Этим же приказом был определен следующий состав дивизии: 87, 90, 93-й гвардейские стрелковые полки, отдельный гвардейский учебный стрелковый батальон, 62-й гвардейский артиллерийский полк, 34-й отдельный гвардейский противотанковый дивизион, 33-я отдельная гвардейская зенитно-артиллерийская батарея, 32-й отдельный гвардейский 120-мм минометный дивизион, 31-я отдельная гвардейская мотострелковая разведывательная рота, 32-й отдельный гвардейский саперно-понтонный батальон, 41-й отдельный гвардейский батальон связи, 35-я отдельная гвардейская рота химзащиты, 27-я отдельная авторота подвоза…

И еще значилось в этом перечне много мелких подразделений, удостоившихся гвардейского звания. На слух впечатление: армада! А оглянешься, кто и что в строю? Батальоны, дивизионы, роты, батареи едва половинного состава, укомплектованность боевой техникой процентов на 60 - 70, не больше. Усталые, выдохшиеся, раненые воины… Но моральных сил и боевого духа - все сто процентов! Гвардия!

- Родина, слушай нас! - сталью звучал в утреннем воздухе голос командира дивизии.

- Родина, слушай нас!… - дружно и могуче повторял коленопреклоненный строй.

Эхо откликалось в полях и перелесках теми же словами, повторяя их многократно, - будто звучала торжественная клятва и в других местах, у наших соседей слева и справа по фронту. В известном смысле так оно и было: в наступательных боях под Москвой отличились многие соединения и части, став гвардейскими.

Не забыть мне тот день в лесу прифронтовом, не умолкнет в моей душе эхо священной клятвы. На правом фланге нашего строя запылало алым огнем гвардейское Знамя. Как искры от него, засверкали на гимнастерках офицеров, сержантов, солдат гвардейские значки. Их привезли тогда всего полторы сотни и вручали как боевые ордена. В числе других гвардейцев я также удостоился высокой чести.

И опять потянулись фронтовые будни. Именно потянулись, однообразной, серой чередой, потому что уж давненько была получена директива перейти к обороне, и 147-й километр Московско-Минского шоссе наши подразделения заселили, обжили, как стационарные военные городки. Жизнь и быт в них, правда, многим отличались от гарнизонных в худшую сторону.

Крепко удерживал свои позиции и противник, бдительно хранил свои секреты - нашей разведке долго не удавалось добыть нужные сведения. Поисковые группы, уходившие по ночам во вражеский тыл, наталкивались на засады, теряли людей.

Командованию нужен был пленный. «Язык», как понятно каждому фронтовику, он всегда нужен, но в тот момент складывалась особая ситуация. Мы о ней догадывались, окопные слухи да разговоры вертелись вокруг того, что в ближайшее время ожидается прибытие представителей антифашистской коалиции. За каждым поворотом траншеи можно было услышать примерно такой солдатский диалог:

- Союзнички, значит, жалуют к нам…

- Говорят. А по какому случаю? Как думаешь?

- Вот не соображает, дурья башка! Второй фронт открывать будут.

- Пора бы! Давно ведь обещано…

- А теперича приедут поглядеть, как тут у нас дела и какие мы сами из себя. Я так думаю.

- Принюхаться…

Как бы там ни было, а «язык» все не давался нашим разведчикам. Вражеское боевое охранение, парируя их смелые вылазки, оставалось неуязвимым.

Командир дивизии полковник Ф.Гладышев поругивал разведчиков, хотя понимал, что они делают все возможное, начальник штаба нервничал, подолгу просиживал над картой.

Однажды мне передали приказание срочно явиться в блиндаж комдива, и я понял, что настал мой черед.

Полковник посмотрел на меня усталыми, покрасневшими от бессонницы глазами, заговорил хриплым голосом, обращаясь ко всем собравшимся в землянке офицерам:

- Противника мы не знаем. То, что было известно в начале периода обороны, теперь безнадежно устарело: противник перегруппировал силы, создал новые резервы и ударные кулаки… - Полковник дополнил свою мысль выразительным жестом, опустив на дощатый стол свой тяжелый кулак. Вдруг резко повернулся ко мне, смерив с головы до ног отнюдь не ласковым взглядом: - Капитан Третьяк!

