилые озера, и мы замаскировались в руинах разбитой станционной сторожки. Небо гудело от вражеских самолетов. Низко носились «мессеры», выше — «Ю-87» и «Ю-88», а совсем высоко кружили корректировщики.
Только когда стало темнеть, я сумел выбраться из спасительной сторожки и пошел вместе с матросом мотоциклистом на передовую.
Идти пришлось недолго. Перевалили два косогора, и стало ясно, что мы находимся на передовой. Где ползком, где пригнувшись, по ходам сообщения, мы выбрались на небольшую возвышенность.
Ракеты то и дело освещали землю ослепительным светом магния.
Вдали ухали орудия, и нарастающий звук летящего снаряда заставлял пригибаться к земле. От взрывов больно звенело в ушах. Внезапно почти рядом я увидел покрытые бурой плесенью воды Сиваша. Здесь был наш правый фланг.
С левого фланга вдруг послышалась непрерывная ружейно-пулеметная дробь. Матрос сказал:
— Опять немцы пошли в атаку. Жарко там.
Бой на левом фланге шел всю ночь. На рассвете командир батальона вызвал меня к себе на командный пункт и сообщил, что немцы прорвали левый фланг и мы окружены с трех сторон, с четвертой — вода. В следующую ночь, если будем живые, постараемся этим путем выйти из окружения.
Немцы, очевидно, разгадали наше желание уйти ночью и решили покончить с нами днем. Одиннадцать атак отбили моряки в этот день. Стиснув зубы, я снимал. В перерывах между атаками, отложив камеру в сторону, помогал оттаскивать раненых, подносить боеприпасы.
И как только начиналась новая атака, я брал в руки свою камеру. Ночью, как назло, вылезла из-за туч луна. Она осветила берег и тяжелую, как ртуть, воду. Остатки батальона моряков, получив приказ, отходили мелкими подразделениями по пояс в соленой густой жиже. Тяжелораненых несли на плечах. Немцы усилили огонь из минометов. Мины, падая в воду, поднимали черные столбы воды.
Я шел по грудь в воде. Плечо ныло от тяжести аппарата. С берега летели огненные струи трассирующих пуль. Вот впереди скрылся под водой моряк. Слева послышался стон и всплеск.
Ужасно сознание собственного бессилия, невозможности помочь, спасти гибнущих рядом товарищей.
Всю ночь мы брели через озеро и только на рассвете вышли на сушу и упали обессиленные. Хотелось плакать и целовать от радости землю…
Наутро я кое-как дотащился до машины, где меня ждали не на шутку перепуганные моим отсутствием товарищи. Как я был рад снова увидеть Димку, Чумака, Федю!
6. Джурчи
Мы двинулись в обратный путь по другой дороге, чтобы заехать в штаб фронта. На этот раз небо просто кишело самолетами. «Ю-87» и «Ю-88» непрерывным потоком летели в наш тыл, и слышно было, как там тяжко ухали бомбы. Горизонт заволокло черным дымом. Вдоль дороги валялись убитые лошади и разбитые повозки.
Мы проехали много путаных перекрестков с нагромождением указательных стрелок. Наконец показалось село, это было Джурчи. Шоссе привело нас на пустынную улицу. В селе не было ни души. Только несколько собак лаяли на нас, стоя у закрытых ворот. Впереди нас по шоссе шла белая корова. Из ее огромного вымени тонкими струйками брызгало молоко.
Шоссе привело нас к горящему универмагу. Мы выскочили из машины, сняли несколько кадров, поехали дальше. Странно, почему никого нет? Всюду мертво… Я попросил Чумака сбавить скорость и ехать медленнее.
Вдруг за несколько кварталов впереди я увидел, как из-за угла выскочили и пересекли шоссе камуфлированные самоходки, одна, другая. Затем танк…
— Немцы! Немцы! Назад, скорее, Чумак, назад!.. Черный крест на танке, видишь?
Чумак мгновенно крутанул полуторку в сторону. Машина буфером сильно ударилась в саманную стену дома. Посыпалась глина. Чумак резко дал задний ход. В это время немцы увидели нас.
Первая самоходка окуталась пылью, блеснуло пламя. Снаряд просвистел и врезался в тот же дом, что задели мы при повороте. Снаряд взорвался внутри дома, высадив окно вместе со ставнями. Все окуталось густым облаком пыли. Чумак, развернувшись, дал полный газ. Еще несколько снарядов взорвались где-то очень близко. Нас спасала пыль. Мы неслись на предельной скорости. Неожиданно Чумак круто рванул машину вправо, и мы, выбив низкие ворота, въехали во двор. На улице часто рвались снаряды — очевидно, стреляла уже не одна самоходка. Мы пересекли длинный двор и с разгона, выбив саманную стенку, выскочили на огороды. Наша полуторка на большой скорости запрыгала по картофельным и капустным грядкам. Я слышал, как билась и подскакивала в кузове бочка с бензином. Мне было страшно за товарищей: как они там, живы ли?
Отъехали мы от Джурчи километра три и остановились. Деревня исчезла. Мы с Чумаком кинулись к кузову. Там кто-то протяжно стонал, остальные ругались. Коля Аснин остался живым только чудом. Во время нашей езды по огороду бензиновая бочка подпрыгивала так высоко, что трудно было от нее увернуться, и она на одном из крутых поворотов накрыла Колю. Посадив раненого в кабину, мы с Чумаком помчались в Симферополь. Остановились у госпиталя и повели Колю к врачу. Когда через несколько минут вернулись к машине, ее и след простыл. Аппаратура, пленка, вещи — все разом исчезло. Чумак стоял растерянный, бледный и крутил цепочку с ключами. Нас не было всего пять-шесть минут. Кому она понадобилась? Рассуждать было некогда. Нужно было срочно принимать меры.