Я вскочил со скамейки:

- Слушаю, товарищ полковник.

- Сиди, сиди! - велел комдив и продолжал сердито, будто я уже провинился: - Ты мне каблуками не щелкай, это каждый умеет. Ты мне «языка» добудь - вот в чем вопрос!

В дальнейшем полковник ставил мне задачу спокойнее, но вместе с тем очень жестко:

- О том, что наши поисковые группы успеха не имеют, конечно, знаете. Что противник охраняет себя с высочайшей бдительностью, надеюсь, слыхали. Что его передок прикрыт пристрелянным огнем и многослойными минными полями… - Запнувшись, комдив все-таки сорвался: - Укрылся, сволочь, как тремя одеялами, и только, понимаешь, воняет…

Мы сдержанно посмеялись, да и он тоже. В заключение приказал:

- Отберите лучших людей, капитан Третьяк, облюбуйте на свой вкус участок прохода в тыл противника, подготовьте все как положено и…

- Без «языка» не возвращайтесь, - договорил за него начальник штаба.

Полученная задача требовала какого-то нового, оригинального решения - только в этом случае можно было рассчитывать на успех. Следовало крепко над ней подумать.

Разрешением комдива отобрать разведчиков из любого подразделения я не воспользовался, будучи убежден, что у нас в учебном батальоне люди не хуже. И не ошибся. Стоило объявить о предстоящем деле, как нашлось много добровольцев, а ведь каждому было ясно, что задание крайне опасное, все знали о трагическом исходе нескольких предыдущих попыток добыть «языка». Что же касается предоставленных комдивом возможностей для подготовки и самостоятельного выбора варианта поиска, то тут я постарался исчерпать все.

И себя, и своих помощников, особенно старшего сержанта К.Иванова, настроил на то, чтобы отныне думать категориями противника, оценивать обстановку с его позиций. Это напоминало игру шахматиста «сам с собой», когда он в одиночку решает на клетчатой доске сложную задачу. Только таким методом, как мне казалось, можно предусмотреть неожиданные повороты и обострения обстановки в будущем поиске.

Раздумья, мысленный спор с противником порой уводили меня тропой разведчика очень далеко, как бы отодвигая в сторону, скрывая в тумане все окружающее.

…Немцы, пожалуй, не ждут от нас такой наглости, чтобы мы сунулись в разведку в полосе, прилегающей с обеих сторон к железной дороге, - она у них надежно прикрыта. А мы как раз тут и пойдем. Прямо вдоль насыпи… Их боевое охранение таращит глаза в темноту, за бруствер, не уделяя особого внимания собственной траншее. Вот бы и объявиться вдруг по соседству, в траншее… В случае какого малого шума могут запросить голосом пароль. Надо будет заранее подслушать, чтобы дать отзыв. И на чистом немецком языке…

Готовилась группа к выходу в поиск долго и основательно. Нами продумывались и разыгрывались на учебном разведполе способы действий, люди изучали друг друга, привыкали понимать с полуслова, по прикосновению. Несколько наших солдат, знавших кое-как немецкий язык, засели за словари.

Темной ночью группа пошла на задание. Провожал нас в последней траншее начальник штаба 87-го гвардейского стрелкового полка капитан Венедикт Лазарев. Тогда он, помню, только прибыл в часть после учебы - бравый такой, подтянутый офицер с кавалерийскими эмблемами в петлицах и со шпорами на сапогах. С первых дней знакомства я потянулся к нему всем сердцем. О нем, будущем нашем командире дивизии, речь еще впереди. А в ту ночь мне было приятно и хорошо оттого, что провожает в разведку именно он. Я внимательно прислушивался к его напутственным словам:

- Мы тебя надежно прикроем, Иван. На этом участке наш передний край господствующий, так что и артиллерией поддержим, и пулеметным огнем.

Задержались на мгновение перед бруствером окопа.

- Ну!… - Венедикт крепко, до боли сжал мне руку.

Мы шли вдоль железнодорожной насыпи в полный рост. Может быть, потому на нас не обратили внимания со стороны противника, приняв за своих.